Коул открыла коробку и недоуменно воскликнула:
– Платье?!
– Не совсем, – хмыкнул дворецкий. – Скорее парадный костюм. Господин Крит хочет, чтобы вы пришли в этом.
– Да в бездну всё! – фыркнула Коул, нахмурившись. – Я не буду носить эту хрень!
– Ну… – пожал плечами Стром, чья наглая улыбка растянулась от уха до уха. – Решать вам, но господин Крит очень настаивал. Я бы послушался, особенно учитывая тот факт, что вы ему должны.
– Ему? – вздёрнула бровь Коул.
– Напомню, что он является заместителем городского наместника, – сказал дворецкий. – А должны вы городу. Если будете умнее и станете выполнять небольшие распоряжения господина Крита, то, возможно, дело с долгом можно будет замять. Просто совет.
Коул хотела накричать на дворецкого, а ещё лучше – избить его, содрать эту нахальную улыбку, заставить извиняться и умолять на коленях! Но вместо этого она прорычала что-то невнятное и с силой захлопнула дверь.
От бессилия хотелось кричать, но Коул не доставит мерзкому дворецкому такого удовольствия. Швырнув коробку на кровать, она уселась на пол, упираясь спиной к двери. К горлу поступил комок, хотелось домой, в Мансель, к сироткам Врабье, к любимой! В данной ситуации Коул чувствовала себя заложницей. Сегодня платье, завтра косметика, а потом что? Даже представить было противно!
«Может сбежать, – проскользнула лукавая мысль в голове Коул. – Скрыться. Переехать куда-нибудь далеко. Ага, попасться, а потом гнить на рудниках Шоллы, добывая сангум до самой старости! Какая ещё старость? Там мало, кто и пары лет может продержаться!»
– Лепра! Во что я впутался? – шёпотом спросила Коул.
Дом молчал, и Коул была этому только рада.
Через несколько минут, собравшись с силами, она решилась открыть коробку. Каково было её изумление, когда наряд оказался не женским платьем, а чёрным костюмом с закрытым воротником. Под ним лежали брюки и белоснежная рубашка. Здесь же находились и чёрные блестящие туфли. И всё её размера! Никакого корсета, никакой юбки, чулок, бантов или ленточек, как ожидала увидеть Коул.
«Чёрт подери, а Крит не так уж плох», – с облегчением подумала Коул и принялась примерять обновку.
***
– А вам идёт, – без сарказма сказал Стром Фрустофер, когда Коул спустилась на первый этаж. – Только вот кепку вам придётся оставить.
Коул молча вручила дворецкому головной убор и последовала за ним к выходу. Костюм был удобным, но из-за малого размера Коул чувствовала себя немного неловко. К её неудовольствию, у нового наряда был большой минус – он плохо скрывал грудь. В этой одежде перепутать её с парнем мог только человек с очень плохим зрением. Брюки были слишком узкими и плотно облегали её бёдра, а под костюмом легко узнавалась тонкая женская талия. Теперь ей негде было прятать своё тело и лицо.
«Лучше так, чем в платье», — подбадривала себя Коул.
На освещённых многочисленными лампами улицах было по-прежнему многолюдно. Кто-то, ссутулившись, шёл домой после тяжёлого трудового дня, кому-то, наоборот, предстояло отстоять ночную смену. Все куда-то шли быстрой поступью или неспешным шагом, поодиночке или шумной компанией. В этом было единственное сходство с Манселем – пешеходы – кровь города, текущая непрерывным потоком по венам-улицам, неважно: днём или ночью.
– Хороший розыгрыш, – нарушила тишину Коул, сидевшая на заднем сидении. – Ты специально вручил мне коробку, зная о моей нелюбви к…
Стром ответил коротким смешком.
– Ко всему женскому? – уточнил он. – Я сам выбирал этот наряд. Извините, если размер не тот.
– Терпимо, – спокойно произнесла Коул.
Остальной путь она молчала, наблюдая за вечерними сумерками. Дворецкий общительностью тоже не отличался. Не было больше экскурсий, никаких «А вот это здание справа знаменито тем…» или «А этот памятник был воздвигнут в честь того…».
Вот от чего их оберегала мадам Врабье, старая толстая монашка. Доверие – слабость. Надежда – яд. Слёзы – смерть. Старуха выдавала много подобных «мудростей», настраивая маленьких девочек против всего мира.
