Миля дьявола

– С вами все в порядке, сэр? – вежливо поинтересовался Эрл Парсон, дворецкий графини Уэйнрайт, подавая Оуэну макинтош и кепи.

– Вполне, – спокойно ответил он и даже немного улыбнулся. – Благодарю, Эрл.

– Они интересовались холстами леди Моллиган, – будто невзначай проговорил дворецкий.

– Холстами? – удивленно переспросил Оуэн. – Но зачем?

– Не знаю, сэр. Однако счел нужным сообщить это вам. Краем уха слышал, как доктор Аттвуд просил графиню познакомить его с Гэбриэлом Грином.

На висках Палмера запульсировали вены от резкого прилива крови к голове. Он стиснул зубы, но промолчал, а его красивое лицо на некоторое мгновение словно окаменело. Ни он, ни дворецкий не заметили присутствие лакея Дадли Ханта, который, словно тень, стоял не шелохнувшись за углом холла и внимал каждому слову.

– Кэб ждет вас, сэр, – как ни в чем не бывало продолжал Парсон.

– Спасибо, Эрл. Приглядывайте за ней, – чуть хрипловато произнес Палмер, придавая соответствующие нотки волнения в голос. – Графине необходима поддержка как никогда.

– Непременно, сэр, – понимающе кивнул Парсон. – Можете не беспокоится.

Хант, стараясь не дышать, осторожным и бесшумным шагом удалился. Оуэн ненадолго задержал взгляд на дворецком, кротко кивнул и покинул «Уэйнрайт-хаус». Запрыгнув в кэб, он велел ехать в район Лаймхаус.

– Нарроу-стрит, милейший.

Всю дорогу он размышлял. Начал с того, что в полной мере осознал необходимость тщательно подготовиться к предстоящей беседе с доктором Аттвудом. Такой человек, как он, способен анализировать каждое произнесенное слово, и его цепкий ум уж точно сумеет отделить зерна от плевел. Посему следует проявить крайнюю осторожность в высказываниях и не произносить ничего лишнего. Первое правило – односложные ответы. Только «да» или «нет», затем состоящие из нескольких фраз. Там, где возникают сомнения – ссылаться на плохую память и пожимать плечами. Однако играть стоит убедительно. Более всего Оуэна волновали вопросы, связанные с Эдит, что и понятно в данной ситуации. Как их обойти? Как отвечать правильно, чтобы на поверхность не выплыло то, чего никому знать не положено? Вряд ли доктора удовлетворят витиеватые ответы, лишенные конкретики. Тем более от близкого к Эдит человека. В них он попросту не поверит, а это куда хуже для него. Палмер усиленно думал, прикрыв веки глаз. Еще этот хлыщ сэр Гэбриэл, учитель рисования. Мысли хаотично роились в его голове, он пытался упорядочить их, выстроить некую логичную линию поведения, однако ничего не получалось.

– К черту все! – вслух с раздражением произнес Оуэн, тряхнув головой. Его вьющиеся волосы плавно разлетелись в стороны, заново касаясь кончиками широких плеч.

