Канатоходец

– Вы не откроете нам Шампанское?

– Чего?

– Без десяти двенадцать.

– И что?

– Новый год же!

– А, – я слез на пол, нашел ботинки, – минутку, ладно?

Тут поезд свистнул, дернулся и мы поехали. По вагону уже шлялись пьяные, хохотали на иностранном языке. В туалете я открыл окно, замер. Грандиозное зрелище – вспаханная полоса вдоль великой реки. Лай собак, прожектора, везде колючая проволока и солдаты – государственная граница. Мост кончился, Европа. И я прошептал звездам.

– Спасибо Тебе, спасибо, спасибо…»

Когда переписывал, не было никаких эмоций, даже думал совсем о другом, чисто механически выводя буквы, знаки препинания. А когда прочитал готовый текст целиком, я пожал плечами, плечи так и застыли на уровне ушей. С трудом возвращаюсь в реальность. Неизвестные люди их поступки четко и образно. Кто они Рите? Сериалы по телевизору? Ее поколение не знает что это такое. Книг таких нет, я бы знал, сам люблю читать. Остался еще один блокнот.

Снова рисунки, более сдержанные и талантливее, что ли. Несколько портретов. Хороший художник умеет вырисовывать черты лица присущие индивиду, скошенная бровь, разница симметрии глаз, у каждого свое. Один чего-то говорит, другому не нравится. Ишь ты. Третий смеется. Куртки пузырем, широкие штаны. И только эти несколько человек на улицах, будто в мире больше никого нет. Пролистал дальше, больше половины чистые листы.

Я открыл форточки, скульптуры из табачного дыма над столом вздрогнули, превратились в слоистый туман. Пока сидел тут в прокуренной тишине, началась зима, снег падал густо, пеленая все, что шевелится, едет, стоит на месте.

Вчера звонили в дверь или позавчера, скорее всего, приходили с работы. Может быть, наверное, плевать. Нашел зимние вещи – ботинки, куртку и шапку…

Люди, люди, люди в любую погоду. Я и забыл что это – блевань. Я вас прощаю, люди. Родная витрина, там все стабильно, тетки наши сидят, на кнопки давят. Про меня, наверное, уже забыли, подумаешь, еще один обыкновенный грузчик. Ну, точно, вижу – толстый узбек носится, веселый, счастливый такой.

Ноги сами привели в «Атлантиду», народу мало, из окна видна остановка, где все и произошло. Риткины деньги не фальшивые, буфетчик спокойно отсчитал мне сдачу с крупной купюры.

На секунду замер о, эта мистическая секунда, последнее мгновение перед первым глотком, через минуту я буду неподвижен и мудр. Скрипит ящик кассы, монеты клюют фарфоровое блюдце, шуршат рукава…

А мне понравилась эта пальба – беготня из Риткиных блокнотов. Еще понравилось писать в строчку, складывать из слов абзацы, хоть и чужие мысли, но люди за вензелями моих каракуль, в белом космосе бумаги, уже мои, я Бог им и судья. Хочется улыбаться и кивать башкой. Здравствуйте, я автор бестселлера, вот, получил гонорар, строка летит, карман опух от денег. Когда есть деньги ничего не страшно.

Не люблю пить в шалманах, еще один фужер точно припечатает к стулу, глаза прилипнут к телевизору на стене, и очень тяжело будет вставать. Обычно бухаю на ходу, прямо из горла. Если надо добавляю в каком-нибудь магазине прямо на подоконнике, места знаю. Да, пора. Бутылку в карман и на воздух.

Та самая остановка, здесь все началось. За углом ее машина, вот третий или четвертый сугроб. Знакомый автомобиль был очищен от снега, дверь приоткрыта. Я же тогда ее не закрыл, убежал, испугался милиционеров. За рулем сидел сумасшедший дядя Риты, я едва его разглядел, машину снова засыпало снегом, дворники не работали, ведь в баке совсем нет бензина. Представил, как он роется в бардачке, ищет деньги и блокноты, а там всего лишь крестовая отвертка…

Похоже, он не ведает про бардачок, сидит, положив руки на руль, и смотрит, как снег хоронит автомобиль. Не хочу его видеть, тем более разговаривать.

