Олимп

Новое помещение – примерно ста пятидесяти футов в диаметре и семидесяти пяти в высоту, как бегло оценил схолиаст, – почти целиком заполняли стойки с металлическими лотками, конвейерные ленты, храповые цепи и желоба. Европеец нажал ужасно большую красную кнопку. Ленты, цепи, сортирующие устройства зажужжали, задвигались, перемещая сотни, а то и тысячи крохотных серебристых контейнеров, которые напомнили гостю банки из-под известного прохладительного напитка, только без наклеек.

– Мы внутри автомата «Колы»? – неловко пошутил Хокенберри, стараясь заглушить собственное чувство тупой обреченности.

– Компания «Кока-Кола», Атланта, штат Джорджия, приблизительно тысяча девятьсот пятьдесят девятый год, – пророкотал иониец. – Дизайн и схемы скопированы с одного из заводов по розливу.

– То есть бросаешь четвертак и получаешь баночку, – выдавил из себя Хокенберри. – Разве что без газировки, а с термоядерной бомбой в сорок пять килотонн, которые взрываются за хвостом корабля. И так тысячи раз.

– Правильно, – согласился Манмут.

– Не совсем, – поправил его иониец. – Помните, речь о конструкции пятьдесят девятого года. Так что кидать нужно не четвертак, а десять центов.

И краб раскатисто рассмеялся, пока серебристые банки на конвейерных лентах не задребезжали ему в унисон.

Шершень уже летел навстречу медленно растущему диску Марса, когда схолиаст промолвил, обращаясь к единственному соседу, маленькому европейцу:

– Забыл спросить… Оно как-нибудь называется, ваше судно?

– Да, – ответил Манмут. – Кое-кто решил, что имя ему не помешает. Сначала хотели окрестить «Орионом»…

– Почему? – полюбопытствовал мужчина, следя через иллюминатор, как за кормой стремительно исчезает Фобос вместе с кратером Стикни и гигантской космической посудиной.

– Так именовался проект корабля на бомбовом ходу, созданный земными учеными в середине двадцатого столетия. Однако в конце концов первичный интегратор и начальник над всей экспедицией принял вариант, который предложили мы с Орфу.

– И какой же? – Хокенберри плотнее вжался в силовое кресло: летательный аппарат с ревом и шипением ввинчивался в марсианскую атмосферу.

– «Королева Мэб», – сказал моравек.

– «Ромео и Джульетта», – кивнул собеседник. – Это было твое предложение, угадал? Ты ведь у нас любитель Шекспира.

– Как ни странно, не мое, а моего друга, – откликнулся европеец.

Ворвавшись в атмосферные слои, они летели над вулканами Фарсиды по направлению к Олимпу, Брано-Дыре и Трое.

– А при чем тут корабль?

Манмут покачал головой.

– Орфу не стал ничего объяснять. Лишь процитировал Астигу-Че и прочим отрывок из пьесы.

– Какой именно?

– Вот этот:

Меркуцио: Да здесь не обошлось без колдовства!
Ты встретил королеву Мэб в ночи…

Ромео: Кого я встретил?

Меркуцио: Слушай и молчи.
Повелевает снами эта фея
И малышей пугает в колыбели.
Величиной с колечко из агата,
Что раньше лорды на руках носили,
По лицам спящих ведьмою крылатой
Она кружится в вихре лунной пыли.
Карета Мэб надежна и легка,
И движется на лапках паука;
Прозрачный верх – из крыльев саранчи,
Поводья – бледнолунные лучи,
В тугую плеть закручены ветра
У кучера в обличье комара.
Он ростом вдвое меньше тех червей,
Что водятся в ногтях у сонных швей.
Пчела и белка – добрые подруги,
Прозрачных фей доверчивые слуги,
Для ведьмы изготовили карету —
С тех давних пор она кружит по свету.
Как призрак, Мэб проносится по сердцу
Влюбленного – и вновь оно тоскует,
По лысине придворного холуя —
И вот ему уж снится, что он герцог,
По пальцам судей, дремлющих о взятках,
По юным губкам, ждущим поцелуя, —
За то, что эти губы слишком сладки,
Их злая Мэб покроет лихорадкой…[15 - Перевод Е. Савич.]

– …И так далее, и тому подобное, – закончил европеец.

– И так далее, и тому подобное, – повторил доктор филологии.

Населенный богами Олимп заполнял собою все носовые иллюминаторы. По словам Манмута, вулкан поднимался над уровнем марсианского моря всего лишь на шестьдесят девять тысяч восемьсот сорок один фут – во дни Хокенберри его считали на пятнадцать тысяч футов выше. И все-таки… «Этого более чем достаточно», – усмехнулся про себя схолиаст.

А там, на вершине – заросшей травою вершине, – под мерцающей эгидой, поверхность которой переливалась под лучами утреннего солнца, находились живые существа. И не просто живые – боги. Те самые боги. Воевали, дышали, сражались, плели интриги, сходились друг с другом, не так уж сильно отличаясь от людей, знакомых бывшему преподавателю по прошлой жизни.

И вдруг тяжелые тучи уныния, месяцами клубившиеся над головой Хокенберри, начали рассеиваться, в точности как длинные полосы белых облаков, отлетающие к югу от вершины Олимпа на крыльях северного ветра, что сорвался с моря Фетиды. В этот миг доктор классической филологии проникся чистой, простой и полной радостью бытия. Отправится он в экспедицию или нет, прямо сейчас Хокенберри ни за что не поменялся бы местами ни с кем на свете, какое бы время и мир ему ни предложили.

Манмут резко вырулил шершня к востоку от Олимпа, в сторону Брано-Дыры и Трои.

17

Выбравшись из дома Одиссея на Итаке, окруженного заградительным покровом, Гера перескочила прямо на вершину Олимпа. Беломраморные здания с колоннами на зеленых склонах, разбегающихся от озера кальдеры, мерцали в слабых лучах более далекого солнца.

Поблизости мгновенно материализовался Колебатель Мира Посейдон.

– Дело сделано? Громовержец уснул?

– Повелитель Молний выводит громы одним лишь храпящим носом, – отвечала белорукая богиня. – А на Земле?

– Все как мы задумали, дочь великого Крона. Целые недели нашептываний и тайных советов Агамемнону и его военачальникам принесли свои плоды. Ахиллес, как всегда, бродит по красным долинам, тогда как сын Атрея уже поднимает разгневанное большинство против мирмидонцев и прочих верноподданных Пелида, оставшихся в стане. Потом он замыслил направить их под стены Илиона, к незапертым Скейским воротам.