Когда кэб остановился на Нарроу-стрит, Палмер ловко спрыгнул на мостовую и направился вдоль улицы к опиумной курильне, завсегдатаем которой он слыл. В этот раз чудодейственный дым был ему необходим как никогда. Расслабиться, дать волю воображению и фантазиям, что поможет побороть волнение и принять правильное решение. Забыться. Поможет ему в этом, как обычно, улыбающийся и услужливый мистер Вэнь. Этот китаец поистине творил чудеса, смешивая чанду (специальный экстракт опиума) по собственному секретному рецепту, который принес ему невероятный успех. Его «дом» никогда не был пуст. Слава заведения, управляемого китайцем с самого его появления в Лондоне, разлетелась в мгновение ока. И Палмер стал частым гостем именно в его притоне, который к тому же обладал большим количеством отдельных номеров, где тебя никто не беспокоит. А с недавнего времени предприимчивый мистер Вэнь ввел еще одну услугу – утеха женщиной. Его проститутки были симпатичны, чисты и вежливы. Правда и цена весьма немалая, но это того стоило. Оуэн знал это не понаслышке. Тяжелая, кованая дверь открылась после того, как Палмер постучал по ней металлическим кольцом. Он тут же юркнул в полумрак небольшой прихожей, миновав которую, оказался в просторном зале. Здесь располагались удобные кушетки и большой камин, возле которого неподвижно сидел огромный китаец, сложив свои ручищи на коленях. Его глаза, были закрыты, словно он погрузился в глубокий сон. Однако, это обманчивое впечатление, потому как Оуэн знал – китаец внимательно наблюдает за валяющимися на кушетках одурманенными чанду телами, и при первой же необходимости выполнял любое пожелание курильщика. А когда у пребывающего в грезах посетителя заканчивался опиум, он мгновенно менял смесь в трубке. Во всех комнатах был полумрак, чтобы свет не давил на глаза и не раздражал зрение, а также почти полнейшая тишина. Здесь курили в основном состоятельные посетители и аристократы. Кто-то уже отключился, кто-то продолжал втягивать наркотический дым с безмятежно-глуповатой улыбкой на лице, кто-то бормотал себе под нос какую-то только ему известную чушь. Невесть откуда появился мистер Вэнь и легким движением руки коснулся локтя Палмера. Когда Оуэн посмотрел на хозяина опиумного притона, китаец не переставая улыбаться, поманил его за собой. Такая процедура уже была привычной для него, и Палмер покорно последовал за мистером Вэнем. Тот провел его по темному коридору и вскоре остановился. Отодвинул плотную ткань, застилающую вход в маленькую комнатку, и вежливым жестом пригласил войти внутрь. Оуэн выполнил пожелание китайца. Снял макинтош и повесил его на крючок у входа, затем сел на мягкий диван. Когда мистер Вэнь удовлетворенно кивнул и удалился, Палмер прилег. Тут же появился тот самый огромный китаец, который сидел у камина и, казалось, спал. В его руках была красивая опиумная трубка из резной слоновой кости с терракотовой чашей. Она была украшена позолотой, а внутри нее уже находился чанду по специальному рецепту мистера Вэня. Оуэн взял трубку в руки и поднес ее кончик ко рту. Огромный китаец мгновенно испарился, не произнеся ни слова, а Палмер сделал первую затяжку. Легкая горечь тут же обволокла рот, но она была настолько желанной и приятной, что Оуэн даже невольно улыбнулся. Вдохнул еще раз, и еще, и еще. Он почувствовал, как чудодейственная сила наркотика начинает овладевать его телом, расслабляя напряженные мышцы. В голове сначала ощущалась пульсация, но потом все предметы вокруг стали размытыми, нечеткими. Все ранее беспокоившие его мысли начали покидать разум – одна за другой, уступая место странным, разорванным и совершенно бессмысленным картинкам. Будто калейдоскоп очень ярких и цветных воспоминаний хаотично роились в его черепе, а может и не воспоминаний вовсе – фантазий. Палмер погружался в грезы. Он закрыл глаза и ощутил, что улыбается. Увидел море. Нежная, синеватая гладь убаюкивала… их корабль плыл, и он на нем… вместе с Эдит. Вдруг все пропало и прямо перед ним уже лицо графини Уэйнрайт, которая почему-то осуждающе качала головой. А за ее спиной Лондонский Тауэр. Почему Тауэр? Что она делает там? Чей-то шепот. Ласковый и нежный, теплое дыхание приятно щекочет ухо, но слов разобрать не может. Он поворачивается и видит джунгли в закате солнца. Разве в Лондоне есть джунгли? Всплеск волны, жара и сильная влажность буквально ощущается каждой клеточкой кожи. Оуэн почувствовал, как потеет. Рядом с ним Эдит… она счастлива… и он счастлив… держит ее за руку… но почему-то тяжело дышать… он вдыхает, а воздух горьковатый, но ему тут же становиться хорошо. И вдруг комната. Темно. Джунгли пропали, как и жара с сыростью. Наоборот, довольно прохладно. В комнате кровать. На ней… кто же на ней? Оуэн подходит ближе. Какая-то женщина со спутанными и влажными волосами. Ее лицо бледно-серое, измученное, вокруг глаз темные круги и морщины. Много-много морщин на лице, на лбу, словно это старуха. Но он то знает – она молода. Ее голова нервно ворочается на подушке из стороны в сторону. Вдруг громкий хохот вперемешку со стонами. От невыносимой боли. Пальцы рук женщины буквально впились в простыни, до бела, и снова припадок, от которого по ее измученному лицу потекли слезы. Оуэн не просто видел эти слезы, он сам чувствовал их болезненную влагу. Пригляделся и с ужасом осознал, что перед ним Эдит. Его Эдит – юная и красивая когда-то, но сейчас превратившаяся в старуху. Нет, нет! Не может быть. Это не она. Это просто не может быть она… однако он точно знал, что не ошибся. И вдруг совершенно четко услышал ее голос, который исходил изнутри этой женщины: «Оуэн… не бросай меня. Оуэн… не бросай меня…». Это Эдит. Слова повторялись вновь и вновь, пока боль от них не поселилась в его голове. И тогда она снова закричала, а по щекам текли слезы. Почему он чувствует их? Влажно. На губах соленый привкус. Оуэн поднес руку к лицу… вытер ею щеку. Открыл глаза и вдруг понял, что тихо плачет. Наяву…