Когда-то я был женат – единственное мое приключение. Сначала жили вместе, после свадьбы все изменилось. Появилась куча ненужных родственников, я не понимал, чего хотят от меня эти люди. Через полгода стал думать о самоубийстве, точнее – какого оно там? Больно ли? Бежать некуда, у родителей брат с семьей заняли все углы. В том же году умерла бабушка, квартиру завещала мне. И я сбежал, просто исчез однажды утром, пока все были на кухне. Меня искали, нашли, звонили, угрожали, умоляли. Сейчас там все хорошо – крепкая семья, долгожданные дети. А я один, живу тихо и сладко, как дурак. Господи, я же тупой грузчик с универсама, зачем мне все это?

Кто-то следит за мной, вижу один и тот же силуэт в отражении витрин, может, и показалось. Нет, ни хрена меня преследуют. Но как-то по-детски, словно мы играем в войнушку или шпионов. Я развернулся резко и пошел в обратную сторону, навстречу. Вот он маленький, хрупкий человек в куртке с капюшоном. Я бы поймал его на углу, но он нырнул под красный, я так не могу. Идем по проспекту на разных берегах, толпа с маршрутки смешала его с собой, потащила дальше. Еще один перекресток, люди справа слева, туда-сюда…

И тут он обернулся и я узнал! Сразу, мгновенно, болезненно, сквозь мельтешение снежных людей, это та самая, с остановки, которая «все видела»! Я бросился за ней, она в подворотню, топот ног по мокрому асфальту. Шустрая какая, стой, дура! Пробежали несколько дворов, дальше тупик, парадные на кнопках, бежать некуда.

– Ну, привет, – говорю, – я про тебя совсем забыл.

Мы стояли и смотрели друг на друга. Мокрая, как тогда летом, ресницы, щеки, вся до ботинок, только лицо загорело, где-то шлялась, пока я здесь тихо умирал. Сейчас все расскажет.

– Ну? Два месяца назад, там на остановке.

– Прости, – вдруг сказала она.

– Что?..

– Четыре дня жду, когда ты выйдешь из дома, в магазин твой ходила вонючий, тебя нет и нет! Думала она с тобой!

– Рита?

– Да.

– Она жива?

– Не знаю, я уже ничего не знаю!

– Чтоб вас…

– Прости.

– Зачем убегала?

– Этот друг твой, мужик большой в пальто, где-то здесь, я вчера видела. Он нас убьет, он всех убьет.

– Это же дядя Риты!

Она некрасиво засмеялась, села в сугроб.

– Ты Таня, Шитик…

Кивнула головой.

– Пошли отсюда.

Обошла квартиру, заглянула во все углы.

– Ее здесь не было…

– Была, – говорю, – давно.

Тихо за дверью на лестнице, за окном привычный шепот улиц и каскадная занавеска снегопада. Тусклый свет от соседних окон напротив едва освещал комнату. Таня сидела на стуле, тень от книжной полки обрезала ей голову и плечи, но все равно видно, что она разглядывает меня. Я разлил остатки виски в два стакана. Больше ничего не было, не успел купить.

– А ты самый обычный, Рита часто про тебя говорила. Ей было хорошо от того, что ты где-то есть. Где-то спишь, ешь, смотришь в окно. Даже завидно было.

– Рассказывай все. С самого начала.

Мы выпили, прикурили по сигарете. Таня выдохнула дым в потолок, усмехнулась чему-то…

– Я во втором классе училась, ее привели к нам. Лысая после больницы, болела долго – ушла гулять в резиновых сапогах, январь, каникулы. Предки алкаши дверь не открыли – спали пьяные, их потом родительских прав лишили, давно собирались, Риту к нам в интернат. Мои давно на том свете, никого родных. Рита самая маленькая была, меньше всех, будто только из детсада. Мы всегда были вместе, может, потому что у нас никого больше не было. К другим детям всегда приезжали бабушки, дедушки.

Выросли, всем дали комнаты, мне на Лесном проспекте, Ритке у Сенного рынка. Жить на Сенной невозможно – бомжи на кухне спят, чурки заглядывают, приглашают на день рождения. Поехали ко мне. Соседи примерно такие же, но все же чище и тише.