Миля дьявола

вероятно, имеет место мастурбация над мертвым телом(?);

отрезает голову, орудует простым кухонным ножом с длинным лезвием, забирает ее с собой, при этом само тело сохраняет в целостности;

проявляет умеренную осторожность, чем демонстрирует осознание совершаемого плохого поступка, но допускает ошибки (следы от обуви; открытая дверь в фамильный склеп Уэйнрайтов – почему не запер, если ранее уже закрывал ее?; выкинул второй труп на улице, а мог избавиться от него так, чтобы никто не обнаружил). Может, делает это умышленно? Желает быть «видимым» обществу? Требует внимания к себе?;

оставляет собственное семя именно на мертвом теле;

наносит ароматизированное маслянистое вещество с сильным запахом корицы на ладонь и запястье правой руки. Для чего? Какая ценность этого действа и самого запаха? Почему именно правая рука, а не любая иная часть тела?

по мнению доктора Аттвуда – силен, ловок, зрелый и психически болен – полностью согласен с таковыми характеристиками;

Характеристики девиантного поведения личности в сравнении с его существующими устойчивыми патологическими действиями (меняющиеся признаки, либо требуют подтверждения их устойчивости):

в условно первом случае (Эдит Моллиган, но возможно это вовсе и не первый случай) наблюдается импульс, возбуждение или даже проявление агрессии – перед половым актом разорвал одежду. Во втором случае это выяснить и подтвердить не удалось в силу отсутствия одежды на трупе;

выяснить – агрессия или возбуждение? Или смешение того и другого?

для чего необходима отрезанная голова? Это фетиш и напоминание для повторного испытания эмоций, восстанавливаемые в памяти? Или желание сеять страх в обществе для ощущения собственного величия? В соотношении с оставляемыми малочисленными следами совершения насилия над трупами, эта теория имеет обоснование;

для чего необходим запах корицы? Усиление эмоций? Запечатление воспоминаний о содеянном? Может, повышение чувственности от совершаемого насилия? Или…?

широкая география действий преступника, наличие повозки с лошадью и проявление осторожности – необходимо проверить. Это свидетельство определенной автономности и наличие возможностей совершать такие преступления».

Крафт-Эбинг раз за разом перечитывал написанное, иногда делая поправки. Затем взял одну из своих книг и принялся листать ее в поисках нужной информации. Его пальцы быстро переворачивали страницы одну за другой, пока он не остановился на нужной. Вот. Рихард нашел описание одного занимательного случая, рассказанного французским врачом и психиатром Александром Жаком Франсуа Бриер де Буамоном. Он в подробностях изложил его фон Эбингу при личной встрече в Париже после того, как сам Рихард наткнулся на его статью в издании «Газетт медикаль», датированной еще 21 июля 1859 года. История касалась одного некрофила. Он подкупил сторожа особняка, пробрался внутрь дома, где ожидало погребения тело шестнадцатилетней девушки знатного рода. Прокравшись по коридорам в комнату усопшей, психически больной испытал невообразимое возбуждение и принялся поспешно удовлетворять свою извращенную похоть. Это произошло ночью. Шум в такое время суток особенно слышен, к тому же потерявший осторожность насильник случайно опрокинул стул. Мать мертвой девушки, услышав странные звуки, вбежала в комнату. Ее взор успел выхватить человека, спрыгнувшего в одной сорочке с одра покойницы. Некрофила-сластолюбца изловили, вначале думая, что имеют дело с обычным вором, который пришел украсть ценности из комнаты усопшей. Однако вскоре страшная истина выяснилась и буквально повергла всех членов знатной фамилии и полицейских в шок. Этот человек происходил из хорошей семьи. Как оказалось, он уже неоднократно осквернял трупы молодых женщин, имея к ним по его же словам «необъяснимое влечение». Впоследствии был приговорен к пожизненному тюремному заключению. Фон Эбинг вспомнил их разговор с Бриер де Буамоном об этом случае. Последний тогда обмолвился: «…если бы у насильника было больше времени, я не исключаю тот факт, что он впоследствии перешел бы к убийствам». Французский психиатр в то время изучал клинику острого бреда как составляющую фебрильной шизофрении и считал пойманного некрофила объектом своих исследований. Но ошибся.

