Канатоходец

– Хиппи подошли в подземном переходе, мы с Кнопой на метро опоздали, идти некуда. Такие длинноногие, волосатые дяди в белых рубашках. Помню огромная комната, висевшая фонарем над Кировским проспектом, сумасшедший кайф от первой дозы… Тюрьма спасла, а так раньше бы вольтанулась. Вышла через четыре года, Рейган в Израиле, подруги замужем, вокруг коммерция, ларьки…

Валерия уснула, подбородок уткнулся в грудь. Солнце вспыхнуло в последний раз и упало за плоские крыши хрущевок. Стало темно и холодно. И как-то странно, что ли, вот только несколько секунд назад я слышал ее голос и был вместе с ней далеко в восемьдесят шестом или семьдесят пятом…

Я не стал будить, просто ушел домой, был абсолютно уверен, что с ней ничего не произойдет, все будет хорошо.

Дома включил радиолу, в треске и шорохе эфира поймал эстрадный оркестр, совсем в тему, будто продолжение рассказов Валерии. Так и уснул под шепот радиоволн…

Утром, как и вчера – танец солнечных зайцев на полу, мебели и обоях. Все блестит, отражает и улыбается. У меня осталась еще вчерашняя водка, немедленно, сейчас пойду в тот садик, где вчера оставил подругу.

Еще издали услышал скрип качелей, Валерии не было. Гуляли дети – девочка лет семи и мальчик совсем маленький. Родителей не видно, но все равно при детях не буду. Залез в беседку, водки было как раз на стакан. Посижу немного и пойду искать, она где-то здесь.

Качели перестали скрипеть, я оглянулся. Дети стояли рядом, смешные какие, будто их вытолкали на улицу и они одевались на ходу. У мальчика ботинки на разные ноги.

– Иди сюда, – говорю.

Он подошел.

– Ты как гитлеровец.

– Кто?

– Так бабушка моя говорила, когда я неправильно одевался. Снимай ботинки.

– Я не гирелоливец…

– Вы не видели здесь женщину пьяную?

– Здесь никого нет, – сказала девочка.

Они шли за мной, как бездомные собачки, которых погладили. Я остановился у магазина.

– Ладно, идите, выбирайте себе, что хотите.

В корзину посыпались: печенье, мармелад, шоколадные яйца, коробочки с соком, творожные сладости. Себе взял маленькую с той же этикеткой, что пил вчера и пару сэндвичей.

…Мы качались на качелях, бесились в оранжевых сугробах из опавших листьев, хохотали на весь город. Я лакал водку из горлышка не стесняясь.

– Как человек паук, – сказал мальчик.

Потом сидел один в теремке, они мне надоели, накатило равнодушие и усталость. Голоса детей, вдруг, стали далеким эхом, будто кричали или звали меня, откуда-то с недосягаемой высоты.

Стало тихо, я подошел к скамейке, никого, только кукла и паровозик. Может, это было здесь раньше? Не помню…

– Мои дети превратились в игрушки.

А были ли они вообще? Конечно, не было, ведь я не хотел. Жена хотела, а я нет. Я не люблю детей.

Надо срочно, увидеть себя. Побежал домой, но в квартире не было зеркал, ни в ванной комнате, ни в коридоре, нигде. Ладно, скоро стемнеет и окна станут черными отражениями…

Я прилег на диван, подождем.

Разбудил хохот, на кухне или в прихожей. Тишина. Приснилось. Полукруг луны выглядывал из-за занавески, мебель черными пятнами, идеальная плоскость подоконника…

– Мне нельзя, – вдруг сказала женщина. Ей что-то ответили, все были пьяные. Это было за стенкой, на кухне. Стали прорезаться новые звуки там смеялись и чавкали, звенела посуда, переливались жидкости. Голос матери потонул в этих звуках, теперь определенно стало ясно, что там пьют и едят. И женщина за стеной, это голос матери, только молодой, и его нельзя спутать ни с каким другим…

– Эй! Я здесь!

Хлопок тишины, кухня была оглушительно пуста, табуретки отсвечивали лунный свет. Я застыл на пороге, тихо и пусто во всей квартире.

Вдруг, постучали в дверь, я посмотрел в «глазок».

Это он! Тот, что привез меня сюда, голова в бинтах, провал в черепе под повязкой и пустые глазницы, будто жерла двустволки. За его спиной еще люди, может, и не люди, в одно мгновение я разглядел стекающие вниз черты лица, лохмотья, перевязанные на груди узлами. Их было много…

Он снова ударил, как молотком. И еще раз и еще. Хилая дверь его не слушалась, не полетела на пол мне под ноги, какая-то совсем другая сила не пускала его, как будто он стучал в железную стену. Но мне от этого не легче, все равно он никуда не уйдет. Я завыл от страха, забегал по комнате – что, что, что, что делать?! Выскочил на балкон, совсем темно, ничего не видно, прыгать? Но куда? Странный звук совсем рядом, я слышал его раньше, не обратил внимания, мало ли непонятных звуков издает природа…

Это был канат железный, или растяжка для каких-то коммуникаций. На ветру он шевелился и стучал по перилам балкона. Я видел только, то место, где он начинался – стена дома, дальше на метр от балкона он исчезал в фиолетовом мраке, как и все остальное. Я перешагнул через перила и сделал первый шаг. Канат вздрогнул, принял меня, второй шаг смелее, еще смелее, и я пошел…

Никто за мной не гнался, тишина, только шорох шагов по лезвию. Я шел очень осторожно, то скользя, то перебежками, разметав руки в стороны. Было не больно ногам, или я не замечал. Канат не заканчивался, изредка вспыхивая оранжевой спицей, отплевывая лунный свет, в разрывах туч.

