Погоня за судьбой

Родион был самым пожилым из школьных шофёров, и самым опытным. Он всегда ездил по правилам, полжизни проработав водителем-дальнобойщиком, поэтому был безжалостен к тем, кто подреза?л его автобус или пытался обогнать в неположенном месте, во весь голос распекая их злым многоэтажным матом. При всём этом он очень любил детей и относился к ним как к своим собственным, и ужасно краснел, когда осознавал вдруг, что его матюги, застыв в молчании, только что слышал полный автобус ребятишек.

Сейчас лицо его, которое я видела в установленном посреди прохода большом зеркале заднего вида, было каменным, и не выражало никаких эмоций. Он молча и сосредоточенно крутил руль, а автобус пробирался какими-то неведомыми волчьими тропами, протискиваясь там, где проедет не каждая легковая машина.

Через несколько минут сквозь лобовое стекло снова показалась широкая дорога. Мы вынырнули из переулка и уткнулись в автомобильную пробку, но на этот раз – почти у самого аэропорта. Шоссе упиралось в железную ограду и сворачивало в сторону, а прямо за оградой, вдалеке виднелся терминал и взлётная полоса. Чуть подальше сквозь снежную пургу можно было различить тёмные силуэты космолётов, которые по очереди раз в пару минут отделялись от земли и медленно уплывали куда-то вверх. Над проходом между сиденьями всплывали облачка пара от горячего дыхания. Кто-то зашёлся в тяжелом кашле.

Родион воскликнул:

– Правила-правила, да кому, к черту, нужны эти правила?!

Он нажал на газ, «расчищая» промежуток между двумя стоявшими в пробке машинами, справа раздался пронзительный скрежет металла о борт. Поворот руля – и наш автобус вышел на встречную полосу. Ещё один поворот – и мы уже несёмся вдоль ограды по ухабам занесённой снегом просёлочной дороги в противоположную сторону от шоссе, ведущего к главному терминалу. Стуча зубами от озноба, я благодарила небеса за то, что нас вёз именно Родион. Я точно знала, что с ним у нас всё будет хорошо.

Скоро впереди показались ворота служебного въезда, возле которого уже стояли несколько машин. Похоже, внутрь никого не пускали. Ворота были закрыты, и охраны видно не было – видимо, мороз загнал их внутрь небольшого КПП у ворот. Так и оказалось – при нашем приближении оттуда вышел человек в летней форме – одна куртка была надета поверх другой – замахал руками и, ёжась, направился к нам. Автобус остановился. Родион, не глуша мотор, выбрался наружу, подошёл к охраннику и начал что-то объяснять, активно жестикулируя. Спустя пару минут, видимо, так ничего и не добившись, он вернулся в автобус, тяжело плюхнулся в водительское кресло, обернулся к Марии Семёновной и пробормотал:

– Не пускают никого до особого распоряжения. Сказали – если мы не хотим ждать, можем попытать счастья в главном терминале. Ага, очень смешно…

– Родион Павлович, я уже ног не чувствую. Может, нам и правда стоит поехать к главному входу?

– Маша, ты посмотри во-о-он туда, – он ткнул пальцем куда-то вперед, за ограду. – Никто не садится на полосу и не взлетает с неё. Видишь хоть один самолёт у терминала? Я тоже не вижу – все уже улетели. А космолёты – видишь? Они тоже улетают. И когда они улетят, мы с тобой, Мария Семёновна, останемся здесь замерзать, – Родион постучал по дисплею наружного термометра. – Минус сорок четыре… Меня такой исход совершенно не устраивает. А тебя, Маша?.. То-то же. Давай-ка, цепляйся покрепче. Ждать не будем – будем действовать. Дети, держитесь, идем на таран!

Родион сдал немного назад, после чего переключил передачу и ударил по газам. Я зажмурилась. Раздался гулкий удар, автобус ощутимо тряхнуло, а машина уже неслась по территории взлётного поля, разметая в разные стороны снежные наносы. Я посмотрела назад и увидела остальные автомобили, стоявшие до этого возле ворот, чьи водители не преминули воспользоваться открывшейся дорогой и ринулись следом за нами. Охранники выбежали из КПП и размахивали руками, но на них уже никто не обращал внимания. Все сосредоточились на собственном спасении…

Впереди уже почти ничего не было видно – даже здание терминала было скрыто плотной снежной завесой. Автобус натужно ревел двигателем, зарываясь в снег, и в какой-то момент мы остановились. Родион чертыхнулся и попытался сдать назад. Машина не сдвинулась с места, колёса буксовали, а плотный слой снега забился под днище.

– М-может, т-толкнём? – дрожащими от холода губами предложил один из мальчишек спереди.

