Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)

Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)
Давид Мотадель

На решающем этапе Второй мировой войны немецкие войска вели боевые действия в таких далеких друг от друга регионах, как Сахара и Кавказ, на территориях, населенных преимущественно мусульманами. Нацисты считали ислам важной силой, союзником в борьбе с общими врагами: Британской империей, Советским Союзом и евреями.

Книга представляет собой первое всестороннее описание попыток Берлина мобилизовать исламский мир.

Основываясь на архивных изысканиях, проведенных на трех континентах, историк Давид Мотадель показывает, как немецкие власти пытались представить Третий рейх покровителем ислама. Он рассматривает политику и пропаганду Берлина в зонах боевых действий, населенных мусульманами, и обширную работу, которую вели власти по привлечению и идеологической обработке десятков тысяч добровольцев, сражавшихся в вермахте и СС.

В книге показывается, как немецкие войска в Северной Африке, на Балканах и Восточном фронте взаимодействовали с мусульманским населением, включая исламизированных цыган и евреев. Благодаря взвешенной аргументации в сочетании с мастерским знанием деталей эта книга помогает понять, как сильно Вторая мировая война повлияла на мусульман по всему миру. Работа Мотаделя предлагает новый взгляд на религиозную политику во время самого кровопролитного конфликта XX столетия.

Давид Мотадель

Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)

Слова признательности

Эта книга создавалась почти десятилетие, и всё это время бесчисленное множество людей предлагало мне помощь и направляло мою работу. Я особенно обязан сэру Ричарду Дж. Эвансу, который постоянно меня ободрял и поддерживал советами. Его усилия сыграли ключевую роль в формировании замысла этой книги. Эванс был неиссякаемым источником знаний – не только о нацистском режиме и Второй мировой войне, но и о ремесле историка в целом. Я бесконечно благодарен Хушангу Э. Чехаби, обладателю огромных знаний о странах исламского мира – он прочел рукопись с присущим ему вниманием к деталям и был для меня постоянным источником вдохновения. Также я бы хотел выразить благодарность Джемилю Айдыну, Иво Банацу, Роберту Д. Крюзу, Тиму Харперу, сэру Ноэлу Малькольму, Александру Моррисону, Майклу А. Рейнольдсу и Николасу Штаргардту – все они уделили свое время чтению рукописи книги, целиком или частями, и сделали важные замечания.

Работая над этим трудом, я имел честь быть частью интеллектуального сообщества Кембриджа: сначала в Пемброк-колледже (в годы моего студенчества), а потом, уже как исследователь, в колледже Гонвилл и Киз. Кембридж предоставляет уникальную среду для того, чтобы учиться, думать и читать, и я извлек огромную пользу из разговоров и обмена мыслями с выдающимися учеными, в том числе Дэвидом Абулафией, Кристофером Кларком, Майклом Фришем, Бьянкой Гауденци, Брэдли Хартом, Стефаном Иригом, Хубертусом Яном, Алоисом Мадершпахером, Тоби Матисеном, Марком Миллером, Томом Нойхаузом, Лизой Нимейер, Джейкобом Норрисом, Валентиной Пульяно, Джеймсом Л. В. Рослингтоном, Кристофером Н. Б. Россом, Тоби Симпсоном, Муратом Шивильоглу, Джоном Слайтом, Астрид Свенсон и Мехметом Йерчилем.

За те годы, что я провел за своим исследованием, я побывал во многих местах и всюду встречал людей, предлагавших мне помощь. Впервые я задумался о создании подобной книги во Фрайбургском университете, где мне посчастливилось учиться в студенческие годы под руководством двух выдающихся ученых – Ульриха Херберта и Вилли Оберкроме (я благодарен им обоим за постоянный интерес к моей работе). В Гарварде, где я был приглашенным научным сотрудником, меня поддерживали Дэвид Блэкборн, Нил Фергюсон и Эмма Ротшильд. Мое пребывание в Йеле, где я провел потрясающий год в качестве научного сотрудника, было радостным и продуктивным во многом благодаря Аббасу Аманату, Джону Л. Гэддису и Полу Кеннеди. В Берлине я пользовался гостеприимством и поддержкой Ульрики Фрейтаг и Гудрун Кремер. Наконец, я бы хотел поблагодарить нескольких коллег за советы, которые получал от них на разных этапах своей работы – это Нир Ариэлли, Пол Беттс, Ксавье Бугарель, Мориц Дойчман, Норман Домейер, Детлев Хеллфайер, Бастиан Хербст, Даниэль Ютте, Анна Олейник, Олексий Попов, Дагмар Ридель, Бинг Ронг и Умар Райад. Многие другие ученые также содействовали созданию этой книги и ее улучшению, и я горячо благодарю всех, кого не назвал по имени.

Книга основывается на материалах, созданных на самых разных языках, и я бы не смог написать ее без содействия переводчиков. Я благодарю Розалию Гарипову, Весну Новаковиц, Реви Панидху и Харита бин Рамли за помощь в переводе с татарского, боснийского, албанского и арабского соответственно. Выражаю также свою признательность Филиппу Стиклеру, подготовившему карту.

Мне оказали содействие множество библиотекарей и сотрудников архивов со всего мира. Особенно я признателен Сандре Буркхардт, Суэле Чучи, Дженни Гор, Снежане Грегич, Мартину Крёгеру, Алме Леке, Соне Мартинович, Лутцу Мёзеру, Эрвину Оберлендеру, Фатиме Казихе, Томасу Рипперу, Габриеле Тейхманн, Яну Варсишеку и Элисон Заммер – за помощь в поиске документов, книг и статей. Библиотека Кембриджского университета, библиотека Уайденера (Гарвард), Мемориальная библиотека Стерлинга (Йель) и Берлинская государственная библиотека открыли мне доступ к своим сокровищам, и я бы хотел выразить особую благодарность сотрудникам этих учреждений.

Работа над этой книгой стала возможной благодаря щедрым грантам от Кембриджского траста семьи Гейтс, Исследовательского совета по искусствам и гуманитарным наукам (Великобритания), Фонда Смита Ричардсона, Фонда сэра Джона Пламба, Королевского исторического общества, Немецкого исторического общества, Немецкого исторического института в Вашингтоне, Центра истории и экономики (Кембридж и Гарвард), Исторического факультета Кембриджского университета, Пемброк-колледжа, колледжа Гонвилл и Киз.

Я хотел бы горячо поблагодарить сотрудников Издательства Института Гайдара, и особенно издателя Валерия Анашвили, который с самого начала проникся энтузиазмом по поводу этой книги и обеспечил ее быстрый выход в свет. Я также бесконечно благодарен переводчику Артему Космарскому, прекрасному специалисту по современной истории, за великолепно выполненную им работу. Наконец, я признателен Саре Челфент, Джеймсу Пуллену и Эндрю Вайли (литературное агентство Вайли), которые оказали мне огромное содействие при решении организационных вопросов, связанных с переводом книги на русский язык.

Но более всего я обязан своей семье: моя жена Рэйчел Г. Хоффман, блистательный ученый, прочла рукопись много раз и поддерживала меня своим чувством юмора (и заботой) в самые трудные периоды жизни; родители, Сабина и Ирадж Мотадель, своей любовью и бесконечной верой в мое профессиональное призвание сделали для меня больше, чем можно описать словами; бабушка Доротея Дорн всегда поддерживала мой дух своей мудростью и остроумием. Им я посвящаю эту книгу.

Введение

ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА затронула значительную часть исламского мира. Около 150 миллионов мусульман от Северной Африки до Юго-Восточной Азии жили под британским и французским владычеством, а более чем 20 миллионами управлял Советский Союз. В разгар войны, когда Япония вторглась на мусульманские земли в Юго-Восточной Азии, а немецкие войска захватывали территории на Балканах, в Северной Африке, в Крыму и на Кавказе и приближались к Ближнему Востоку и Средней Азии, державы Оси, как и их противники, в полной мере оценили политическую и стратегическую важность ислама.

