Мир задом наперёд

Поход в детскую библиотеку – настоящий праздник. Столько книг мы и представить себе не могли. Нас записали под папину ответственность. Рассказали, как правильно обращаться с книгами, для чего нужны закладки. Оказывается, их можно сделать самим из цветной бумаги или картона. Потом показали книги, с которыми дети обращались небрежно. Корешки у таких книг надорваны, страницы загнутые или потрёпанные. Хотя мы с Максимом ничего плохого не сделали, стало как-то неловко.

Библиотекарь доброжелательно объяснила: книги, даже самые тоненькие, нужно беречь. Тогда они будут служить долго. А ещё их можно «лечить». У Максима сразу загорелись глаза. Нам показали книги после «лечения»: аккуратно заклеенные корешки и подклеенные страницы.

Мы не спеша ходили между длинными, заставленными стеллажами. Русские народные сказки, сказки народов мира, на обложках красовались герои любимых мультфильмов. Столько всего интересного, словно попали в другой мир: огромный и такой увлекательный.

В библиотеке, как и в музее, свои правила: книги дают читать на какое-то время и вернуть их положено точно в срок. Если не успел прочитать, его можно продлить. Библиотекарь всё записывала на картонных карточках. Мы выбрали по две книжки, и ещё две взял папа, чтобы привести в порядок. Не хотелось уходить, но впереди – очередная прогулка в парк.

Жизнь шла своим чередом. Я ждала место в детском саду. По вечерам, в хорошую погоду, под строгим папиным присмотром катались на машине. По выходным – парк с любимыми аттракционами, не забывали и про музей. Родители читали нам книги, а затем по картинкам мы старательно пересказывали друг другу то, что удалось запомнить. Такое занятие, особенно в плохую погоду, пришлось нам по душе. Мы с головой уходили в сказочный мир. Правда, сказки получались намного длиннее и замысловатее, ведь каждый додумывал что-то своё.

Как-то вечером папа читал сказку, и неожиданно заявил: нужно учить стихи, потом рассказал коротенькие четверостишья. Я слушала его с недоумением. Иногда родители прямо из кожи вон лезут, играя во «Взрослые – дети». Наивные. У меня скоро день рождения: шесть лет – совсем не мало. Не стоит обращаться со мной, как с маленькой. Четверостишья оставьте тем, кто под стол пешком ходит. К тому же я побывала в отпуске, спасла от крушения самолёт и научилась делать выводы. Какой-то жизненный опыт уже есть. Нужно учиться мыслить масштабно, как в песне.

– Па, когда ты был как я, какие стихи учил?

– «Бородино» Лермонтова. Наизусть.

– А «Бородино» – масштабное?

– Да. Поэма о битве за Москву.

– Почитаешь? – я по достоинству оценила масштаб.

В трезвом состоянии от завоевания Москвы папа старался увильнуть. Футбольные «баталии» по телевизору не оставляли вечером свободного времени. Зато под «градусом», как говорила бабушка, папа заливался соловьём. И тогда сражение, которому без малого два века, представало перед нами во всей красе.

– Скажи – ка, дядя, ведь недаром

Москва, спалённая пожаром

Французу отдана?

Ведь были ж схватки боевые,

Да, говорят, ещё какие!

Недаром помнит вся Россия

Про день Бородина!

– Да, были люди в наше время,

Не то, что нынешнее племя:

Богатыри – не вы!

Плохая им досталась доля:

Немногие вернулись с поля…

Не будь на то господня воля,

Не отдали б Москвы!

Эмоциональное прочтение знаменитой поэмы в папином исполнении выводило из себя не только бабушку, но и маму. Наверное, виною всему – кухня, здесь и развернуться толком негде. Зато всех тянуло сюда, как магнитом.

Папа читал наизусть увлечённо, с чувством, местами пропуская кое-какие детали. Видно, подводила память. Но читал он с душой, будто битву эту сам прошёл вдоль и поперёк. Причём не один раз. Стоило ему окончательно вжиться в образ, как голос начинал дрожать, а на глаза наворачивались слёзы. Битва набирала обороты. Наступал мой любимый момент. Я слушала с широко открытыми глазами, а челюсть от удивления отвисала сама. Более благодарного слушателя папа не видел за всю жизнь. Он старался изо всех сил, иной раз подскакивал со стула и махал то ли штыком, то ли саблей, то ли чем-то ещё. Потом замолкал, поджидая треклятых французов у окопов, а когда успокаивался, снова погружался в воспоминания о былом. Папа сильно походил на актёра, только вместо декораций – кухня, да и зрителей: раз, два и обчёлся. Но зрелище от этого хуже не стало. Неизвестно, куда бы завела нас дорога войны, но терпение у бабушки лопнуло. Она прервала папу коронной фразой:

– Ну и комедиант! Прямо театр одного актёра. По тебе Большой театр плачет. Сам Станиславский позавидовал бы такому таланту!

