Равновесие Парето

– Да без разницы, – махнул я на него рукой нетерпеливо. – Ну, помнишь – нет? Его несколько дней искали. Так вот, часть комендачей в лес ушла, а другая часть пошла прочёсывать Заброшенный Квартал.

– Какой квартал? – не понял Денис.

– Ах, ты же не знаешь, тебя перевели недавно. В общем, несколько лет назад надумало начальство нашего военного городка построить ещё один жилой квартал. Место выбрали удобное, дорога рядом, до казарм недалеко. Нагнали техники, наняли рабочих. Отстроили несколько домов, причём довольно быстро. Только начали отделкой заниматься, как из соседней секретной части депеша пришла. И оказалось, что этот квартал раз в два месяца попадает аккурат под излучение какого-то там гигантского локатора, который за спутниками следит. Локатор этот стоит в лесу, в нескольких километрах отсюда, и своей тарелкой крутит, посылая импульсы. Слухи ходили, что там у всех солдат после дембеля волосы выпадают и с женщинами любиться не выходит.

– Ерунда какая-то, – неодобрительно проворчал Краснов.

– Ничего не ерунда! Мне Котлов рассказывал.

– Это какой Котлов? Лейтенант с караула?

– Да.

– Слушай его больше, он тебе ещё и не такого намелит, – хмыкнул Денис. – Известный пустозвон.

– Да что ему врать-то? Ты на крыше казармы нашей был? А я был, – меня как-то даже задело такое неверие товарища, – и собственными глазами этот Заброшенный Квартал видел. Ужас. Как после атомной войны. Стоят пятиэтажки, обветренные, мрачные. Сквозь этажи солнечные лучи пробиваются. А вокруг лес. И никто там не живёт.

– Просто деньги закончились на строительство. Или разворовали, – скептически заметил мой товарищ. – И никаких тебе секретных локаторов.

– Тьфу на тебя, – вздохнул я, – нет в тебе романтики, Денис. А вроде идеалист.

– Я реалист.

– Так мне рассказывать дальше?

– Рассказывай, – кивнул Краснов, пряча улыбку, – всё равно ждать, пока плитка нагреется. Да и интересно мне, честное слово.

– Ну, так вот, – приободрился я, – вернёмся к нашему дезертиру. Отрядили в этот Квартал несколько человек с автоматами с приказом прочесать там всё. А дело уже к ночи было, впотьмах всё происходило. У комендачей фонарик один на троих, потому искали не особенно усердствуя, ибо сломать себе шею о строительный мусор никому не хотелось.

И вдруг крик услышали с окраины построек. Страшный такой крик, с надрывом. Будто бы и человеческий, но уж больно душераздирающий. Побежали на звук, который почти сразу оборвался. Прибежали и увидели большую такую трубу, широкую, машина проедет, которая под пологим углом куда-то под землю уходила. Решили проверить. Долго мялись, кому идти, – очень уж темно в трубе. Наконец, снарядили группу из пятерых, вручили им фонари. Те автоматы с предохранителя сняли и начали спуск.

Шли долго, минут двадцать. Даже входа уже не видно стало. А труба всё тянется и тянется, глубоко под землю. По дну ручеёк какой-то, ветки, прелые листья. Стены исчерчены чем-то острым, длинными бороздами. И, может, нервы сдали, может, решили, что нет смысла дальше идти, – решили вернуться. И тут кто-то посвятил напоследок вдаль, дальше по трубе. А там – сапог солдатский валяется! Пустой! Голенище в крови испачкано, разорвано вдоль!

Назад комендачи неслись, как на крыльях, даже не помнят, как к своим прибежали. Выскочили бледные, глаза шальные, руки трясутся. Закурили нервно. Оставшиеся снаружи к ним с расспросами кинулись, но те лишь после сигарет рассказали, что видели.

На следующий день искали уже в другом месте, на вокзале. Про туннель этот, про трубу рассказали ротному, да тот лишь посмеялся. А дезертира того так и не нашли.

Я замолчал, выжидающе смотря на Краснова.

– Мда, – улыбнулся Денис, – небылица в лицах. Взрослые люди ведь, в армии служите. И всё туда же – страшилками друг друга на ночь пугаете.

– Да почему страшилками? – опять взвился я. – Не нашли парня до сих пор. Факт?

– Факт, – кивнул Денис, – да только это не значит, что его кто-то там в трубу утащил. Да и не могли они около получаса спускаться под землю, если, конечно, не черепашьими шагами шли. Ты хочешь сказать, они прошагали минимум три километра? А с учётом того, что речь идёт явно о трубе ливневого слива в недостроенном квартале, то там максимум пять-шесть секций. А это метров двадцать от силы.

– А сапог? – выдвинул я последний аргумент.

– Они что, эксперты-криминалисты, чтобы в темноте отличить грязь от крови? – усмехнулся непререкаемый Краснов. – Какой-нибудь строитель сапог порвал да и закинул его в трубу, от глаз подальше.

– Всё с тобой понятно, – махнул я рукой. – Сейчас ты скажешь, что кричала какая-нибудь выпь, а комендачи вместо того, чтобы заниматься поисками, пили на бетонных плитах самогон.

– Вполне может быть, – довольно оскалился Денис.

– Хорошо, – я примиряюще кивнул, – пусть так. Но вот скажи, что, у шахтёров нет таких страшилок? Что, они ни с чем необъяснимым не сталкивались под землёй? Ведь, согласись, там могут жить какие-нибудь существа, о которых мы ничего не знаем? Злобные, голодные, страшные?