Именно в то время, в 1941–1942 годах, Берлин начал продвигать союз с мусульманским миром против предполагаемых общих врагов Третьего рейха и ислама – в первую очередь, Британской империи, Советского Союза и евреев. Во всех зонах боевых действий, где был распространен ислам, немцы изображали себя друзьями мусульман и защитниками их веры. Тогда же они начали набирать десятки тысяч мусульман в вермахт и СС. Большинство рекрутов поступало из Советского Союза, однако часть солдат завербовали на Балканах и, в небольших количествах, на Ближнем Востоке. Реализуя свою программу, немецкие власти основали несколько исламских учреждений – например, Центральный исламский институт в Берлине (Islamisches Zentralinstitut), открытый в 1942 году,– и задействовали множество религиозных лидеров со всего мира. Среди самых известных можно назвать литовского муфтия Якуба Шинкевича, который считал гитлеровский «новый порядок» фундаментом укрепления и возрождения ислама в Восточной Европе и Центральной Азии, боснийца Мухамеда Панджу, лидера улемов (исламских богословов) Сараево и союзника немцев на Балканах, и, наконец, легендарного муфтия Иерусалима Амина аль-Хусейни, призывавшего правоверных от Марокко до Малакки к джихаду против союзников. Активные попытки политизировать ислам и втянуть мусульман в мировую войну на стороне немцев предпринимались на трех континентах сразу.

Для Берлина мусульмане приобрели особую значимость в двух контекстах, причем оба были связаны с переломом в ходе Второй мировой войны, имевшим место в 1941–1942 годах. В плане географии европейский конфликт все больше превращался в глобальный, и районы с мусульманским населением становились зонами боевых действий. В 1942 году немецкие солдаты оккупировали Нормандские острова на западе и немалую часть Кавказа на востоке; они стояли в Скандинавии и в пустыне Сахара. Одновременно рейх столкнулся с большими мусульманскими общностями на Кавказе и в Крыму, в Магрибе и на Балканах. Бесчисленные минареты возвышались на оккупированных Гитлером территориях. Германия контролировала крупные мусульманские города – Тунис, Сараево, Бахчисарай. Почти все из немногих территорий за пределами Европы, оккупированных немцами, были заселены мусульманами, и даже в Европе на Балканах Берлин все более упрочивал контроль над исламскими землями. Не менее важным было то, что гитлеровский режим ожидал присоединения еще более масштабного исламского «пояса», лежащего между азиатскими и европейскими театрами военных действий. Необходимость заручиться поддержкой мусульман на этих землях становилась все более актуальной, поскольку этот «пояс» на некоторое время показался решающим полем битвы.

Со стратегической точки зрения попытки Германии мобилизовать мусульман проистекали не из какого-то долгосрочного плана, но, наоборот, спонтанно диктовались ходом войны – прежде всего, тем обстоятельством, что удача начала изменять державам Оси. Интерес к исламу стоит воспринимать в качестве одного из элементов общего поворота к стратегическому прагматизму и логике тотальной мобилизации[1 - Mark Mazower, Hitler’s Empire: Nazi Rule in Occupied Europe (London, 2008), особенно 454–460.]. Еще в конце 1941 года в Берлине верили в скорую победу, а политика немцев ориентировалась на будущее, наиболее яркое видение которого было представлено в «Генеральном плане Ост»[2 - Программа закрепления господства Третьего рейха в Восточной Европе. План предусматривал принудительное выселение с территории Польши и оккупированных областей СССР до 75–85% населения. План был рассчитан на 30 лет. К его реализации предполагалось приступить после победы в войне против СССР.– Прим. пер.]. Эта позиция начала меняться в конце 1941 года, после поражения в битве за Москву и вступления Америки в войну: немцы начали понимать, что стратегия блицкрига потерпела неудачу, а война продолжится еще долго. К концу следующего года фиаско в Сталинграде и под Эль-Аламейном, а также активизация партизан на оккупированных территориях закрепили изменение немецкой стратегии. В политике Берлина теперь преобладали краткосрочные цели и неотложные потребности, обусловленные войной. Различные фракции нацистской верхушки стремились создавать более крупные военные коалиции, демонстрируя откровенный и небывалый прагматизм. Идеологические барьеры стали менее прочными, а расовые нормы неожиданно смягчились. По мере того как росли военные потери и массовый дефицит рабочей силы, вермахт и СС начали привлекать добровольцев со всех оккупированных территорий. Берлин начал формировать европейский союз против большевизма. Даже в странах, которые наиболее пострадали от оккупации,– в частности, в Польше и СССР,– немцы пытались заручиться поддержкой общеевропейской борьбы с большевиками. Еще одной чертой этого прагматичного поворота стала кампания против империализма. Нацисты спонсировали различные антиколониальные группы и их лидеров – например, в Индии, Ираке, Палестине – и пытались поднять антиимпериалистические восстания по всему миру. Все эти инициативы были продиктованы требованиями войны, а не идеологическими соображениями. Усилия Берлина по сплочению исламского мира можно рассматривать как важный аспект этого сдвига к стратегическому прагматизму и тотальной мобилизации.

Причем Германия обхаживала мусульман не только для того, чтобы эффективнее контролировать и стабилизировать прифронтовые территории. Не менее важной для нее задачей было разжигание смуты во вражеском тылу, в первую очередь на неустойчивых мусульманских окраинах Советского Союза, а также в британских (и позже французских) колониях в Африке, на Ближнем Востоке и в Восточной Азии. Наконец, пропагандистские усилия были нацелены и на мобилизацию мусульман в армию рейха. Чтобы завоевать умы и сердца правоверных, власти Германии пытались самыми разнообразными способами использовать ислам. Религиозная политика и пропаганда применялись для усиления социального и политического контроля на оккупированных территориях и в зонах боевых действий, для вербовки мусульман в вермахт и СС, а также для мобилизации последователей ислама на вражеских территориях и в армиях. Немцам помогали исламские учреждения и религиозные авторитеты. Пропаганда рейха основывалась на политизированных религиозных императивах и риторике, священных текстах и исламской символике, которые использовались для того, чтобы обосновать участие мусульман в войне с религиозных позиций. И хотя эта политика, как и многие другие германские мероприятия военного времени, изобиловала импровизациями, в целом она оставалась вполне последовательной.

Курс Берлина в отношении мусульман отражал определенный набор допущений, идей и представлений об исламе, которые разделялись немецкими чиновниками. Они часто сводили мусульман к их вероисповеданию, вне зависимости от того, насколько благочестивыми были те или иные группы или какой была их версия ислама. Термины «ислам» (Islam или Mohammedanertum) и «мусульмане» (Muslim, Moslem, Mohammedaner, или Muselmane) применялись в официальных документах в качестве бюрократических категорий. Хотя власти Германии в принципе признавали разнообразие и сложность мусульманского мира, на практике они часто руководствовались эссенциалистским[3 - Эссенциализм – теоретическая установка, характеризующаяся приписыванием некоторой сущности неизменного набора качеств и свойств.– Прим. пер.] представлением об исламе как о сущности, обладающей четкими и неизменными характеристиками. Важнее всего для немцев были представление об исламе как о политической силе и идея глобального исламского единства: немецкие официальные лица постоянно исходили из того, что в «мусульманском мире» религия и политика тесно переплетены. Ислам рассматривался ими как политическая и даже воинственная сила.

Что еще более важно, в Берлине полагали, что ислам можно использовать как орудие для достижения политических и военных целей самой Германии. В исламе видели понятный и последовательный религиозный кодекс, который пригоден для применения в определенных целях. Предписания веры, которым, как считалось, следуют мусульмане, представлялись идеальной основой для легитимации власти и авторитета. Поэтому использование религии в пропаганде и политике, направленных на мусульман, казалось идеальным способом контроля и мобилизации. Более того, официальные лица в Берлине были склонны представлять мусульманский мир (Muslimische Welt, Moslemische Welt, Mohammedanische Welt или Weltmuselmanentum) как единообразное территориальное и политическое целое. Эта концепция непосредственно повлияла на географический охват политики рейха, что ярко проявилось в понятии «мировой ислам» (Weltislam, Weltmuselmanentum или All-Islam), к которому регулярно обращались немецкие функционеры. Неудивительно, что такие идеи и концепции неоднократно «ломались» при столкновении с реалиями практической жизни[4 - Тут прослеживаются явные параллели с другими религиями, которые также воспринимались как глобальные и политически ангажированные – «мировое иудейство» (Weltjudentum) или «мировой католицизм» (Weltkatholizismus), каждая из которых несла за собой шлейф специфических смыслов.].