– Куда толкнём, малой? Тут вон снега уже почти по бампер. Можем попробовать дойти, визуально так до площадки метров триста… Но, черт подери, отсюда уже ничего не видно, если идти – то только наощупь, да по сугробам… Ну, ребятки, совершим марш-бросок по снежку?

Молчание было ему ответом. Родион снял потертый пиджак и, оставшись в рубашке, накинул его на плечи Марии Семёновне. Нажал кнопку открытия дверей. Схваченный изморозью механизм со скрипом поддался, впуская внутрь обжигающий ветер и казавшийся совсем близким басовитый рокот ракетных двигателей.

Шофёр спрыгнул в снег, погрузившись сразу почти по пояс, и принялся помогать выходящим школьникам. Я выбралась предпоследней, за мной выпрыгнул Рупи. От холодного пронзающего насквозь ветра тут же отнялись руки и ноги, и Родион прокричал:

– Ребята, давайте на звук, я сразу за вами!

Как во сне, я пробиралась через сугробы, держа Руперта за руку. Казалось, тело отключило восприятие окружающей действительности, и из внешних раздражителей остались только этот мерный гул и тёплая ладонь друга. Руки и ноги двигались сами собой, в лицо бил снег, намерзая на ресницах, и не осталось ничего – только тупое желание дойти. Убежать, улететь, выбраться в тепло, куда угодно. В бушующей снежной пурге тёмные силуэты идущих впереди одноклассников один за другим таяли, словно сахар в воде.

Гул усиливался и приближался. Белые жгучие вихри клубились вокруг, но я продолжала упорно идти вперёд. Внезапно снежную пелену осветила вспышка, что-то затрещало почти над самым ухом, и я разжала ладонь. Меня обдала волна жара, будто глоток свежего воздуха, и источник оглушающего треска начал перемещаться куда-то вверх, а интенсивность звука – спадать. Отдаляясь, он снова превратился в гул, и, стихая, постепенно исчез, растворился в вое метели.

Я оглянулась по сторонам. Никого и ничего не было видно, Руперт тоже исчез. Я осталась один на один с леденящим ветром. Тут же заявило о себе онемевшее от холода тело. В голове вертелся круговорот обрывочных мыслей. Последний корабль улетел… Как же там Рупи без своего свитера… Где сейчас мама с папой… Я потерялась в пурге… Я тут замерзну… Они меня не найдут…

Волевым усилием я взяла себя в руки и продолжила прорываться через сугробы в ту сторону, откуда только что с треском взлетел последний корабль. Снега стало ощутимо меньше – видимо, это и есть стартовая площадка, и наносы разметало при взлёте. Где-то там, впереди, был терминал воздушной гавани. Я пересекла площадку и, преодолев ещё добрую сотню метров сугробов, упёрлась в закрытые грузовые ворота. Выдающийся второй этаж терминала, удерживаемый квадратными колоннами, нависал надо мной, и казалось, здесь было не так много снега. Сил двигаться уже не было, поэтому я села, забившись в угол, и обхватила колени руками. На щеках намерзали ледяные дорожки от слёз…

Время тянулось, я постепенно погружалась в сон, и холодно уже не было. Внезапно я почувствовала прикосновение. Подняв голову, с трудом разлепила глаза и увидела тёмный размытый силуэт. Раздался голос:

– Не смей мне тут засыпать! Вставай, быстро! Ох, совсем уже расслабилась, я смотрю. Ну-ка…

Что-то подняло меня вверх. Я не сопротивлялась – всё происходящее казалось мне страшным сном. Дом, школа, автобус, знакомые лица – этого всего будто не было. Я плыла в белом снежном пространстве, а тело легонько покалывало. Неожиданно стало темно, и почти сразу сквозь закрытые веки в глаза ударил свет. Спустя какое-то время я лежала на столе. Сквозь покалывание в конечностях медленно и робко стала подступать боль, постепенно усиливаясь. Уже знакомый и какой-то искажённый голос по-старчески хлопотал:

– Ох, дорогая моя, как же я раньше-то не успел, старая железяка… Послушай, я тебе сделаю укольчик, и больно совсем не будет, но иного выхода нет – мне придётся удалить отмершие ткани… Надюша, заводи стартовые, мы уходим отсюда!

Откуда-то сверху раздался женский механический голос:

– Включаю подъёмные двигатели. Температура за бортом: минус пятьдесят три градуса по Цельсию. Прогноз на дальнейшее снижение. Влажность воздуха: девяносто пять процентов.

Что-то хлопнуло, и помещение наполнилось нарастающим гулом. Ко мне постепенно возвращалось сознание, я открыла глаза, увидела заслоняющую свет тёмную нечеловеческую фигуру и пробормотала:

– Что… Какие ещё отмершие ткани?

– Как тебя зовут, девочка?

– Лиза… Где я? Что происходит? Кто вы?