…Она всегда была упряма и своенравна. Всегда! Маркиз Рэймонд Куинси сильно сомкнул челюсти, так, что побелели тонкие губы на ухоженном лице, а сложенные за спиной руки то сжимались в кулаки, то разжимались вновь. Он напряженно вышагивал по своему просторному кабинету и, будучи уже долгое время в собственном замке в Сити, никак не мог успокоиться. Он прекрасно понимал, что бывает вспыльчив и раздражен во многом не к месту, однако ничего не мог поделать с этой своей особенностью характера. Входя слишком быстро в раж, он порой часами не в состоянии был взять себя в руки, хотя при этом умел внешне держать себя безупречно.

– Черт бы тебя побрал, Глэдис! – сквозь зубы процедил Куинси в пустоту кабинета.

Какого дьявола она попросила инспектора Гилмора расследовать проникновение в усыпальницу, не посоветовавшись, прежде всего с ним? Неужели она забыла об элементарной осторожности? Ведь необдуманность поступков в настоящем, часто приводит к печальным последствиям в будущем. Остановившись у окна и глядя сквозь него в ночную темноту, опустившуюся на Лондон, Рэймонд вдруг понял, что его больше всего взбесил именно этот факт – она не обратилась к нему первому и не испросила совета. Она проигнорировала его взвешенность и умение принимать правильные решения, тем самым унизив его достоинство. Предпочла тут же решить все сама. Удар по его самолюбию. А может быть это просто ревность? Как бы то ни было, факт привлечения посторонних лиц, пусть даже с безупречной репутацией, к проведению расследования возмутил маркиза куда меньше. Куинси подошел к стене, вдоль которой книзу свешивался элегантный шнур с позолоченной кисточкой на конце, и несколько раз дернул за него. Буквально через полминуты дверь кабинета открылась:

– Милорд, – почтительно произнес дворецкий.

– Позови-ка мне Альберта! Да поживее!

– Да, милорд.

Ожидая прихода сына, маркиз напряженно расхаживал по кабинету и пытался сосредоточиться на своих дальнейших действиях. От них зависела репутация семьи и его судоходной компании.

– Отец? Вы звали меня? – тихим, немного неуверенным голосом спросил граф Альберт Куинси, переступая порог комнаты.

– Да, – резко бросил Рэймонд и, указывая рукой на кресло, приказал: – Садись.

Его сын беспрекословно выполнил указания властного отца, понимая, что тот не в духе и сейчас последует малоприятный разговор. Собственно, такой родительский авторитаризм был вполне обычным проявлением в их отношениях, к чему сам Альберт уже привык и был за все эти годы полностью «надрессирован» словно послушный терьер.

– Я разговаривал с леди Уэйнрайт, – начал маркиз, стоя к Альберту вполоборота, руки сложены за спиной. Он не смотрел в его сторону, уперев тяжелый взгляд в темное окно. – Тет-а-тет.

Младший Куинси сразу же догадался, что разговор пойдет о расследовании взлома фамильного склепа семьи Уэйнрайтов. Его лицо удрученно скривилось, но он промолчал.

– Глэдис сама попросила инспектора Гилмора и этого умника Аттвуда выяснить, кто осквернил крипту и вскрыл могилу Эдит.

– Понимаю, – вышколено промямлил Альберт, опуская взгляд к полу.

– Ни черта ты не понимаешь! – заорал маркиз, резко разворачиваясь лицом к сыну.

Граф вжался в спинку кресла, видя гнев отца. Его руки сжали подлокотники настолько сильно, что побелели костяшки пальцев.

– Понимать следовало раньше! Эти джентльмены будут говорить с каждым из нас. С каждым! Они перероют все вокруг, засунут свои носы в любую щель, и я не сомневаюсь, что найдут того, кто совершил это. И что тогда?