В этой книге рассказывается о том, как власти Германии – прежде всего, вермахт и СС, но также Министерство иностранных дел (Ausw?rtiges Amt), Министерство народного просвещения и пропаганды (Reichsministerium f?r Volksaufkl?rungung und Propaganda) и Министерство оккупированных восточных территорий (Reichsministerium f?r die besetzten Ostgebiete)[5 - В книге в качестве синонимичного названия этой структуры используется «Восточное министерство». Кроме того, словом «восток» (Ost) обычно обозначаются, в соответствии с употреблением этого слова в Третьем рейхе, не восточные страны, а оккупированные восточные территории, то есть районы СССР.– Прим. пер.] – «работали» с исламом, пытаясь выстроить союз с мусульманами на завоеванных территориях и в других странах. В ней исследуется вопрос о том, как ислам практически применялся в зонах боевых действий, а также в процессе призыва и набора добровольцев в армию. Также в ней рассматриваются основные политические трактовки ислама, которыми руководствовались гражданские и военные чиновники рейха как в столице, так и на фронтах.

Повествование не фокусируется на каком-то одном регионе: в нем затрагиваются все земли «исламского пояса», протянувшегося от пустыни Сахара через Балканский полуостров к пограничным территориям Советского Союза и дальше на восток[6 - Clifford Geertz, Islam Observed: Religious Development in Morocco and Indonesia (New Haven, CT, 1968) – известнейшая работа о многообразии культурных форм ислама. О возникновении современных концепций «исламского мира» см.: Cemil Aydin, «Globalizing the Intellectual History of the Idea of the „Muslim World“», in Samuel Moyn and Andrew Sartori (eds.), Global Intellectual History (New York, 2013), 159–186. Мое исследование следует очень базовому определению «мусульманского мира», или «исламского мира», как территорий, населенных мусульманами (где они составляют или большинство, или значимое меньшинство), но не подразумевает однородности, единства или каких-либо общих характеристик.]. На деле немецкие чиновники сталкивались с различными проявлениями ислама, включая суфийские движения в Магрибе, ортодоксальные практики городских улемов на Балканах и неортодоксальные формы на южных окраинах СССР. На местах взаимодействие Германии с исламом порой было сложным, затрагивая, например, немецкую политику в отношении цыган-мусульман и обращенных в ислам евреев. Разумеется, основное внимание в этой книге уделяется именно германской политике; данная работа отнюдь не является ни социальной историей мусульманской жизни времен Второй мировой войны, ни отчетом о реакции мусульман на действия нацистов. Но при этом в ней, разумеется, затрагиваются судьбы мусульман, которые непосредственно участвовали в реализации политики рейха – и которые обычно преследовали свои собственные цели.

Всестороннее исследование политики Германии в отношении ислама в годы Второй мировой войны еще не написано. Как правило, анализируя отношения нацистской Германии с мусульманским миром, историки сосредоточиваются на географических, национальных и этнических, а не на религиозных, категориях. Многочисленные работы были написаны о политике Третьего рейха в Северной Африке, на Ближнем Востоке, на Балканах, в Крыму и на Кавказе[7 - Подробные указания на литературу по теме можно найти в соответствующих главах этой книги. Среди наиболее известных исследований Ближнего Востока см.: Bernd Philipp Schr?der, Deutschland und der Mittlere Osten im Zweiten Weltkrieg (G?ttingen, 1975); по арабскому миру: Heinz Tillmann, Deutschlands Araberpolitik im Zweiten Weltkrieg (East Berlin, 1965); Lukasz Hirszowicz, The Third Reich and the Arab East (London, 1966); и Jeffrey Herf, Nazi Propaganda to the Arab World (New Haven, CT, 2009). О Балканах см.: Jozo Tomasevich, War and Revolution in Yugoslavia, 1941–1945: Occupation and Collaboration (Stanford, CA, 2001); Enver Redzic, Bosnia and Herzegovina in the Second World War (New York, 2005); Marko Attila Hoare, Genocide and Resistance in Hitler’s Bosnia: The Partisans and the Chetniks, 1941–1943 (Oxford, 2006); и Marko Attila Hoare, The Bosnian Muslims in the Second World War: A History (London, 2013). О советском пограничье см.: Patrik von zur M?hlen, Zwischen Hakenkreuz und Sowjetstern: Der Nationalismus der sowjetischen Orientv?lker im Zweiten Weltkrieg (D?sseldorf, 1971) и Andrej Angrick, Besatzungspolitik und Massenmord: Die Einsatzgruppe D in der S?dlichen Sowjetunion 1941–1943 (Hamburg, 2003); конкретно по Крыму см.: Michel Luther, «Die Krim unter deutscher Besatzung im Zweiten Weltkrieg», Forschungen zur osteurop?ischen Geschichte 3 (1956), 28–98; и Norbert Kunz, Die Krim unter deutscher Herrschaft 1941–1944: Germanisierungsutopie und Besatzungsrealit?t (Darmstadt, 2005); по Кавказу: Joachim Hoffmann, Kaukasien 1942/43: Das deutsche Heer und Orientvoelker der Sowjetunion (Freiburg, 1991); Joachim Hoffmann, Die Ostlegionen 1941–1943: Turkotataren, Kaukasier und Wolgafinnen im deutschen Heer (Freiburg, 1976).]. Более того, среди исследований о действиях Германии на Ближнем Востоке стоит упомянуть и биографии муфтия Иерусалима[8 - Интерес к сотрудничеству муфтия с национал-социалистами так же стар, как и само это сотрудничество. Среди наиболее важных исследований см.: Joseph B.Schechtman, The Mufti and the Fuehrer: The Rise and Fall of Haj Amin el-Husseini (London, 1965); Jennie Lebel, The Mufti of Jerusalem: Haj-Amin el-Husseini and National-Socialism (Belgrade, 2007); и Klaus Gensicke, The Mufti of Jerusalem and the Nazis: The Berlin Years, 1941–1945 (London, 2011).]. Некоторые работы касаются роли ислама частично: таковы, например, книги об арабском мире и аль-Хусейни[9 - Gerhard H?pp, «Der Koran als „Geheime Reichssache“: Bruchst?cke deutscher Islampolitik zwischen 1938 und 1945», in Holger Prei?ler and Hubert Seiwert (eds.), Gnosisforschung und Religionsgeschichte: Festschrift f?r Kurt Rudolph zum 65. Geburtstag (Marburg, 1994), 435–446. Эта работа коротко сообщает о разнообразных формах сотрудничества рейха с мусульманами во время войны. См. также более подробное исследование: Volker Koop, Hitler’s Muslime: Die Geschichte einer unheiligen Allianz (Berlin, 2012).]. Хотя моя книга опирается на эти региональные и биографические исследования, в ее фокусе – особая роль религии в политике Берлина по отношению к мусульманскому миру. Географические рамки анализа простираются от Северной Африки до Ближнего Востока и от Балкан до окраин СССР. В моей работе впервые представлена всеобъемлющая картина политического курса нацистской Германии в отношении ислама – картина, которую не сможет изобразить никакое исследование отдельных стран или регионов (например, работы о политике рейха на Ближнем Востоке или на Балканах) или отдельной человеческой жизни (например, биографии муфтия Иерусалима). В книге предпринимается попытка вписать ислам в политико-стратегическую карту Второй мировой войны.

Она также вносит вклад в историческое изучение религиозной политики Берлина во Второй мировой войне. Взаимодействию рейха с христианскими группами – католиками, протестантами или православными – посвящено немало исследований; в еще большем числе работ изучается его кровавая политика по отношению к евреям. Однако мусульманами, одной из наиболее многочисленных конфессиональных групп в некоторых зонах военных действий, ученые удивительным образом пренебрегают.

