Трансформация

Но, направившись к дверям, я снова замечаю своё обновленное отражение в зеркале и замираю. У меня рождается идея:

– Девушка, – оборачиваюсь на неё. – А у вас нет, случайно, геля для укладки волос?..

Да уж, увидел бы я самого себя буквально пару дней назад…

На выходе из магазина тот толстенький швейцар уже не узнаёт меня, а я, пройдя примерно полдесятка шагов, выбрасываю в мусорку пакет со старой одеждой – слишком уж от неё пасло моим клоповником, – перед этим, конечно, не забыв забрать из него книгу.

Поэтому сейчас я с гладко выбритом лицом, с зализанными волосами и в новеньком костюме еду в вагоне сверхскоростного метро и читаю одну из тех книг, которые одолжил у Профессора.

Листаю страницу за страницей.

Как уже говорил, до этого я в жизни книги в руки не брал, но быстро втянулся. И довольно скоро до меня дошла простая до парадоксальности, но лишь на первый взгляд, мысль – все эти книги написаны живыми людьми. Но я осознал это не простой невежественной скупостью. Я почувствовал этих людей в листе.

Сперва я просто, так сказать, открыл для себя пространство книги – то, что скрывается за текстом. Весь вложенный в него образ и объём (такого обычно нет в писульках, что сегодня встречаются в сети). А потом я почувствовал того, кто пытается пробиться ко мне через эти строчки с буквами. Даже немного жутковато стало. Словно шёпот призрака, сквозящий сквозь пробелы между слов, пытается сказать тебе что-то, но вот что именно – не разберешь…

Страница за страницей, и этот шёпот становится голосом, а его посыл делается всё ясней. Мне даже стало казаться, что я стою рядом с тем, кто пишет этот текст. Знаю, в каком он состоянии. Знаю, что он чувствует в данный момент. Будто я пишу эти строки вместе с ним. Вместе с ним беру паузу, в раздумьях о следующем предложении, или даже прерываюсь на несколько часов, не в состоянии выразить ощущения словами, а иногда вместе с ним набрасываюсь на текст и пишу в безостановочном порыве.

Разумеется, некоторые места и строчки переписаны сотни раз, или к ним возвращались через слишком длительный период, поэтому их довольно трудно расшифровать. Но вот другие… даже не знаю, как сказать – пропитаны человеком что ли.

И мне кажется, что мы с этим человеком хорошо знакомы. Мне кажется, он мой старый друг…

Я подношу к лицу старую книгу и вдыхаю запах перед тем, как закрыть её на последнем листе… Ахх… наверно, именно так пахнут ушедшие времена…

В моем правом наушнике по-прежнему играет музыка. С ней я проделываю что-то похожее. Но диалог через неё кажется мне более прямым и эпизодическим. Не знаю, может, я ничего не смыслю в классической музыке?

Наверно… ведь я её тоже впервые сегодня слушал…

А через секунду меня посещает мысль:

«Интересно, а у меня получится проделать что-нибудь подобное с другими людьми?»

Решаю попробовать.

Думаю, с кем, и обвожу взглядом вагон.

Но ответ находится сам собой и очень быстро: слева от меня сидят две молодых девушки и болтают.

Они подсели пару остановок назад и всё не замолкают.

У той, что рядом, декоративный шрам на виске, уходящий за ухо. Вероятно, так заретушировали операцию по модификации слухового аппарата.

Девушка рассказывает подруге какую-то ерунду и жалуется на жизнь. Но в её словах я в чём-то узнаю старого себя.

А во время одного из её чисто женских жестов замечаю глубокие мозоли на подушечках пальцев правой руки и то, что сами пальцы немного длиннее, чем на левой:

«Точно, скрипачка. К тому же левша».

До этого момента я не знал об их физиологических особенностях, но быстро догадался.

Признаться, я был немного удивлён, что в наше время молодые люди ещё занимаются чем-то подобным.

С подстёгнутым интересом, краем глаза начинаю не столько даже присматриваться, сколько прислушиваться к ней. И сейчас я говорю не о слухе. Одеяло моего внимания постепенно стягивается к ней. Я по-прежнему слышу и наблюдаю за всем происходящим вокруг, но посторонние звуки постепенно утрачивают уже привычный объём, а всё происходящее – общее целеполагание.

Я всё больше концентрируюсь на её жестах, словах, тембре голоса и мимике, и даже начинаю ощущать её в себе, или вернее… такое чувство, что это я растворяюсь в ней, и мы становимся единым целым, даже несмотря на то, что она об этом даже не подозревает…

И чем больше я погружаюсь в неё, тем больше пропитываюсь её внутренней «логикой» – хотя, конечно, это слово тут совершенно не подходит.