– Я – дядя Ваня, а это наш с тобой корабль. И сейчас мы покидаем эту несчастную планету… Боюсь тебя огорчить, дочка, но тебе придётся попрощаться с ладошками и ступнями. У меня тут нет возможности их спасти, а к тому времени, как мы доберемся до ближайшей больницы, ты погибнешь от некроза тканей. Но ты не переживай, мы обязательно что-нибудь придумаем!

Будто бы демонстрируя, что он может придумать, дядя Ваня поднял манипуляторы, которые, жужжа, сгибались и разгибались многочисленными механическими суставами. Несколько захватов, циркулярная пила, шприц, пара каких-то штырей, с треском выдавших электрическую дугу… Это зрелище добило меня окончательно, остатки сил улетучились, и я провалилась во тьму…

Глава IV. Зацепка

… Пока Николс рассказывал про своего героического дядю, нахлынувшие на меня воспоминания выудили из памяти конопатое лицо добряка Рупи, который так и не смог слетать на Землю на каникулы. Младший инспектор растекался мыслью по древу:

… – И вот однажды, представляете, дядя Фред вынес из пожара семерых человек! Он бесстрашно заходил внутрь раз за разом, а под конец так выдохся, что сел и прислонился к пожарной машине, да так и сидел, глядя, как рассыпается и догорает дом. Знаете, он для меня всегда был примером. Если бы не дядя Фред, я бы, наверное, никогда не устроился в полицию… – вдруг он прервал самого себя. – Послушайте, вам адски, просто невероятно повезло. Им ведь так и не удалось понять, что это было. Гигантский чёрный шар, повисший над полюсом, будто пылесосом, вытянул атмосферу, а поверхность охладилась до температуры открытого космоса… Потом-то яйцеголовые прилетели, огляделись, а горы снега в вакууме уже спрессовались в лёд. Я видел фотографии – жуткое зрелище. Снежно-ледяной памятник целой цивилизации в натуральную величину… А потом к названию планеты добавили «Икс». Какая злая ирония – вот так на огромной планете был поставлен жирный крест… Хороший первый контакт, ничего не скажешь…

Я, сжав губы, смотрела на младшего инспектора, пока он, не закрывая рта, задумчиво водил пальцем по экрану планшета. Николс, как выяснилось, был большим любителем поговорить.

– Офицер, может вы мне тогда уж анекдот расскажете? Раз у нас здесь пошло общение на отвлечённые темы…

– Да-да, конечно, простите… В смысле, нет, я не это имел в виду. Нам нужен ваш въездной документ, который оформлялся при прибытии на станцию, это простая формальность. Но без неё я не могу вас отпустить. Здесь сейчас очень нервозная атмосфера…

Он бросил на меня смущённый взгляд и снова, на этот раз молча, уткнулся в планшет, а я поглядывала на часы. Я знала, что у полиции на меня ничего не было, поскольку дядя Ваня старательно зачищал все следы после каждой нашей операции. Поэтому я просто ждала, когда копу надоест тянуть время, или же когда Марк вернётся из едальни, обнаружит запертый глайдер и моё отсутствие, после чего побежит меня искать.

– Судя по всему, вы постоянно путешествуете. Вы были в системах Глизе, Каптейна, Мю Льва, Пегаса… Итак, что привело вас сюда, на Джангалу?

– То же, что и ваших налётчиков – главный экспонат музея. Я проделала чертовски долгий путь, чтобы его увидеть, и надо же было такому случиться… Повезло, что саму не прибили случайно…

– А ваш интерес профессиональный или любительский?

– Любительский. С детства мечтала стать археологом, но, увы, как-то не сложилось…

Меня достали идиотские расспросы, и я с нетерпением ждала момента, когда смогу уйти, дабы не тратить тут своё драгоценное время. Николс поглядел на блестящие титаном кисти рук.

– Не понимаю… А почему не синтетика? Они бы выглядели как настоящие.

– А вот почему, – с этими словами я взялась за ребро железного стола и сжала пальцы.

Металл со скрежетом согнулся и лопнул, стол слегка перекосило. Я закинула ногу на ногу и положила руки на колени. Глаза Николса были полны восхищения, он было открыл рот, чтобы задать следующий дурацкий вопрос, но вдруг позади него открылась дверь. На пороге стоял старший офицер, который жестом поманил белобрысого юнца наружу. Они вышли, а через минуту вернулись. В дверном проёме из-за плеча инспектора Николса виднелась довольно ухмылявшаяся физиономия Марка.

– Прошу прощения за потраченное время, мэм. Нашёлся ваш друг, все документы в порядке. Можете идти.

Отсалютовав и смущенно краснея, младший инспектор освободил дорогу, а я вышла из комнаты для допросов, и в сопровождении Марка направилась к выходу. Не сбавляя шаг, он наклонился ко мне и вполголоса произнёс: