Олимп

– Ну а троянцы?

– Эней по-прежнему здесь, у подножия Олимпа, но не решается действовать без Гектора, а тот еще отсыпается после ночного бдения у горящих останков брата. Деифоб до сих пор обсуждает с Приамом намерения амазонок.

– А Пентесилея?

– Менее часа назад пробудилась и облачилась в доспехи на смертную битву с Ахиллом. Недавно в обществе дюжины соратниц под ликование горожан покинула Трою и только что миновала Брано-Дыру.

– Дева Паллада с ними?

– Я здесь. – Блистая златыми боевыми латами, Афина возникла одесную Посейдона. – Пентесилея скачет навстречу своему року… А вместе с ней и гибель быстроногого мужеубийцы. Все кратковечные терзаются жестоким смятением.

Супруга Зевса тянется, чтобы пожать закованную в металл руку гордой богини.

– Знаю, как нелегко тебе пришлось, о сестра по оружию. Ахиллес от рождения слыл твоим любимчиком.

Паллада покачала головой в сияющем шлеме.

– Уже нет. Этот смертный оболгал меня как убийцу Патрокла и похитительницу трупов. Он поднял меч на меня и на весь мой род. Будь моя воля, его душа уже отлетела бы в сумрачный дом Аида.

– Да, но ярость Зевса страшит меня, – проворчал Колебатель Земли.

Его доспех оттенка зеленовато-синей глубоководной патины покрывали узоры в виде крутых волн, рыб, кальмаров, левиафанов и акул. На шлеме над отверстиями для глаз топорщились боевые клешни крабов.

– Снадобье Гефеста заставит его ужасное величество храпеть без просыпа семь дней и семь ночей, – промолвила Гера. – За это время важно достичь наших целей. Ахиллесу – изгнание или смерть, Агамемнону – возвращение лидерства, Илион – уничтожить. Или по крайней мере возобновить осаду без надежды на примирение. Когда Зевс проснется, мы поставим его перед фактами, которых не изменить.

– Но ярость его будет ужасна, – не сдавалась Афина.

Белорукая рассмеялась.

– Ты мне изволишь рассказывать о ярости сына Крона? Да по сравнению с ним Ахиллес не гневался, а надул губки, как безбородый юнец, и пинал ногою камушки. Предоставь его мне. Я как-нибудь разберусь с Верховным Отцом после. Главное – исполнить задуманное. Нам еще нужно…

Она не успела договорить. Вокруг, на длинном газоне перед Великим Залом Собраний на берегу кальдеры, начали появляться ниоткуда богини и боги. Со всех сторон света возникли летучие колесницы, влекомые горячими голографическими жеребцами; они на глазах увеличивались и опускались на склон одна за другой, пока лужайка не заполнилась транспортными средствами. Бессмертные разделились на три группы. Покровители греков присоединились к Посейдону, Гере, Афине. Другие строились шеренгами за спиною главного поборника Трои, мрачного Аполлона: Артемида, его сестра, за ней Арес и его сестра Афродита, их мать Лето, Деметра и остальные, кто долгие годы сражался за Илион. Третьи не решались примкнуть ни к одной стороне. Вскоре вокруг уже теснились многие сотни божеств.

– Почему вы все здесь? – воскликнула с картинным изумлением супруга Зевса. – А кто же будет охранять бастионы Олимпа?

– Молчи, злокозненная! – прокричал Аполлон. – Не отрекайся, это был твой план – навести на Трою нынешнее бедствие. Никто не может найти Громовержца, чтобы противостать этому.

– Надо же, – улыбнулась Гера. – Что же настолько перепугало серебролукого Феба, что ему приспичило бежать и плакать на папином плече?

Арес, только вернувшийся из целебного бака (причем уже в третий раз после неудачной битвы с Ахиллом), выступил вперед и встал плечом к плечу с Аполлоном.

– Женщина, – скрипнул зубами грозный бог войны, принимая свой обычный боевой рост: пятнадцать футов с лишним. – Мы терпим твое присутствие лишь из-за вашего кровосмесительного брака с Верховным Владыкой. Иных причин у нас нет.

Смех белорукой был явно рассчитан на то, чтобы вывести противника из себя.

– Кровосмесительный брак! – поддразнила она. – Забавно слышать такие слова из уст олимпийца, который спит со своей сестрицей чаще, чем с любой иной богиней или кратковечной.

Арес тут же вскинул длинную смертоносную пику. Аполлон натянул тетиву и нацелил острую стрелу. Афродита достала из-за спины маленький, но не менее убийственный лук.

– Вы же не посмеете угрожать насилием нашей царице? – воскликнула Афина, становясь между копьем и стрелами, при виде которых каждый бог на лужайке активировал собственное защитное поле на всю катушку.

– Она еще смеет говорить о насилии! – рявкнул багроволицый Арес. – Какая дерзость! Забыла, как несколько месяцев назад подстрекала Диомеда, сына Тидея, ранить меня вот этим оружием! А помнишь, ты сама швырнула копье и нанесла мне глубокую рану, думая, будто надежно укрыта маскирующим облаком?

Дева Паллада пожала плечами.

– Так то же было на поле битвы. Кровь ударила в голову.

– Кровь ударила в голову?! – проревел бог войны. – И это твоя отговорка, бессмертная сука?

– Скажи, где Зевс? – потребовал у Геры Аполлон.

– Разве я сторож мужу своему? – откликнулась белорукая. – Хотя, конечно, зря он не догадался нанять охрану…

– Где Зевс? – повторил сребролукий.

– В ближайшее время Громовержец не сможет вмешиваться в дела людей и олимпийцев, – ответствовала жена Кронида. – А может, и вовсе не вернется. То, что случится в нижнем мире сегодня и завтра, лежит в нашей власти.

Аполлон ослабил кровожадную тетиву, но лука не опустил.

Тут между разъяренными группами оказалась морская богиня Фетида, дочь Нерея, Старика из Моря, бессмертная мать Ахиллеса от кратковечного Пелея. Доспехов на ней не было, одно лишь изящное платье, расшитое узорами в виде ракушек и водорослей.

– Сестры, братья, кузены! – воззвала она. – Прекратим выказывать друг перед другом свою гордыню и вздорный нрав, пока не навредили сами себе, своим кратковечным детям и окончательно не рассердили Всемогущего, который непременно вернется, где бы сейчас ни скрывался. Вернется – и принесет на благородном челе ужасный гнев на непокорных и гибельные молнии в руках!

– Лучше заткнись! – прервал ее Арес, примеряясь, чтобы кинуть копье. – Если бы ты не сунула свое плаксивое человеческое отродье в священную реку, дабы наделить его относительным бессмертием, Илион уже давным-давно одержал бы верх.

– Я никого не купала в реке. – Нереида выпрямилась в полный рост и скрестила на груди покрытые чешуйками руки. – Возлюбленного Ахилла не мать, а Судьбы избрали для великой участи. Едва он родился, я, повинуясь их настоятельному совету, ночью вложила младенца в Небесное пламя, дабы через боль и страдание – впрочем, уже тогда мой мальчик ни разу не подал голос! – очистить ребенка от бренных частей отца. Наутро он был обожжен сверх меры, но я натерла почерневшее тельце амброзией, с помощью которой мы освежаем и омолаживаем свою кожу. Правда, С?дьбы прибегли к волшебству и многократно усилили свойства снадобья… В любом случае мальчик неизбежно стал бы бессмертным, и я добилась бы для него положения на Олимпе, если бы кратковечный отец, мой человеческий супруг Пелей, не вздумал выслеживать нас. Увидев, как сын и наследник безмолвно корчится, извивается и дергается в огне, этот глупец взял и вытащил его из Небесного пламени, когда оставалось совсем чуть-чуть, когда процесс обожествления был почти завершен…

Потом, невзирая на все мои возражения, как и все мужья на свете, Пелей из самых добрых побуждений отнес нашего сына к Хирону – мудрейшему и наиболее благожелательному к людям кентавру, наставнику многих прославленных героев. Тот исцелил раны мальчика, приложив к ним особые травы и мази, известные лишь ученым своего таинственного рода, после чего вскормил его как сильного мужа, питая печенью львов и костным мозгом свирепых медведей.

– Жалко, что твой ублюдок с самого начала не изжарился на костре, – сквозь зубы процедила Афродита.

Потеряв рассудок, Фетида бросилась на богиню любви, хотя ничем не могла угрожать ей, кроме длинных ногтей, похожих на рыбьи кости.

Хладнокровно, будто соревнуясь на дружеском пикнике в меткости за какой-нибудь глупый приз, Афродита натянула тетиву и пронзила стрелой левую грудь Нереиды. Богиня без жизни рухнула на траву. Черное вещество заструилось в воздухе, обволакивая останки, будто пчелиный рой. Никто не двинулся с места, чтобы отправить несчастную к Целителю, в его волшебные баки с зелеными червями.

Из сокровенных недр вулкана внезапно грянул возглас:

– Убийца! – и сам древний Нерей, Старик из Моря, восстал из непроглядной пучины кальдеры, куда удалился по собственной воле восемь месяцев назад, когда люди и моравеки заполонили его наземные океаны. – Убийца! – зычно повторил великан-амфибия, вздымаясь над водой на добрых полсотни футов, потрясая мокрой бородой и заплетенными в косицы волосами, похожими на массу скользких, извивающихся угрей. И запустил в Афродиту молнией чистой энергии.

Богиню любви отшвырнуло на сотню футов; защитное поле спасло ее от полного уничтожения, но не от жутких ожогов и синяков, когда прекрасное тело врезалось в огромные колонны перед Залом Собраний и пробило собою толстую гранитную стену.

Любящий брат Афродиты Арес метнул копье и попал Нерею в правый глаз. С оглушительным ревом, который могли услышать и в бесконечно далеком Илионе, Старик из Моря вырвал оружие вместе с глазным яблоком и скрылся средь волн, забурливших кровавой пеной.

Сообразив, что началась Последняя Битва, Феб сориентировался прежде Афины и Геры. Наводящиеся по тепловому излучению стрелы помчались к их сердцам. Даже бессмертному глазу было невмочь уследить за тем, с какой быстротой Аполлон натягивал и спускал тетиву.

И все-таки неломающиеся стрелы из титана, облеченные собственными силовыми полями, способными пробивать чужую защиту, застыли в воздухе, не достигнув цели. А потом расплавились.

Аполлон изумленно разинул рот.