Между тем гитлеровская Германия была не единственной державой, которая стремилась использовать ислам для мобилизации мусульманского мира. Япония и Италия, ее партнеры по Оси, предпринимая аналогичные усилия, к середине войны столкнулись с конкуренцией со стороны не только британцев, но и США и СССР. Все эти страны обещали поддерживать ислам и защищать правоверных. Это явление можно назвать «мусульманским моментом войны». Еще в 1937 году дуче распорядился, чтобы на торжественной церемонии в Триполи ему преподнесли драгоценный «Меч ислама» (который на самом деле изготовили в Италии): тем самым Муссолини символически продвигал себя в качестве покровителя мусульманского мира[10 - John L. Wright, «Mussolini, Libya, and the Sword of Islam», in Ruth Ben-Ghiat and Mia Fuller (eds.), Italian Colonialism (New York, 2005), 121–130, 123–125; более общая работа по теме: Manuela A. Williams, Mussolini’s Propaganda Abroad: Subversion in the Mediterranean and the Middle East, 1935–1940 (London, 2006), особенно 205; и Nir Arielli, Fascist Italy and the Middle East, 1933–40 (New York, 2010), особенно 1 и 97–98.]. Италия, объявил дуче, будет уважать «закон Пророка». «Муссолини ездит по Африке и тем самым оказывает почтение исламу,– писал Геббельс в дневнике.– Очень умный и хитрый ход, Париж и Лондон сразу же заподозрили неладное»[11 - Die Tageb?cher von Joseph Goebbels, ed. Elke Fr?hlich et al, часть I (9 томов), часть II (15 томов) и часть III (3 тома) (Munich, 1993–2008), часть I, т. 4, 50–51 (14 March 1937), 50. В этой работе рассматриваются проблемы использования дневников Геббельса в качестве исторического источника: Bernd S?semann, «Propaganda – Macht – Geschichte: Eine Zwischenbilanz der Dokumentation der Niederschriften und Diktate von Joseph Goebbels», Das Historische Buch 50, 2 (2002), 117–125.]. Использование Италией ислама достигло апогея во время войны, когда пропагандисты по всему мусульманскому миру славили дуче как «защитника ислама».

Еще более масштабную и целостную попытку превратить исламскую веру в политическое оружие предприняла Япония, стремившаяся поднять азиатских мусульман против Великобритании, Нидерландов, Китая и СССР[12 - Harry J. Benda, The Crescent and the Rising Sun: Indonesian Islam under the Japanese Occupation, 1942–1945 (The Hague, 1958), об оккупации Голландской Ост-Индии; и Abu Talib Ahmad, Malay-Muslims, Islam and the Rising Sun 1941–1945 (Selangor, 2003); Abu Talib Ahmad, «Research on Islam and Malay-Muslims during the Japanese Occupation of Malaya, 1942–45», Asian Research Trends 9 (1999), 81–119, и Abu Talib Ahmad, «Japanese Policy towards Islam in Malaya during the Occupation: A Reassessment», Journal of Southeast Asian Studies 33, 1 (2002), 107–122. Краткий обзор оккупации Малайи см.: в: Yoji Akashi, «Japanese Military Administration in Malaya: Its Formation and Evolution with Reference to the Sultans, the Islamic Religion and Malay-Muslims, 1941–45», Asian Studies (University of the Philippines) 7, 1 (1969), 81–110. Yoichi Itagaki and Koichi Kishi, «Japanese Islamic Policy – Sumatra/Malaya», Intisari 2, 2 (1966), 11–23. Здесь рассказывается об истоках политики Японии в отношении ислама: Sel?uk Esenbel, «Japan’s Global Claim to Asia and the World of Islam: Transnational Nationalism and World Power, 1900– 1945», American Historical Review 109, 4 (2004), 1140–1170.]. Хотя, как и в итальянском случае, этот курс зародился еще в конце 1930?х годов – «Исламская лига великой Японии» (Дай Ниппон Кайкио Киокай) и Токийская мечеть начали действовать в 1938-м,– особую интенсивность политическая и пропагандистская работа японцев с исламом обрела после вторжения их войск в Голландскую Ост-Индию весной 1942 года. Мусульманские эмиссары на японском жалованье заставляли местных исламских лидеров и общины помогать армии и флоту Страны восходящего солнца. Желая придать исламский характер оккупационному режиму, военные власти пытались кооптировать местных улемов, которые возмущались деспотизмом голландцев. Японские чиновники начали выдавать имамам подготовленные тексты, чтобы те включали их в пятничные проповеди, и побуждали правоверных произносить молитвы за императора и победу Японии в войне. Оккупанты также принудили различные группы вступить в религиозный представительный орган – «Совет индонезийских мусульман» (Маджлис Шуро Муслимин Индонезия, или Масджуми). В начале апреля 1943 года улемы и другие официальные лица с Суматры и из Малайи были вызваны на конференцию в Сингапур, на которой японцы объявили мусульманам Юго-Восточной Азии, что Токио является истинным защитником их веры. Улемы покинули собрание, публично выразив свое удовлетворение тем, как Япония служит делу защиты ислама, и заявив о своей поддержке войны. Вторая подобная конференция была созвана в декабре 1944 года в Куала-Кангсаре на Малайском полуострове. В тот же период татарин Абдурашид Ибрагимов (Абд аль-Рашид Ибрагим), имам Токийской мечети и «уважаемый патриарх мусульманского мира», проповедовал джихад меча из японской столицы. «Путь Японии в войне, которая идет в большой Восточной Азии, священен, а ее действия сопоставимы с войной, которую вел против неверных пророк Мухаммад»,– заявлял Ибрагимов летом 1942 года[13 - Аноним, «Japan Muslims Confident of Nippon Victory: 94-Year-Old Patriarch of Tokyo Mosque Visions Emancipation of Millions from Servitude», Shanghai Times (14 June 1942). Об Абдурашиде Ибрагимове см: Komatsu Hisao, «Muslim Intellectuals and Japan: A Pan-Islamist Mediator, Abdurreshid Ibrahim», in Stеphanie A. Dudoignon, Komatsu Hisao, and Kosugi Yasushi (eds.), Intellectuals in the Modern Islamic World (London, 2006), 273–288.].

Для антифашистской коалиции ислам представлялся и потенциальной угрозой, и мощным инструментом политической борьбы. Уинстон Черчилль, который осознал политическое значение ислама, еще молодым офицером неся службу на северо-западной границе[14 - Северо-западная пограничная провинция— бывшая провинция Британской Индии, а затем Пакистана. Располагалась на границе с Афганистаном, и англичане нередко усмиряли населявших ее пуштунов. Черчилль участвовал в одной из таких кампаний в 1897 году.—Прим. пер.] в Индии и сражаясь против мятежников-махдистов[15 - Армия так называемого махдистского государства (Махдийя), просуществовавшего на территории Судана с 1882 по 1898 год теократического и националистического режима. Его первый лидер объявил себя мусульманским мессией, или Махди (отсюда и название государства).– Прим. пер.] в Судане, очень серьезно относился к антиимпериализму правоверных[16 - Winston S.Churchill, The Story of the Malakand Field Force: An Episode of Frontier War (London, 1898); and Winston S. Churchill, The River War: A Historical Account of the Reconquest of the Soudan (London, 1899).]. В начале 1942 года он подчеркивал, что Британия «ни в коем случае не должна допустить разрыва с мусульманами», которые представляют мощную силу в империи и важный элемент в британской армии – особенно в Индии[17 - Winston S.Churchill, The Second World War, 6 vols. (London, 1948–1954), vol. 4 (The Hinge of Fate), 185–186, где цитируется письмо Черчилля Рузвельту от 4 марта 1942 г.]. Мнение премьер-министра разделяли многие официальные лица страны[18 - В главе 3 дается детальное описание британской политики по отношению к исламу во время войны.]. Вскоре после объявления войны Лондон запустил большую программу по укреплению связей между империей и исламским миром. В 1941 году была открыта мечеть в Ист-Энде, а затем военный кабинет Черчилля принял решение построить в Риджентс-парке центральную мечеть Лондона – чтобы продемонстрировать уважение к исламу[19 - Humayun Ansari, The Infidel Within: Muslims in Britain since 1800 (London, 2004), 134 и 342 (мечеть в Ист-Энде), 134 и 341 (центральная мечеть); о центральной мечети более подробно см: A. L. Tibawi, «History of the London Central Mosque and the Islamic Cultural Centre 1910–1980», Die Welt des Islams 21, 1–4 (1981), 193–208.]. Вашингтон в то время тоже начал осознавать значимость ислама. Уже в ноябре 1940 года крупная общенациональная газета с тревогой вопрошала: «Кого поддержат мусульмане во время европейской войны?»[20 - R. H. Markham, «Islam: Pathway to Mastery of the Middle East», Christian Science Monitor (16 November 1940). Спустя несколько месяцев газета (G. H. Archambault, «Moslem Influence Held with Britain: Islam’s Opposition to Axis Is Seen as Vital Factor in North African Events», New York Times (8 February 1941), убеждала своих читателей в «оппозиционности ислама по отношению к странам Оси».]. Как только американские войска прибыли на мусульманские территории, политические и пропагандистские службы начали учитывать религиозный фактор. В 1943 году Управление стратегических служб США[21 - Управление стратегических служб (Office of Strategic Services, OSS) – первая объединенная разведывательная служба США, созданная во время Второй мировой войны. На ее основе после войны организовали ЦРУ.– Прим. пер.] распространяло листовки, призывавшие к джихаду против войск Роммеля в Северной Африке[22 - В главе 3 дается подробное описание политики США по отношению к исламу во время войны.]. Военное министерство США обучало солдат тому, как правильно взаимодействовать с мусульманами, и готовило инструкции, рассказывающие армии об основах ислама. Даже Сталин, который безжалостно подавлял ислам в межвоенные годы, изменил свою линию. В 1942 году в Советском Союзе было учреждено четыре мусульманских совета – духовные управления[23 - О советской политике рассказывается в главе 4.]. Строились новые мечети, проводились мусульманские съезды, открыто поддерживались исламские религиозные практики – включая даже хадж в Мекку, запрещенный в довоенный период. Выступая в Уфе от имени Центрального духовного управления мусульман, Габдрахман Расулев, «красный муфтий» Сталина, произнес серию пропагандистских речей, призывая мусульман Советского Союза подняться против нацистских агрессоров и молиться о победе Красной Армии. Это был прямой ответ на кампанию Германии по мобилизации мусульман на южных окраинах Советского Союза. В целом религиозная пропаганда союзников была направлена не только на то, чтобы противостоять попыткам держав Оси спровоцировать беспорядки на подчиненных им мусульманских территориях (и в сопредельных странах), но и на мобилизацию собственных подданных-мусульман.