Про злополучную битву как-то быстро забывали. Папа кричал:

– Хотя бы и так! Я человек чувствующий! А у вас души отродясь не было. Вы кроме своего «Робинзона Крузо» ничего за всю жизнь не читали.

Папа пускался в дебри русской классической литературы. Здесь и Достоевский, Карамзин, Лермонтов, не забывал он упомянуть Пушкина, Толстого, Гоголя и Грибоедова. Папа быстро перечислял произведения, давая понять: голыми руками его не возьмёшь. Я знала, он – умный, а вот бабушка почему-то в этом сомневалась. Когда литературная дискуссия заканчивалась, начиналась новая – философская. Речь шла о поисках души, коих, по мнению папы, у бабушки и мамы нет. Тема для меня расплывчатая, но, несмотря на отсутствие знаний, действие всегда впечатляло. Особенно – финал. Папа, как ошпаренный, выскакивает из кухни, одевается, демонстративно хлопает дверью и убегает пить пиво. Конец баталии.

Кухня погружается в тишину. Я не спеша доедаю суп, бабушка моет посуду, мама молча смотрит в окно. Не знаю, почему коса находила на камень. Мне стихи в папином исполнении нравились. А если он одно и то же по несколько раз повторял, так это и вовсе замечательно. Я внимательно слушала и мотала на ус.

– А кто такой Станиславский?

– Когда я ем, я глух и нем, – бабушка выдала очередную присказку. Она явно не в настроении, вопрос остался без ответа. Я не расстроилась. Если что-то не понятно, всегда можно спросить у папы.

– Наверное, Станиславский такой же эмоциональный, как папа. Вот бабушка о нём и не хочет говорить, – подумала я, разглядывая пустую тарелку. Моими мыслями завладела удивительная история «Робинзона Крузо». Я отдала тарелку и окончательно выпала из кухонной реальности. Воображение рисовало яркие картины: окружённый морем остров, набегающие на песок волны, качающиеся на ветру пальмы, дикие звери и одинокий Робинзон.

* * *

От нашего лета почти ничего не осталось. Тучи наливались тяжестью и висели совсем низко. На деревьях стало больше коричневых листьев. Кое-где они почти облетели. Правда, осень выдалась на удивление тёплой. Но какой бы не была погода, на скуку не оставалось времени. Вечером, как обычно, я пришла к Максиму. Его глаза сверкали. Явно не терпелось поделиться какой-то новостью.

– Заходи, заходи, – выпалил с порога. – У меня сегодня такое в садике…

Он говорил быстро и окончания слов размазывались, как манная каша по тарелке. Получалось что – то вроде: у меня сё… так…

– Макс, давай по порядку. Ты успокойся, не спеши.

– Сегодня у нас занятие было. Рассказывали про птиц разных: где зимуют, куда улетают и кто остаётся здесь на зиму. – Макс успокоился.

– Так вот. Птиц, которые никуда не улетают – подкармливать надо. Воспитательница спросила, чей папа сделает скворечник и кормушку. Я твои слова вспомнил и поднял руку. Анна Михайловна сначала на меня внимания не обратила, а потом сказала: «Максим, у тебя ведь папы нет». Мне стыдно так стало. Я покраснел, как рак. Потом о Боге вспомнил, с духом собрался, встал и сказал:

– Дядя Вова сделает, – Анна Михайловна любопытная такая, спрашивает:

– А кто такой дядя Вова? – Я ответил, как ты учила: «Дядя Вова – это дядя Вова». И сел. Она подошла и дала мне рисунки.

Макс вскочил, подбежал к столу и взял два жёлтых листка. На них карандашом нарисованы кормушка и скворечник. И ещё всякие линии и цифры.

– Ты бы видела, как на меня группа смотрела, – восторженно выпалил друг. – Как-то особенно. Раньше такого не было. Если бы не ты, я бы промолчал.

– Молчать не нужно, – согласилась я. – Но говорить о том, что у тебя нет папы – некрасиво. Да, не все взрослые воспитанные. Я это ещё в отпуске поняла.

– Сказали принести через неделю, – уточнил друг. – Теперь я переживаю.

– Ты молодец. Не волнуйся. Самое страшное позади. Папа сделает вовремя.