– «Полагайся только на себя!», – твердила она постоянно.
«Она умерла бы от стыда, услышав мою историю», – с грустной иронией подумала Коул.
Узнать величественное строение с колоннами у входа и статуями на краю крыши не составило особого труда. При виде освещённой десятками прожекторов Арены доблести вспомнилась и безумная женщина с вокзала. Коул нахмурилась, размышляя о странном стечении обстоятельств, приведших её именно сюда.
«Может быть, та сумасшедшая действительно знала о чём-то, – подумала Коул. – Может, она работает на Крита, как тот сыщик, сообщивший о наследстве и банкир?»
На специальной стоянке были припаркованы десятки других машин. У входа за ограждениями толпились журналисты, ожидающие местных знаменитостей. На Коул и Строма они не обратили никакого внимания, и лишь некоторые присмотрелись, пытаясь понять, кто они: новые члены местной богемы или обслуживающий персонал? Среди них Коул заметила знакомое лицо. Молодой парень в очках и клетчатом костюме курил сигарету и разговаривал с каким-то рыбоголовом. Коул видела его днём, перед зданием оперы. Заметив её, журналист украдкой щёлкнул своим ламповым фотоаппаратом.
– Почему они стоят здесь? – спросила Коул, поднимаясь по каменным ступеням.
– Бои им не интересны, – ответил Стром, шедший впереди. – Они пишут о скандалах. О знаменитостях, артистах, политиках и богачах. Здесь есть чёрный выход, но те, о ком они пишут, никогда им не пользуются. Всё это – игра. Притворство. Если ты знаменит, ты делаешь вид, будто пытаешься скрыться от газетчиков, хотя заранее знаешь, что они будут тебя поджидать.
– Зачем? – засмеялась Коул.
– Игра, – пожал плечами дворецкий. – Известность и слава – наркотик. Увидишь свою фотографиюв газете один раз и сделаешь всё, чтобы увидеть её снова.
– Как-то нелепо, – буркнула Коул.
– Подождите. Ваш час ещё настанет, – усмехнулся Стром.
Дворецкий показал приглашение портье, и стражники-конструкты, скрытые под тяжёлыми накидками, расступились. Пройдя по большому залу, где у стен возвышались статуи прежних чемпионов, они оказались на развилке, ведущей к трибунам.
– Нам на балкон, – сообщил Стром, как бы невзначай.
Туда вела винтовая лестница, которую стерегли ещё двое конструктов. Те посмотрели на конверт и отступили. И тут Коул услышала первый приглушённый гул толпы. Бои начались. На зрительские трибуны мог попасть любой желающий, купи билет и взирай на зрелище. Но вот чтобы посетить верхние уровни, нужен был особый статус или приглашение.
– Так здесь проходят гладиаторские бои? – спросила Коул.
– Не только, – ответил Стром, поднимаясь по лестнице. – Есть также Гонки доблести, Игры доблести и Испытания доблести.
– Доблесть-доблесть-доблесть, – фыркнула Коул. – Странное место. Оно отличается от других зданий.
– Чем же? – притворился удивлённым Стром.
– Никаких лиц, труб и проводов, – сказала Коул. – Только камень, мрамор, статуи и колонны. И признаться честно… мне здесь нравится.
– Оно многим нравится, – мягко улыбнулся Стром. – Прекрасное место для отдыха.
Винтовая лестница вскоре кончилась, и они вошли в длинный коридор с приглушённым светом и древними фресками на стенах.
– Пришли, – сказал Стром, остановившись перед дверью №131. – Желаю приятного времяпровождения.
– На кровь и кишки всегда приятно поглазеть! – мрачно съязвила Коул.
Она постучала в дверь, и вскоре ей открыли. Стром остался в коридоре, а Коул вступила в полумрак персональной ложи заместителя наместника Арраса. Юноша, открывший дверь, утончённым жестом указал вглубь зала и остался стеречь дверь. Почему-то крики толпы здесь не были слышны. Вместо них из приземистого конструкта-граммофона звучала спокойная оркестровая музыка. В полутьме Коул не сразу заметила роскошный интерьер ложи: дорогие ковры на полу, картины на стенах, буфет в углу с выпивкой в хрустальных бутылках, кожаные диваны и кресла. Как раз в одном из них на балконе сидел господин Крит. Коул молча подошла, ожидая, когда тот заговорит.
– Как думаешь, кто победит? – спросил старик, глядя вниз на арену.