Исламская политика во время Второй мировой войны может рассматриваться в контексте более широкой истории инициатив западных держав по разыгрыванию исламской карты в политических и военных целях. В имперскую эпоху европейские государства регулярно применяли религиозную политику и пропаганду для подстрекательства мусульманских подданных других колониальных держав. Во время Крымской войны британцы, французы и турки пытались поднять против России мусульман Крымского полуострова и Кавказа[24 - Orlando Figes, Crimea (London, 2010), passim. О страхах царского правительства, связанных с исламом, см.: Mara Kozelsky, «Casualties of Conflict: Crimean Tatars during the Crimean War», Slavic Review 67, 4 (2008), 862–891.]. Одним из наиболее значительных примеров использования ислама в политической и военной стратегии стали попытки Центральных держав посеять в ходе Первой мировой войны революционное возмущение среди правоверных, живущих под властью Антанты[25 - Основные работы, посвященные роли ислама в Первой мировой войне: Herbert Landolin M?ller, Islam, Gih?d («Heiliger Krieg») und Deutsches Reich: Ein Nachspiel zur wilhelminischen Weltpolitik im Maghreb 1914–1918 (Frankfurt, 1992); Peter Hop-kirk, On Secret Service East of Constantinople: The Plot to Bring Down the British Empire (London, 1994); Donald M. McKale, War by Revolution: Germany and Great Britain in the Middle East in the Era of World War I (Kent, OH, 1998); Tilman L?dke, Jihad Made in Germany: Ottoman and German Propaganda and Intelligence Operations in the First World War (M?nster, 2005); Salvador Oberhaus, «Zum wilden Aufstande entflammen:» Die deutsche Propagandastrategie f?r den Orient im Ersten Weltkrieg am Bei-spiel ?gypten (Saarbr?cken, 2007); и Sean McMeekin, The Berlin-Baghdad Express: The Ottoman Empire and Germany’s Bid for World Power, 1898–1918 (London, 2010).]. Осенью 1914 года власти Германии и Османской империи добились от стамбульского шейх-уль-ислама – высшего религиозного авторитета Османской империи – провозглашения панисламского джихада. Его прокламация призывала правоверных к войне против держав Антанты, причем ее распространили по всему миру, переведя на арабский, персидский, урду и татарский. В ходе войны Берлин и Стамбул активно старались, как выразился Вильгельм II, подтолкнуть «весь магометанский мир к дикому бунту» против Британской, Российской и Французской империй[26 - Цит. по: Fritz Fischer, Germany’s Aims in the First World War (New York, 1967), 121.]. Германские и османские власти использовали для этого панисламистские лозунги и сети влияния в Северной Африке, на Ближнем Востоке, в России и в Индии. Британцы, французы и русские отвечали разработкой собственной религиозной политики и развертыванием своей пропаганды[27 - William L. Cleveland, «The Role of Islam as Political Ideology in the First World War», in Edward Ingram (ed.), National and International Politics in the Middle East: Essays in Honour of Elie Kedourie (London, 1986), 84–101.]. Ислам воспринимался как мощная политическая сила, которая способна повлиять на ход войны. «Всякий раз за панисламизмом стояла (или реализовывалась параллельно с ним) империалистическая политика какой-то европейской державы, чьи цели и интересы на данный момент, как представлялось, совпадали с устремлениями мусульман в целом или какого-то исламского владыки в частности»,– писал американский ученый Дуайт Э. Ли в 1942 году[28 - Dwight E. Lee, «The Origins of Pan-Islamism», American Historical Review 47, 2 (1942), 278–287, 286.]. За проектами обоих воюющих блоков во Второй мировой войне последовала поддержка, которую Запад оказывал исламским антикоммунистическим движениям в период холодной войны – линия, которая привела к содействию моджахедам в Афганистане, где Вашингтон распространял не только «Стингеры», но и экземпляры Корана[29 - Matthew F. Jacobs, «The Perils and Promises of Islam: The United States and the Muslim Middle East in the Early Cold War», Diplomatic History 30, 4 (2006), 705–739; Matthew F.Jacobs, Imagining the Middle East: The Building of an American Foreign Policy, 1918–1967 (Chapel Hill, NC, 2011), 55–94; по холодной войне см.: Steve Coll, Ghost Wars: The Secret History of the CIA, Afghanistan, and Bin Laden, from the Soviet Invasion to September 10, 2001 (London, 2004).].

Ученые уже проявили определенный интерес к истории взаимоотношений великих держав с исламом. Тем не менее пока наиболее исследованным сюжетом остается германо-османская кампания по мобилизации мусульман во время Первой мировой войны[30 - Наиболее значимые работы перечислены в сноске 25.]. Причем она не просто признается значимой вехой военными историками[31 - Fischer, Germany’s Aims in the First World War, 120–131; Hew Strachan, The First World War (London, 2003), 95–123; and David Stevenson, 1914–1918: The History of the First World War (London, 2004), 115 и 125.] – исламоведы тоже считают ее важнейшим событием в современной политической истории ислама[32 - Jacob M.Landau, The Politics of Pan-Islam: Ideology and Organization (Oxford, 1990), 105– 142; Martin S. Kramer, Islam Assembled: The Advent of the Muslim Congresses (New York, 1986), 55–68; Rudolph Peters, Jihad in Classical and Modern Islam (Princeton, NJ, 2005), 55–57; и Cemil Aydin, The Politics of Anti-Westernism in Asia: Visions of World Order in Pan-Islamic and Pan-Asian Thought (New York, 2007), 106–111.]. Вторая мировая война в указанном отношении привлекла меньше внимания[33 - Marshall G.S.Hodgson, The Venture of Islam: Conscience and History in a World Civilization, 3 vols. (Chicago, 1974), vol. 3, 414–415: эта работа представляет собой поразительное исключение.]. Историки-исламоведы, занимающиеся ею, склонны принижать значение этого конфликта. «В годы Второй мировой войны ислам как таковой вообще не был задействован, хотя отдельные мусульмане и группы мусульман сражались по обе стороны фронта»,– писал Яков Ландау, автор влиятельного исследования, посвященного панисламизму[34 - Landau, Politics of Pan-Islam, 248. Хотя мобилизации ислама во время Первой мировой войны Ландау уделяет много страниц (73–142), Вторая мировая освещена куда более скудно (245–247).]. Однако, как будет видно из нижеследующих глав, в 1941–1945 годах взаимодействие Берлина с исламом было по крайней мере столь же активным и глубоким, как и в 1914–1918 годах. Более того, в отличие от Первой мировой войны, немцы с конца 1941 года набрали в ряды своих армий тысячи правоверных. Фактически мобилизация мусульман во время обеих мировых войн составила важную часть политической истории исламского мира в первой половине ХХ века.