Вдруг, стало светлее, впереди, внизу зарево какого-то пожарища, надо скорее его пройти. Я прибавил шагу, почти побежал, не выдержал – глянул вниз. Я висел над чудовищной распахнутой пастью, огонь клокотал на самой глубине адской глотки и язык жирный и пористый шевелился почти под самыми моими ногами! И я опять заорал и завыл, то, что я принял за язык, на самом деле была акватория крохотных рук, растопыренных злобных пальцев. Они синхронно тянулись к моим ногам, огнедышащая глотка выдыхала:

– Дисюда…

Захотелось нырнуть в это узловатое месиво, только скорее бы все закончилось. Но я не прыгнул, побежал дальше, ловя равновесие…

Больше я не смотрел вниз и по сторонам, шаги приобрели некий алгоритм, четкие, одинаковые движения. Внизу было ничего, вокруг одно сплошное ничего.

Наконец, я увидел свет, но никак от огня, и идти стало удобней, как по обычному полу или дороге. Темень наваливалась теперь только справа, и мрак этот стал частить, я понял, что это деревья, а под ногами тропинка.

Я шел теперь по самой окраине дремучего леса, слева красивый луг, высокая трава и полевые цветы, голубые, желтые, где-то нервничал шмель, стрекотали насекомые. Далеко в ложбине деревня – треугольные крыши, утопающие в яблонях, это там лаяли собаки, и ревела бензопила.

Я остановился и сел прямо на дороге. Колесо велосипеда, шагов в десяти от меня, кто-то там прятался в траве. Подошел ближе и встал за деревом. На одеяле лежала голая девчонка, смотрела в небо, рядом ее одежда. Приподнялась на локте – что-то встревожило ее, долго смотрела туда, где деревня. Я таращился на нее во все глаза – совершенная, идеальная, кожа едва загорелая с белыми следами от купальника, простое лицо, волосы цвета, как эта трава. Прихлопнула комара на ноге, еще раз повертела головой и стала смотреть на свой лобок. Раздвинула ноги и попыталась вставить палец, но было больно, она даже слегка выгнулась в мостик. Сжала волосы ниже пупка и слегка застонала, одной рукой стала лизать ладонь и тереть ею внизу, потом другой рукой. На это можно было смотреть бесконечно, я чувствовал, что пот с меня стекает ручьями…

Шорох на тропинке, с той стороны, откуда я пришел. Змея! Огромная, мгновенно рядом со мной, стала крутить свои магические спирали, сверкая языком и не сводя с меня инопланетного взгляда. И я опять бегу, гонит меня тварь пресмыкающаяся…

Поле давно кончилось, как и лес, тропинка снова превратилась в толстую железную нить, и снова я раскидал руки крестом. Надо было идти дальше.

Голоса, слышу множество голосов и опять свет, теперь от уличных фонарей. Мне под ноги упала готическая площадь полная народу, наяривал оркестр, особенно старались тарелки – бумс-бумс-бумс! Толпа смотрела на меня и все радовались. Люди были одеты, как на иллюстрациях Доре в камзолах и колпаках. Грохнула хлопушка с конфетти, но я не вздрогнул, меня теперь очень сложно напугать. Я помахал рукой, толпа заревела, полетели вверх шапки. Из кабачка выбежал человечек в обтягивающем, сшитом из разных лоскутов, трико. На шее его было пушистое жабо, под мышкой круглый веер для равновесия. Это акробат – канатоходец, догадался я! Он негодовал и даже подпрыгивал, тыча в меня указательным пальцем. Что кричал, я не мог расслышать. Я как раз проходил над фонтаном – центром площади, как раздался цокот копыт, толпа ахнула, и с переулка ворвались несколько всадников с факелами, за ними черная карета. Их остановили, гвардейцев сбросили с лошадей, карету перевернули набок, кто-то заорал:

– Кукла наследника Тутти!

Все это уже было за моей спиной, мне нельзя не остановиться, ни оглянуться. Я шел дальше и дальше. Все стихло, и снова космическая пустота и шлепанье моих шагов.

Канат задрожал – кто-то шел за мной. Я стал идти медленнее, убегать не имеет смысла. Этот кто-то почти догнал, но не приближался, так мы шли оба, в ногу, поймав синхронность шагов. Потом он тихо запел:

– Вот наукой неизвестной,

Раздувая в тиглях жар,