Альберт предпочел промолчать, а глаза маркиза Куинси источали ярость. Так продолжалось около минуты, после чего Рэймонд выпрямился и устало вздохнул. Гнев прошел мгновенно, сменяясь наступающей апатией.

– Графиня наверняка уже рассказала Гилмору о нашем круизе в Индию.

Альберт поднял голову, виновато глядя на отца. Его охватил страх.

– А… как же мама? Дайанн? Они же ничего не знают. Никто ведь не знает… ты же обещал.

– Моя забота. В отличие от тебя, – маркиз презрительно посмотрел на сына, – я мужчина. И свое слово держу.

На мгновение Куинси замолчал, обдумывая что-то, потом произнес:

– Возможно, тебе лучше будет на некоторое время уехать из Лондона. Хотя… – он едва заметно скривил губы, – это будет слишком заметно. И подозрительно.

Альберт предусмотрительно помалкивал, наблюдая за размышлениями отца вслух.

– Нет, отъезд не годится. Чуть позже. Первым говорить с этим Аттвудом буду я, – продолжал маркиз уже совершенно спокойным голосом. – Затем ты, Абигэйл и Дайанн. Лишнего не болтать, отвечать односложно. В случае чего, сошлись на недомогание и уходи. Тебе ясно?

– Да, отец, – руки Альберта соскользнули с подлокотников. Длинные, холенные пальцы слегка подрагивали, что не ускользнуло от пытливого взгляда Рэймонда.

– И прекращай хлестать джин!

– Я не… – слабым голосом начал граф.

– Можешь идти! – рявкнул Куинси, не обращая никакого внимания на потуги сына высказаться. – И помни, что я говорил! Сделай хоть это как полагается, черт бы тебя побрал!

Альберт вскочил с кресла и быстрым шагом удалился, опасаясь очередной вспышки отцовского гнева. Он с самого детства привык к такому обращению и воспринимал его как само собой разумеющееся в их семье. Когда дверь в кабинет закрылась, маркиз подошел к своему письменному столу и тяжело опустился в кресло подле него.

– Черт подери, Глэдис! – вслух процедил он. – Почему ты такая упрямая.

Реймонд, чтобы отвлечься, взял в руки ворох отчетов о передвижении судов и товарного оборота его компании. Он желал погрузиться в работу, но все мысли были заняты другим. Той злополучной поездкой в Индию. Утром он переговорит с супругой и дочерью, затем с графиней Уэйнрайт, потому как в очередной раз взять ситуацию под контроль представлялось ему самым надежным выходом, нежели пустить все на самотек и уповать на удачу…

…Покинув мрачную улочку, на которой нашли обезглавленный женский труп, профессор фон Крафт-Эбинг вернулся в гостиницу «Кларидж». Было уже поздно и Рихард, не до конца отдохнувший с долгого пути из Граца в Лондон, чувствовал сильную усталость. Однако и уснуть он не мог. Неожиданным образом это странное дело оказалось куда интереснее, чем он ожидал. Более того, по первым очевидным признакам и фактам субъект, совершающий такие злодеяния, наверняка представляет собой интересный экземпляр для научного исследования. Фон Эбинг ощущал пока что легкую форму профессионального азарта, однако, хорошо зная себя, понимал, что вскоре этот самый азарт завладеет всем им с ног до головы. Поэтому крутящиеся в голове мысли не желали исчезать и уступить место спокойствию и сну. Он вошел в свой номер в гостинице, порылся в саквояже в поисках записной книги. Достал ее, и еще несколько полностью исписанных, в которых Рихард на протяжении нескольких лет работы вел свои исследовательские записи, а также перо с чернилами, уселся за маленький письменный стол и принялся делать важные пометки, чтобы не забыть в будущем. Вначале он озаглавил чистую страницу книги: «Осквернитель трупов. Некрофил. Лондон, Хайгейтское кладбище». Затем принялся поспешным и размашистым движением пера по бумаге описывать по порядку установленные факты и тезисы, которые предположительно поясняли черты характера преступника. Рихард формировал свое субъективное мнение как психиатра, пытаясь максимально емко описать саму суть личности, дабы не упустить ни одной детали. Важные пометки тут же аккуратно подчеркивал, выделяя их из общего контекста.

«Характерное поведение личности преступника, имеющее относительную устойчивость и постоянство:

совершает половой акт (насилие) над трупом, делает это не единожды;