На более общем уровне настоящее исследование рассматривает взаимосвязь между религией и властью, в частности роль религии как инструмента мировой политики и военного конфликта. Моя работа способствует пониманию тех способов, посредством которых правительства используют религию для упрочения своего политического влияния и ведения войн. Попытки мобилизовать религиозные общности были составной частью политики великих держав на протяжении XIX и XX веков. Подобные общности – популяции, определяемые по религиозной принадлежности – неизменно рассматривались в качестве политической силы, которую можно использовать в своих интересах. Государственные деятели и должностные лица крупных держав часто выступали покровителями конкретных религиозных групп для того, чтобы оказывать на них политическое влияние и по возможности провоцировать беспорядки, конфликты и восстания на территориях, которыми управляют соперники или враги, а также чтобы завоевывать и умиротворять оккупированные территории. Царская Россия называла себя защитницей православных в Европе и на Ближнем Востоке. Франция времен империи утверждала, что она является покровительницей христианства на Ближнем Востоке, Османская держава претендовала на роль патрона мирового ислама, а крупные европейские государства регулярно настаивали на том, что они стремятся защищать еврейские меньшинства или исламское население за пределами их собственных границ. Для завоевания лояльности религиозных групп и сплочения их под политическими знаменами разрабатывались различные религиозные и пропагандистские стратегии, манипулирующие религиозными чувствами. Интересно, что все они опирались на один и тот же набор допущений. Религия обычно рассматривалась как источник власти, который способен узаконить участие в конфликте и даже оправдать насилие. Главным маркером человеческих сообществ определялась именно религиозная идентичность. Предполагалось, что все члены подобных групп благочестивы и руководствуются догматами своей веры. В целом религиозные общности считались объектами, которые можно использовать в геополитических интересах. По сути, религиозная политика становилась политикой международных отношений и конфликтов.

Но ученые уделяли этому явлению меньше внимания, чем можно было бы ожидать. Сейчас, когда в истории международных отношений наблюдается повышенный интерес к негосударственным акторам, специалисты все более активно изучают политическое использование обособленных групп в условиях конфликта и войны, а также политические программы и мероприятия, предназначенные для больших сегментов населения[35 - Eric D. Weitz, «From Vienna to the Paris System: International Politics and the Entangled Histories of Human Rights, Forced Deportations, and Civilizing Missions», American Historical Review 113, 5 (2008), 1313–1343, особенно 1314–1315.]. Однако и сегодня они в основном продолжают писать о группах, определяемых этнической или национальной принадлежностью[36 - Michael A.Reynolds, Shattering Empires: The Clash and Collapse of the Ottoman and Russian Empires, 1908–1918 (Cambridge, 2011) – это отличное исследование геополитики этнических групп в конфликтах великих держав. Среди других важных работ по теме стоит упомянуть Seppo Zetterberg, Die Liga der Fremdv?lker Russ-lands 1916–1918: Ein Beitrag zu Deutschlands antirussischem Propagandakrieg unter den Fremdv?lkern Russlands im Ersten Weltkrieg (Helsinki, 1978); Reinhard R. Doerries, Prelude to the Easter Rising: Sir Roger Casement in Imperial Germany (London, 2000), 1–31; и труды по восстанию арабов против Османской империи, о которых я скажу в главе 1.]. В процессе подобных исследований было продемонстрировано, что иногда целые этнические группы – особенно те, чья верность власти была под вопросом,– считались политически и стратегически значимыми. Также историки обращались к способам воздействия великих держав на эти группы, выясняя, как действия государств создают межэтнические противоречия и конфликты. Гораздо менее изучено использование религиозных групп в условиях соперничества великих держав – за исключением исламской мобилизации во время Первой мировой[37 - Среди важных работ на тему еврейского населения в политике великих держав см.: Egmont Zechlin, Die deutsche Politik und die Juden im Ersten Weltkrieg (G?ttingen, 1969); Isaiah Friedman, Germany, Turkey, and Zionism 1914–1918 (Oxford, 1977); Carole Fink, Defending the Rights of Others: The Great Powers, the Jews, and International Minority Protection, 1878–1938 (Cambridge, 2004); и Abigail Green, «Intervening in the Jewish Question, 1840–1878», in Brendan Simms and D. J. B. Trim (eds.), Humanitarian Intervention: A History (Cambridge, 2011), 139–158.]. Из-за этого наши знания о фактическом применении религиозной политики и пропаганды по-прежнему скудны. И в этом плане история кампаний, мобилизующих мусульман, особенно исламской стратегии Германии в годы Второй мировой войны, просто идеально подходит для изучения религиозной политики в условиях конфликтов и войн, а также способствует лучшему пониманию религии как фактора международных отношений и военных противостояний.

В нижеследующих главах я рассмотрю механизмы, с помощью которых власти рейха занимались осмыслением и использованием религии в политических и стратегических целях. В книге описываются стратегии и мероприятия, взаимодействие властей с религиозными учреждениями и авторитетами, их отношение к религиозным обычаям, а также религиозная пропаганда с ее установками, риторикой и символикой. Вопрос о роли ислама в германской политике и пропаганде обсуждается в трех частях книги: в части I рассматриваются стратегические и идеологические дебаты общего характера, которые проходили в Берлине; в части II анализируются германская политика и пропаганда в мусульманских областях, в частности на Восточном фронте, на Балканах, в Северной Африке и на Ближнем Востоке; в части III изучается военная мобилизация мусульман на оккупированных территориях.

Книга опирается на источники на немецком, английском, французском, боснийском (сербохорватском), албанском, арабском, персидском и татарском языках из более чем тридцати различных местных и национальных архивов в четырнадцати странах, включая собрания в Берлине, Фрайбурге, Кобленце, Франкфурте, Мюнхене, Штутгарте, Кельне, Бонне, Лейпциге, Вене, Вашингтоне, Лондоне, Париже, Москве, Варшаве, Праге, Риге, Симферополе, Загребе, Сараево, Тиране и Тегеране. Работа по восстановлению истории взаимодействия Германии с исламом часто была мучительной. Это связано не только с тем, что документы по этой теме разбросаны по разным архивам и библиотекам. В различных архивах, где я работал, специальной рубрики «Ислам» обычно не существовало. Соответственно, очень много времени уходило на то, чтобы просмотреть бесчисленные папки, где могла содержаться какая-то информация об исламских сюжетах. Нередко подсказки в отдельных источниках, хранящихся в этих папках, казались случайными и не могли быть оценены без понимания их связи с общей стратегией Германии. Тем не менее постепенно вырисовывались контуры всей картины: становилось понятно, что Берлин вел серьезную и нередко блистательно скоординированную политику по использованию ислама для достижения победы в войне.

1

Истоки

ДВАДЦАТЬ ПЯТОГО ИЮЛЯ 1940 года, после падения Франции и в начале битвы за Британию, отставной дипломат Макс фон Оппенгейм направил министерству иностранных дел Германии семистраничный меморандум, касающийся подготовки восстаний на исламских территориях противника[38 - Оппенгейм, меморандум, 25 июля 1940 г., Берлин, Политический архив министерства иностранных дел Германии (Politisches Archiv des Ausw?rtigen Amts), Берлин (PA), Nachlass Hentig, vol. 84; приложение к письму, отправленному Оппенгеймом Хабихту, 25 июля 1940 г., Берлин, PA, Nachlass Hentig, vol. 84. О меморандуме см.: Wolfgang G. Schwanitz, «Max von Oppenheim und der Heilige Krieg: Zwei Denkschriften zur Revolutionierung islamischer Gebiete 1914 und 1940», Sozial. Geschichte 19 (2004), 79–102.]. Настало время, пояснял он, для разработки всеобъемлющей стратегии, которая позволила бы мобилизовать мусульманский мир против Британской империи. В сотрудничестве с влиятельными религиозными деятелями, такими как панисламист Шакиб Арслан и муфтий Иерусалима Амин аль-Хусейни, немецким офицерам предстояло спровоцировать беспорядки во всем мусульманском «коридоре» из Египта в Индию. Восьмидесятилетний Оппенгейм знал, о чем говорит. Немногие люди повлияли на политику кайзеровской Германии в отношении ислама столь же основательно, как он.