Рихард поправил газовый фонарь, который бросал яркие блики на письменный стол. За окном ночную тишь всколыхнули звуки копыт и колес экипажа по мостовой, но он не обращал на них внимания. Он перелистал страницы записной книги дальше. Знаменитый случай, описывающий жуткие преступления сержанта французской армии Франсуа Бертрана, военного инженера 74-го полка армии Франции. Телосложение женоподобное, нежное. Обладает странным характером, с детства замкнут, нелюдим и любит уединение. В восходящем поколении достоверно установлены случаи душевных заболеваний. Еще в раннем детстве проявлял странную склонность к разрушению, ломал все, что попадалось под руку. Так же с детства стал заниматься онанизмом, в тринадцать лет в нем пробудилось сильное стремление к сношению с женщинами. При онанизме воображение рисовало ему комнату, наполненную женщинами, с которыми он имел половое соитие, затем мучил их. Вслед за этим он представлял себе их трупы, которые подвергал осквернению. Иногда его фантазии рисовали картины сношения с мужскими трупами, но они вызывали в нем отвращение. Далее стал испытывать стремление проделывать то же самое с настоящими трупами. За отсутствием человеческих, он доставал трупы животных, распарывал им живот, вырывал внутренности и при этом мастурбировал, что доставляло ему чувство огромного наслаждения. Далее наступает прогресс и в 1846 году ему представляется малым просто довольствоваться трупами, поэтому Бертран начинает убивать собак, совершая с ними аналогичные манипуляции. В это время он начинает чувствовать тяготение пользоваться для удовлетворения своих желаний человеческими мертвыми телами. Однако поначалу боялся этого. Когда в 1847 году он случайно заприметил на кладбище только что засыпанную могилу, желание завладело им с новой силой. Он испытал головную боль и сильное сердцебиение. Несмотря на опасность быть замеченным, Бертран вырыл труп, не в силах справиться с овладевшей им похотью. Для того, чтобы рассечь труп, под рукой ничего не оказалось кроме лопаты. Схватив ее, он с яростью стал наносить удары по мертвому телу. На протяжении последующего времени примерно через каждые две недели у него просыпалось желание надругаться над трупом, которое сопровождалось сильной головной болью. Франсуа Бертран около пятнадцати раз удовлетворял свою потребность. Он вырывал трупы руками и, находясь во власти возбуждения, не чувствовал даже получаемых при этом повреждений. Овладев трупом, он разрубал его саблей или рассекал карманным ножом, вынимал внутренности и при этом мастурбировал. По словам некрофила пол трупа не имел для него никакого значения. Однако следствием было установлено, что этот современный вампир выкопал больше женских трупов, нежели мужских. Во время свершения извращенных актов надругательства он всегда испытывал неизъяснимое половое возбуждение. Истерзав труп, сержант каждый раз закапывал его вновь. Далее наступает очередная фаза прогресса его психопатологической девиации. В 1848 году он случайно добыл труп шестнадцатилетней девушки. Его впервые охватило страстное желание совершить совокупление с трупом. Из слов самого сержанта Бертрана: «Я покрыл тело поцелуями и бешено прижимал его к сердцу. Все, что можно испытать при сношении с живой женщиной, ничто в сравнении с полученным мною наслаждением. Через четверть часа после этого я по обыкновению рассек тело на куски, вынул внутренности, а затем опять закопал труп». По словам некрофила, только после этого преступления он почувствовал потребность перед тем, как рассечь труп, совершать с ним половое сношение. Так он сделал впоследствии со следующими тремя женскими трупами. Однако мотивом выкапывания трупов было, как и прежде, их рассечение, которое доставляло ему несравненно большее наслаждение, чем совокупление с ними. Последнее – лишь эпизод главного акта извращения и никогда не утоляло его страсти полноценно, как само рассечение трупа (эти случаи профессор фон Крафт-Эбинг намеревался внести в свою книгу «Половая психопатия», над которой трудился не один год).

Прочитав свои записи, Рихард откинулся на спинку кресла, прикрыл уставшие глаза и потер виски. Бог мой, какая мерзость, подумал он. Будучи наедине с самим собой, Крафт-Эбинг позволял себе давать волю эмоциям и испытывать чувства, присущие не психоневрологу, а обычному человеку. В эти минуты в нем на время «умирал» профессиональный подход к делу, а пациент превращался, как в подобном случае, в отвратительнейшего человека. Рихард представлял в своем воображении омерзительные картины насилия, совершенные этими нелюдями с извращенной психикой, причем настолько ярко и отчетливо, что становилось противно до тошноты. Он передернул плечами, а в голову уже стучалась мысль о том, что такие личности просто очень больны и требуют лечения. Что Господь ошибся с ними и сотворил их по иному подобию, но не по своему собственному. Ведь разве они виноваты в том, что их мозгом завладела хворь? Если есть возможность излечивать таких больных – фон Эбинг сделает все возможное для этого. Профессор отбросил сиюминутную эмоциональную слабость, вновь погружаясь в анализ имеющейся информации.