Со временем я понимаю, что её слова говорят совсем не то, что тело, а тело искажает порывы поверхностных чувств, но постепенно среди этих неразборчивых сигналов я начинаю улавливать суть.

Это почти как с книгами: не важно, что на поверхности, важнее то, что скрывается внутри. Не так важно, что она говорит, как жестикулирует и что конкретно думает. Главное – это то ощущение в глубине её души. Это основа, которая придаёт и остальному выразительный оттенок.

С глубоким пониманием того, что прямо сейчас я открываю нечто новое для себя, я всё больше проникаюсь её грустью и одиночеством. Мне даже кажется, что я смотрю на мир её глазами, говорю её словами и так хочу, чтобы хоть кто-то понял меня, но, к сожалению, никто не в состоянии это сделать. И от этого наше с ней одиночество становится ещё сильней…

Позже я рассказал нечто подобное Профессору, и он предположил, что такая гиперболизированная социальность и экстро-эмпатия – тоже побочные эффектов развития мозга…

Но в один момент подруга той девушки вдруг замечает мой пристальный взгляд и меняется в лице. А ещё через пару мгновений поворачивается и сама девушка. Наши глаза встречаются, и я чувствую, как от испуга её тело сковывает страх. Но из-за того, что на моем лице нет ни злости, ни агрессии, лишь понимание и сочувствие, её испуг начинает таять, сменяясь спокойствием и лёгким смущением.

А когда она наконец преодолевает онемение и открывает рот, чтобы что-то сказать, её подруга неожиданно хватает её за руку и говорит:

– Ладно, пойдём. Это наша остановка.

И утягивает растерянную девушку вслед за собой.

Она ещё не раз оборачивается на меня по пути к выходу, потому что, несмотря на свой скудненький разум, где-то в глубине ощущает, что никто за всю её жизнь вплоть до этого момента не понимал её так, как понимаю я.

Её красивые глаза возвращаются ко мне снова и снова, потому что она ещё ни разу в жизни не испытывала ничего подобного, точно так же, как и я…

И только с грохотом захлопнувшимся дверям вагона удаётся оборвать нашу связь…

Хотите знать, что это было? Скажу вам так: это был тот непосредственный способ коммуникации, который был заложен в нас природой, но его попросту отняли у нас… Или мы его сами отняли у себя, бросив его в основу фундамента прогресса… Вероятно, всё именно так, но вам, полагаю, довольно трудно об этом рассуждать…

Чуть позже я попытался сделать что-то подобное со своим будущим боссом, но всё прошло совсем не так, как я ожидал…

При входе в огромный, сияющий в лучах солнца небоскрёб высотой примерно в полторы тысячи этажей охрана хорошенько обшманала меня, забрала телефон, бумажник и даже книгу. А потом один из секьюрити (здоровый чёрный мужик со вздувшимися, как у быка, ноздрями), используя свою пропуск-карту, совершенно молча сопроводил меня на лифте до восьмисотого этажа. Так забавно, пока мы поднимались, он пялился в одну и ту же точку перед собой с предельно ответственным и важным видом. Хотелось сказать: «Ты же просто охранник, расслабься, твою мать…» Потом он проводил меня по светлым помпезным коридорам до нужного крыла. Кое-где через стеклянные перекрытия появлялся вид на город из сотен небоскребов.

Ткнув пальцем в воздух, здоровяк сказал мне на прощанье:

– Вам туда.

Я кивнул и отправился к стойке ресепшена, за которой стояла молодая девушка со светлыми волосами. Первым делом я заглянул в её голубые усталые глаза и посмотрел на бейджик с именем: «Лея». После недолгих объяснений, кто я и зачем здесь, она без особого энтузиазма вызвалась меня проводить. По пути она объяснила, что Администратор просил её сразу послать меня к нему без предварительных собеседований. Она довела меня до кабинета и перед тем, как захлопнуть за мной дверь, сказала:

– Присаживайтесь, он скоро придёт.

Дуф… – эхом проносится по помещению.

Я оказываюсь в большом (даже слишком), светлом кабинете в минималистичном стиле. Мебели вокруг практически нет, а в глубине – почти посередине зала – стоит здоровый руководительский стол из металла и стекла. За ним – единственный чёрный предмет в помещении – кресло, на спинке которого висит темный пиджак. Из-за монохромного освещения и такой же цветогаммы возникает небольшая иллюзия, что помещение бесконечно.

В общем, как-то так я и представлял себе офисы богатеньких корпоративных ушлепков, которые мнят себя богами.