Юрист по образованию, свободно владеющий несколькими ближневосточными языками, Оппенгейм много путешествовал по Африке и Ближнему Востоку. В 1896 году он был принят на работу в дипломатическое ведомство и двенадцать лет провел в Каире, где следил за политической динамикой мусульманского мира. Во время мятежа Махди в Судане он впервые столкнулся с исламом как политической силой. Оппенгейм обсуждал вопросы ислама с молодым Шакибом Арсланом[39 - Шакиб Арслан (1869–1946) – друзский принц (амир) из Ливана, политик, писатель, поэт и историк. Был одним из наиболее красноречивых и влиятельных сторонников панисламистской политики султана Абдул-Хамида II. Жил в изгнании в Швейцарии после французской оккупации Сирии в 1920?е годы.– Прим. пер.] и видными реформаторами веры – такими, как Мухаммад Абдо[40 - Мухаммад Абдо (Абду, 1849–1905) – египетский общественный и религиозный деятель, либеральный реформатор, считающийся основателем исламского модернизма. Главный муфтий Египта (1899–1905). Автор работ о реформах шариата, системы образования и т. д.– Прим. пер.]. С османским султаном Абдул-Хамидом II он обменивался мыслями о панисламизме, который Порта пыталась использовать для укрепления своих позиций как внутри империи, так и за ее пределами. Вильгельм II лично читал политические донесения Оппенгейма о мусульманском мире.

Политика Германской империи по отношению к исламу

С конца XIX века немецкие дипломаты, политики и колониальные чиновники все чаще имели дело с исламом. Кайзеровская Германия управляла значительным мусульманским населением в своих колониях – в Того и, что более важно, в Камеруне и Германской Восточной Африке. В этих владениях немцы с самого начала стремились использовать религию в качестве инструмента управления[41 - Об исламе в германских колониях в Восточной и Западной Африке см.: Holger Weiss, «German Images of Islam in West Africa», Sudanic Africa 11 (2000), 53–93; Michael Pesek, «Islam und Politik in Deutsch-Ostafrika», in Albert Wirz, Andreas Eckert, and Katrin Bromber (eds.), Alles unter Kontrolle: Disziplinierungsverfahren im kolonialen Tanzania (1850–1960) (Hamburg, 2003), 99–140; Michael Pesek, «F?r Kaiser und Allah: Ostafrikas Muslime im Gro?en Krieg f?r die Zivilisation, 1914–1919», Bulletin der Schweizerischen Gesellschaften Mittlerer Osten und Islamische Kulturen 19 (2005), 9–18; Rebekka Habermas, «Islam Debates around 1900: Colonies in Africa, Muslims in Berlin, and the Role of Missionaries and Orientalists», Chloe: Beihefte zum Daphnis 46 (2012), 123–154. Per Hassing, «Islam at the German Colonial Congresses», Muslim World 67, 3 (1977), 165–174, обсуждает роль миссионеров в дебатах об исламе в немецких колониях. Holger Weiss, «European Images of Islam in the Northern Hinterlands of the Gold Coast through the Early Colonial Period», Sudanic Africa, 12 (2001), 83–110, сравнивает восприятие ислама германскими, британскими и французскими колонизаторами.]. Если мусульманские лидеры подчинялись колонизаторам, то местные исламские структуры оставались в неприкосновенности. Шариатские суды работали, вакуфам[42 - Вакуф (вакф) – в мусульманском праве имущество, переданное государством или отдельным лицом на религиозные или благотворительные цели. В вакуф может входить как недвижимое, так и движимое неотчуждаемое имущество. Возникновение этого института объясняется в том числе стремлением собственников оградить имущество от захватов, конфискаций и произвола властей.– Прим. пер.] не мешали, медресе были открыты, а религиозные праздники признавались нерабочими днями.

Немецкие официальные лица управляли при помощи мусульманских посредников и сановников, которые, в свою очередь, придавали легитимность колониальному режиму. В глазах немецких колониальных чиновников, часто малочисленных, изолированных, всеми силами стремящихся обеспечить порядок и предотвратить восстания, эта политика непрямого управления казалась весьма эффективной. Только с конца 1900?х годов они кое-где начали ужесточать контроль над исламскими территориями и жестко противодействовать религиозным лидерам, не желающим сотрудничать с ними. Немецкие войска сражались с махдистами на севере Камеруна в 1907 году и подавляли беспорядки, вызванные так называемыми мекканскими посланиями, в Того в 1906?м и в Германской Восточной Африке в 1908-м[43 - О сопротивлении мусульман в немецких колониях см.: B. G. Martin, «Muslim Politics and Resistance to Colonial Rule: Shaykh Uways B. Muhammed Al-Barawi and the Qadiriya Brotherhood in East Africa», Journal of African History 10, 3 (1969), 471– 486; Thea B?ttner, «Die Mahdi-Erhebungen 1907 in Nordkamerun im Vergleich mit antikolonialen islamischen Bewegungen in anderen Regionen West- und Zentralafrikas», in Peter Heine and Ulrich van der Heyden (eds.), Studien zur Geschichte des deutschen Kolonialismus in Afrika (Pfaffenweiler, 1995), 147–159; и в целом указанную в сноске 3 литературу.]. Однако в целом эти конфликты не изменили политику Германии, которая продолжала использовать ислам для усиления колониального контроля над подвластными народами (фото 1.1).

Вовлеченность Германии в дела мусульманского мира все чаще заставляла государственных чиновников и экспертов обсуждать ислам в политическом ключе[44 - Ludmilla Hanisch, Die Nachfolger der Exegeten: Deutschsprachige Erforschung des Vorderen Orients in der ersten H?lfte des 20. Jahrhunderts (Wiesbaden, 2003), 1–85; Sabine Mangold, Eine «weltb?rgerliche Wissenschaft»: Die deutsche Orientalistik im 19. Jahrhundert (Stuttgart, 2004); Suzanne L. Marchand, German Orientalism in the Age of Empire: Religion, Race, and Scholarship (Cambridge, 2009); Ursula Wokoeck, German Orientalism: The Study of the Middle East and Islam from 1800 to 1945 (London, 2009), 1–184. Эти работы показывают общую картину немецкого востоковедения в эпоху Второго рейха.]. Принципы политики в отношении ислама, или Islampolitik, широко дебатировались в колониальных и правительственных кругах. В повестке колониальных конгрессов вопросы, касающиеся ислама и отношения к мусульманам на захваченных европейцами территориях, регулярно оказывались среди первоочередных. Важную роль в этих дискуссиях играли эксперты-востоковеды. Если раньше они интересовались в основном классическим исламом, то теперь их занимали исследование современного мусульманского мира и обсуждение имперской стратегии в отношении ислама.

ФОТО 1.1. Полицейские-мусульмане в фесках.