Что его так беспокоит в этих случаях? Почему он вдруг решил обратиться к ним? Сходство с расследуемым делом налицо – это очевидно. Как имеются и различия. Но не это мучило профессора, который, словно ученый-лепидоптерист гонялся за неуловимой бабочкой в поле, так и он пытался поймать ускользающую от него мысль. Крафт-Эбинг резко отодвинул кресло и вскочил на ноги, возбужденно меряя шагами комнату. Пациент Бриера де Буамона, сержант Бертран, Адек Келлер… теперь Хайгейтский осквернитель. Их объединяет страсть к мертвому телу, а отличает друг от друга различные степени некросадизма и их проявления. Вдруг Рихард замер на месте, будто громом пораженный. Вот оно! Фон Эбинг метнулся к столу и принялся вновь выхватывать взглядом отдельные строчки из описаний садизма сержанта Бертрана, глотая их смысл как нищий поглощает еду. При этом он водил пальцем по странице книги и вдруг остановился. На его лице проскользнула довольная улыбка, профессор удовлетворенно постучал пальцем по книге, затем выпрямился. Он понял, что его так взволновало вначале, однако осознание догадки, ворвавшейся в его мозг, вместе с удовлетворением от понимания принесло несомненное опасение. Осквернителя, которого ищут Аттвуд и Гилмор, необходимо как можно скорее найти и поместить за решетку. До того момента, как он начнет убивать…

…Ночная жизнь Лондона была не менее насыщенной, чем днем, и столица Британской империи насчитывала множество мест, где с наступлением темноты эти части города оживали. Одним из таких мест был паб «Олд Парр Хэд», где собирались различные сомнительные личности и шумно проводили время вплоть до рассвета. Здесь всегда было не протолкнуться, а спертый воздух, казалось, состоял из одного лишь запаха кислого пива. У входа в паб также толклись полупьяные завсегдатаи, которые периодически заходили внутрь пропустить стакан хмельной браги, и вновь выходили на Милю дьявола. Неподалеку шатались дешевые шлюхи, выискивая очередного охочего расстаться с парой шиллингов прямо в переулке неподалеку. Для пятиминутного похотливого удовольствия достаточно было и этого. Как правило, сюда редко захаживали констебли, патрулировавшие улицу; они предпочитали обходить это место, лишь со стороны наблюдая за происходящим. К тому же их катастрофически не хватало, чтобы полноценно контролировать каждый закоулок Ислингтона. Поэтому когда на Миле дьявола появился инспектор Гилмор в сопровождении пяти констеблей с дубинками в руках, который решительным шагом шел в направлении «Олд Парр Хэд», заприметившие их предусмотрительно расползались по переулкам, а кто-то продолжал глазеть, испытывая любопытство.

– Вы двое контролируете вход, – жестко скомандовал Гален двум констеблям, когда они приблизились к пабу. – Будьте начеку! А вы со мной!

Он рывком отворил дверь. Запах прогорклого пива вперемешку с табачным дымом резко ударил в нос, отчего инспектор даже скривился. Переступив порог пивной, он на некоторое время остановился, внимательно осматриваясь по сторонам в поисках Джона Коула. Трое констеблей вошли следом, держа дубинки на изготовке. Внутри было очень шумно: громкие разговоры, пьяная брань и смех, сопровождаемые постоянными глухими ударами деревянных пивных кружек друг о друга. При появлении в полутемном зале полицейских, захмелевшие головы местных пьянчуг повернулись в их стороны. Понемногу шум начал утихать.

– Сдохнуть мне на этом месте! К нам пожаловали бобби! – рявкнул чей-то гнусавый голос.

– Джон Коул! – выкрикнул инспектор Гилмор, не обращая на него никакого внимания.

Скрип лавки, и из дальнего угла паба к барной стойке метнулся невысокого роста, плотный мужчина, пихая в стороны попадавшихся на пути подвыпивших посетителей. Заметив движение, Гален резко кинулся наперерез, понимая, что это и есть Коул, который пытается сбежать через черный ход.

– Ээ-э… не так быстро, приятель, – прямо перед инспектором неожиданно появился грузного телосложения верзила, перекрывая собой путь дальше.

Он был вальяжен и слишком самоуверен, на лице расползлась наглая ухмылка. А потому совершенно не ожидал внезапного сильного удара кулаком в грудь, аккурат в солнечное сплетение. В его глазах тут же потемнело, мгновенно накатила какая-то предательская слабость, а тело перестало слушаться. Ноги подкосились, и он завалился на пол, словно подкошенный, теряя сознание. Находящиеся рядом завсегдатаи паба удивленно глядели кто на своего поверженного приятеля, кто на невысокого и щуплого инспектора, который одним точным ударом свалил такую «груду мяса». Никто из них не пошевелился, тогда как Гален, не теряя времени, ловко сиганул через барную стойку и влетел в дверной проем, где несколько секунд назад скрылся Джон Коул. Бармен, который ростом и весом был схож на лежащего без чувств великана, не сдвинулся с места, чтобы совершить глупую попытку остановить инспектора Скотленд-Ярда. Даже констебли продолжали стоять, разинув рты, удивленные такой силой и прытью своего шефа, но потом очнулись. Один из них побежал следом за Гилмором, а двое других бросились вон из паба, чтобы перекрыть пути отхода преследуемому.