– Злобные, голодные и страшные живут, – не переставая улыбаться, ответил Денис, – их и называют шахтёрами. Они отбойниками намашутся за смену и становятся страшными от угольной пыли, злобными от усталости и жутко голодными. Непознанные подземные существа.

– Денис, ну, я серьёзно!

– И я серьёзно. Гарик, ты пойми – конечно, присутствуют свои легенды и сказания и у тех, кто работает под землёй. Профессиональный фольклор. Там и про Хозяйку Горы, и про Мёртвого Шахтёра, и про Двойников-Доппельгангеров…

– Про кого?

– Доппельгангеров. Двойников людей. Оборачиваются кем-то знакомым и уводят за собой в шахты.

– Оборотни?

– Не совсем, но похоже. Не перебивай! – Денис погрозил пальцем. – Так вот, все эти истории, бесспорно, имеют место быть и некоторые даже случались с кем-то из рабочих.

– Ну вот! – не удержался я от победного возгласа.

– Ничего не «вот», – осадил меня товарищ, – это не больше, чем байки для новичков. Все понимают, что звуки из глубин шахты – это отголоски подводных вод или эхо, многократно отражённое. Что если дрогнула стена – это либо порода поехала, либо в соседнем коридоре обвал. Что если в полумраке видится чёрт-те что – значит, пора уходить, недостаток кислорода. Всему есть своё объяснение, Гарик, и на всё есть свои причины. И верить в мистику шахтёрам просто нельзя, потому что неверно истолкованный момент может стоить жизни. И смерть настигнет не от клыков подземной нечисти, а от банально рухнувшей на голову сваи. Шахтёры страшилки не придумывают, Гарик, потому как и без них страшно.

– Понятно всё, – сдался я, – с вами всё ясно. Тебе, наверное, и сказок в детстве не читали, обходились какими-нибудь инструкциями и предписаниями.

Я встал, хлопнул Дениса по плечу.

– Ладно, потомок брутальных работников горной промышленности, давай картошку жарить. Доставай масло.

2

Вертолёт тряхнуло, он мелко завибрировал, затрясся всем корпусом. Я ударился головой о стенку и проснулся, недовольно щурясь на дежурные лампы.

В отсеке стоял тарахтящий гул, где-то рядом отчётливо свистел в невидимой дыре ветер. Я подался вперёд, ощущая стягивающиеся на животе ремни безопасности, и посмотрел в иллюминатор. За толстым пыльным стеклом меня ждала белёсая пелена облаков, проплывающая мимо рваными сгустками. Тщетно силясь разглядеть в прорехах этого молока землю, я бросил это занятие уже через пару минут и разочарованно вздохнул. Мне так хотелось увидеть Славинск с воздуха. Ещё на взлётном поле, коротая время на скамейке в аэропорту, я представлял себе этот город, в который нет дорог. Воображение рисовало сверкающие небоскрёбы, вырастающие из центра каменной чаши гор, чьи острые пики покрыты снежными шапками. Естественно, я понимал, что вряд ли в Славинске есть хотя бы пара небоскрёбов. И уж конечно, не могут они вздыматься над каменными стенами, похожими на киношные высоты. Но именно потому и хотел увидеть город с высоты птичьего полёта, сравнить впечатления и ожидания.

Увы, похоже, сегодня моим желаниям не суждено сбыться.

Я с чувством досады оторвался от «слепого» иллюминатора, перевёл взгляд вперёд. Там, в подсвеченном огнями приборной панели кресле, сидел пилот Шишов. Он качал ногой в такт какому-то ритму, и я готов был поспорить, что в наушниках шлема у него играет музыка. Интересно, какая? Думаю, шансон или что-то военно-патриотическое. Я на миг представил себе угрюмого лётчика в филармонии. Вот он, жуя сигарету, опаздывает после третьего звонка. Протискивается в своём замасленном комбинезоне между рядами, наступая сидящим на ноги, вполголоса ругается. Садится, безапелляционно грохая откидным стулом. А потом фантазия моя и вовсе отпустила поводья – эстет Шишов достаёт бутылку водки и, невзирая на играющий оркестр и возмущённые шиканья соседей, начинает пить из горла, хрюкая и давясь. После чего закидывает ноги в тяжёлых ботинках на спинку впереди стоящего стула и засыпает, с присвистом храпя.

Я хихикнул, представив себе это. Почувствовал, как настроение немного улучшилось. Заёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее.

И тут вертолёт ухнул вниз, словно провалился в яму. Взревело где-то над головой, меня вжало в кресло. Машина, опасно накренившись, рванул вверх и вперёд. До моих ушей донёсся глухой рокот, краем глаза я заметил, как в соседнем иллюминаторе промелькнуло и пропало что-то огромное, грязно-зелёного цвета. Мигнул красный огонёк. Рокот достиг максимальной силы, заглушая наши турбины. И вдруг стал понемногу утихать, удаляться. Стало слышно, как в кабине отчаянно матерится Шишов, неистово топая ногой.

Смахнув холодный пот со лба, я, наконец, заметил, что не дышу. С шумом вдохнул воздух, слушая стук сердца в висках. По спине пробежали неприятные мурашки, заболели сжатые челюсти. Такая она, плата за испуг.

Я не выдержал, кричу Шишову:

– Что… – Голос сорвался. – Что это было?!