Немецкая колония Камерун, 1891 (источник: Bildarchiv Preu?ischer Kulturbesitz, Berlin, BPK)

Такие ученые, как Карл Генрих Беккер, который преподавал в недавно созданном Колониальном институте (Deutsches Kolonialinstitut) в Гамбурге, Мартин Хартман и Дидрих Вестерман, преподававшие в Берлине, поставили свои знания на службу империи. После 1900 года Имперский департамент по делам колоний (Reichskolonialamt) поддерживал их исследования, посвященные исламу в колониях. Ученые должны были накапливать знания как о распространении и влиянии этой религии, так и о потенциальной угрозе, которую она может представлять для немецкой власти – а также о связях мусульман, находящихся в германском подданстве, с другими частями исламского мира. Три крупнейших исследования были начаты Беккером в 1908 году[45 - Беккер так и не опубликовал результаты своего исследования, но некоторые предварительные выводы можно найти в C. H. Becker, «Vorbericht ?ber die islamkundlichen Ergebnisse der Innerafrika-Expedition des Herzogs Adolf Friedrich zu Mecklenburg», Der Islam 3, 3 (1912), 258–272; и перепечатка в С. H. Becker, Islamstudien: Vom Werden und Wesen der Islamischen Welt, vol. 2 (Leipzig, 1932), 127–148. Исправленный вариант опросника (1910) представлен в приложении к изданию 1932 г. См.: ibid., 143–148. Первая, менее подробная, версия опросника (1908) опубликована в: Weiss, «German Images of Islam in West Africa», 92–93.], Хартманом в 1911 году[46 - Хартман также не опубликовал свои результаты, однако его опросник был напечатан в: Martin Hartmann, «Zur Islamausbreitung in Afrika: Mit einem Frageblatt», Mitteilungen des Seminar f?r orientalische Sprachen 14 (1911), 159–162; предварительный отчет о ходе работы представлен в: Martin Hartmann, «Fragebogen ?ber den Islam in Afrika», Die Welt des Islams 1, 1 (1913), 42–44.] и Вестерманом в 1913 году[47 - Опросник Вестермана был опубликован в: Diedrich Westermann, «Fragebogen», 44–47; результаты исследования в: Diedrich Westermann, «Die Verbreitung des Islam in Togo und Kamerun: Ergebnisse einer Umfrage», Die Welt des Islams 2, 2/4 (1914), 188–276.], хотя только Вестерман опубликовал свои результаты. Важным форумом для профессиональных дискуссий об исламе и колониальной политике стало Германское общество изучения ислама (Deutsche Gesellschaft f?r Islamkunde) с его периодическим изданием Die Welt des Islams («Мир ислама»), основанным в 1912 году. За два года до этого в Колониальном институте в Гамбурге был учрежден журнал Der Islam («Ислам»), ставший еще одной площадкой для обсуждения современного ислама и политики.

Большинство экспертов поддерживали использование религиозных структур немецкими колониальными чиновниками. В отличие от туземных анимистических религий, которые считались дикими, ислам рассматривали как цивилизованное вероисповедание, управляемое определенным набором правил, норм и догм, которые можно изучать и использовать. Самым известным сторонником активной эксплуатации ислама в колониальной политике считался Беккер[48 - Беккер был крайне плодовитым автором. Он напечатал множество статей, посвященных исламу и колониальной империи Германии. См., например, C. H. Becker, «Ist der Islam eine Gefahr f?r unsere Kolonien?», Koloniale Rundschau 1, 5 (1909), 266–293; C. H. Becker, «Der Islam und die Kolonisierung Afrikas», Internationale Wochenschrift 4 (1910), 227–252; C. H. Becker, «Materialien zur Kenntnis des Islam in Deutsch-Ostafrika», Der Islam 2, 1 (1911), 1–48; и C. H. Becker, «Islamisches und modernes Recht in der kolonialen Praxis», Der Islam 4, 1/2 (1913), 169–172. Спор Беккера с антиисламски настроенными миссионерами на немецком Колониальном конгрессе в 1910 году стал достаточно известным событием. См.: C. H. Becker, «Staat und Mission in der Islampolitik», Verhandlungen des deutschen Kolonialkongresses 1910 (Berlin, 1910), 638–651; и C. H. Becker, «Die Islamfrage auf dem Kolonialkongre? 1910», Der Islam 1, 1 (1910), 390–391. Наконец, Беккер написал посвященную исламу статью в немецкий «Колониальный словарь»: C. H. Becker, «Islam», in Heinrich Schnee (ed.), Deutsches Kolonial-Lexikon, 3 vols. (Leipzig, 1920), vol. 2, 106–114. Большинство его работ по исламу и колониализму было перепечатано в: C. H. Becker, Islamstudien, vol. 2.]. Эта религия, по его словам, не угрожала власти колонизаторов, но могла и должна была применяться для укрепления господства цивилизованных империй, а также для обеспечения мира, стабильности и порядка.

Беккер полагал, что «исламская опасность» исчезнет после внедрения правильной колониальной политики. Мусульманские учреждения, странствующие проповедники и паломники должны находиться под строгим контролем, в то время как исламскому праву, медресе и вакуфам нужно обеспечить официальное признание. Беккер сильно повлиял на выработку стратегии в Берлине. Его взгляды поддерживали другие ученые, в том числе Дидрих Вестерман[49 - Diedrich Westermann, «Die Edinburger Weltmissionskonferenz in ihrer Bedeutung f?r die Mission in den deutschen Kolonien», in Karl Schneider (ed.), Jahrbuch ?ber die deutschen Kolonien 4 (Essen, 1911), 130–131; о его взглядах на ислам в колониальной Африке см. также: Diedrich Westermann, «Der Islam in West- und Zentral-Sudan», Die Welt des Islams 1, 2 (1913), 85–108.]. Лишь меньшинство экспертов, и особенно Мартин Хартман, выступало против любого взаимодействия с исламом в колониях[50 - Мартин Хартман был одним из немногочисленных экспертов, утверждавших никчемность ислама с точки зрения культуры, морали и политики. См.: Martin Hartmann, Islam, Mission, Politik (Leipzig, 1912); он критически отозвался о происламской речи кайзера в 1898 году. См.: Martin Hartmann, «Deutschland und der Islam», Der Islam 1, 1 (1910), 72–92, 74. Однако потом Хартман изменил свою точку зрения и поддержал германско-османскую кампанию за джихад во время Первой мировой войны. См. ниже литературу, перечисленную в сноске 20.]. Хартман считал мусульманскую религию угрозой, которую нужно контролировать. Указывая на воинственность, религиозный фанатизм, махдизм и опасность священной войны, он предостерегал колониальных чиновников от опоры на институты и авторитеты ислама. Однако, как правило, критика немецкой колониальной политики в отношении ислама не выходила за пределы церковных кругов. Христианские миссионеры видели в исламе угрозу своему делу (и колониальному режиму), регулярно обвиняя немецких администраторов в том, что те потворствуют мусульманской экспансии и потакают мусульманам[51 - О взглядах миссионеров на ислам в немецких колониях и их критике колониальной политики Германии см., например, труды первого Колониального конгресса 1902 года: P. W. Schmidt, «Die Behandlung der Polygamie in unseren Kolonien», in Verhandlungen des deutschen Kolonialkongresses 1902 (Berlin, 1903), 467–479; а также материалы второго конгресса 1905 года: Julius Richter, «Der Islam eine Gefahr f?r unsere afrikanischen Kolonien», in Verhandlungen des deutscмhen Kolonialkongresses 1905 (Berlin, 1906), 510–527; Jos. Froberger, «Welches ist der Kulturwert des Islam f?r koloniale Entwicklung?», in Verhandlungen des deutschen Kolonialkongresses 1905, 527–538; труды третьего конгресса 1910 года: Hubert Hansen, «Welche Aufgaben stellt die Ausbreitung des Islam den Missionen und Ansiedlern in den deutschen Kolonien?», in Verhandlungen des deutschen Kolonialkongresses 1910, 652–673; Josef Froberger, «Die Polygamie und deren kulturelle Sch?den», in Verhandlungen des deutschen Kolonialkongresses 1910, 717–732; Karl Axenfeld, «Die Ausbreitung des Islam in Afrika und ihre Bedeutung f?r die deutschen Kolonien», in Verhandlungen des deutschen Kolonialkongresses 1910, 629–638; а также Karl Axenfeld, «Geistige K?mpfe in der Eingeborenen-Bev?lkerung an der K?ste Ostafrikas», Koloniale Rundschau 4, 11 (1913), 647–673; Pater Amandus Acker, «Der Islam und die Kolonisierung Afrikas», Jahrbuch der deutschen Kolonien 4 (1911), 113–127; F. O. Karstedt, «Zur Beurteilung des Islam in Deutsch-Ostafrika», Koloniale Rundschau 4, 4 (1913), 728–736; Carl Mirbt, Mission und Kolonialpolitik in den deutschen Schutzgebieten (T?bingen, 1910); Martin Klamroth, Der Islam in Deutsch-Ostafrika (Berlin, 1912); Erich Schultze, Soll Deutsch-Ostafrika christlich oder mohammedanisch werden? (Berlin, 1913).]. Впрочем, на практике миссионерский активизм не имел особых последствий.