Гален видел очертания фигуры улепетывающего расхитителя могил – она маячила не так далеко, чтобы не смочь его догнать. Он прибавил скорость, понимая свое преимущество – Коул был менее расторопен в силу своей полноты и коренастости, а также порядком набравшийся крепкого эля.

– Остановись! Тебе не уйти! – выкрикнул Гилмор, однако тот, тяжело дыша, продолжал бежать по темному переулку, в который их вывел черный ход из паба.

Неподалеку послышался топот ног бегущих констеблей, и замаячили едва различимые огоньки «бычьих глаз». Гален постепенно сокращал расстояние между ним и Коулом, и был уже настолько близок, что отчетливо слышал тяжелое сипение «падальщика». Эль и табак не дадут тебе скрыться, удовлетворенно подумал инспектор и вдруг, приложив усилие, сделал выпад правой ногой вперед. Подсечка, и Джон Коул, теряя равновесие, полетел вперед. В эту же минуту прямо перед ним невесть откуда возник один из констеблей. Тяжелый и коренастый гробокопатель со всего лету налетел на полицейского, и они оба кубарем покатились по мостовой. Крышка от фонаря раскрылась и горящее масло выплеснулось прямо на копа, растекаясь пламенем по всему телу. Он дико заорал от паники и боли. Коул быстро перекатился в сторону, хлопая себя по ногам, куда попали горящие масляные капли.

– Дьявол! Чтоб тебя! – прорычал он.

Подоспел второй констебль.

– Не дай ему сбежать! – приказал Гилмор.

Сам же быстро снял с себя пиджак и принялся ловко сбивать им пламя с тела горящего полицейского.

– Катайся! Катайся по земле! – кричал инспектор.

Коп послушно принялся перекатываться туда-сюда под сильные удары пиджаком по пламени. Минуту-другую и огонь погас, только дым от тлеющей формы продолжал чадить вперемешку с едким испарением масла. Констебль получил сильные ожоги рук, шеи и части лица. Гален склонился над ним и принялся наскоро снимать тлеющую одежду, не обращая внимания на то, что обжигает собственные пальцы.

– Сейчас, сейчас, – твердил он громко стонущему от боли копу, затем, не поворачивая головы, выкрикнул: – зови остальных!

Констебль, который в это время скрутил Джона Коула и нацепил ему на руки наручники, достал сигнальную трещотку и что есть силы завертел ею. Громкий звук мгновенно распространился по улицам и вскоре к ним прибежали остальные двое, которые были у входа в «Олд Парр Хэд».

– Мигом кэб сюда! Его необходимо в госпиталь!

– А что делать с арестованным, сэр?

– Веди в участок! Запри за решетку!

Обгоревший констебль продолжал стонать, и корчился от боли. Джона Коула увели, а уже через некоторое время в переулке появился экипаж, на который погрузили пострадавшего и увезли в ближайший госпиталь в сопровождении напарника. Инспектор заправил выбившиеся края сорочки обратно в брюки, затем привычным жестом поправил ворот. Отряхнул со штанин пыль и поднял пиджак с мостовой. Скептически осмотрел его обгоревшие края:

– Жаль, – произнес он.

– Да, сэр, – согласно кивнул оставшийся с ним коп, провожая кэб озабоченным взглядом. – Жаль парня. Так пострадать из-за этого чертова фонаря!

– Пиджак жаль.

Констебль удивленно посмотрел на спокойного и сосредоточенного инспектора Гилмора, но ничего не ответил.

– Ладно. Идем в участок, – бросил Гален и направился в сторону офиса Ислингтонского дивизиона Скотленд-Ярда.

Он не хотел откладывать допрос арестованного Коула на потом. Услышав свое имя там, в пабе, похититель тел сделал попытку скрыться. Следовательно, не чист на руку, и, вполне вероятно, он тот, кого ищут. Хотя думая об этом, сам Гилмор не до конца в это верил. Как то не вписывается «падальщик», торгующий трупами ради наживы, в образ психически больного осквернителя, насилующего мертвые тела и отрезающего им головы. Но сам Джон Коул был пока что единственной реальной зацепкой в расследовании и, по крайней мере, мог что-либо знать.

– Какого дьявола меня арестовали? – недовольно проворчал Коул, когда в камеру вошел инспектор.

Около входа остался стоять констебль, охраняющий гробокопателя. Последний сидел на металлической лавке, намертво прибитой к склизкому, каменному полу.

– Почему вы пытались сбежать?

Джон хмыкнул:

– А что бы вы сделали, увидя столько копов одновременно, да еще услышав собственное имя? А?