Враги

– Ну, что д?лать, что д?лать? – мысленно стоналъ Мотька. – Когда Богъ уже благословилъ и работа нашлась, такъ вотъ теб?, такой извергъ случился… И завтра опять это же самое будетъ, и посл? завтра то же…

– А чтобъ онъ пропалъ! – отъ всего сердца взмолился онъ.

– Австрiякъ, тотъ, братцы мои, самымъ лучшимъ манеромъ съ жидами со своими справился, – объявилъ Митричъ. – Взялъ да вс?хъ на мерзлый островъ въ Ледовитый океанъ и посадилъ.

– Ахъ, лиход?й! – одобрилъ Егорушка. И, желая перем?нить тему разговора, политично спросилъ:– А какая у австрiяка форма? Амуницыя, значитъ, какая у яво будетъ, амуницыя?

– Не хотимъ, говорятъ, жидовскаго духа – и шабашъ. Ступай на ледяной островъ… Ни солнца тамъ, ни дерева, ни травки, ни огня, – ничего не видать! Ледъ да б?лые медв?ди. Молись себ? своему жидовскому Богу!

– Богъ-то одинъ, – задумчиво произнесъ Егорушка.

– Богъ одинъ, да в?ра разная.

Егорушка помолчалъ.

– Ну, а тово… а у?хать оттеда, съ острова, разв? нельзя? – заинтересовался вдругъ Анисимъ.

– У-у-у?хать?.. Хо-хо-хо… Онъ те у?детъ!

Выцв?тшiе глаза Митрича злорадно заб?гали.

– А миноноски на что? Кругъ острова шестнадцать штукъ миноносокъ стоитъ, караулятъ, чуть кто съ м?ста тронулся – сейчасъ стопъ! Тутъ ему и крышка… Половина жидовъ на острову уже передохла… а доктора разсчитали, что черезъ семь годовъ ни слуху, ни духу отъ нихъ не останется.

В?теръ дулъ теперь сильн?е, м?нялъ направленiе и становился суше. Онъ обжигалъ Мотьк? лицо, упорно разворачивалъ полы его куртки и билъ его по тонкимъ, од?тымъ въ парусиновые штаны, подогнувшимся ногамъ. Даже усиленныя д?йствiя ломомъ не могли поб?дить холода и не въ состоянiи были сообщить гибкость кочен?вшему т?лу. Мотька весь дрожалъ. Жестокiя слова Митрича мучили его, – точно въ уши и въ сердце ему заколачивали длинные гвозди… Онъ бросалъ косые взгляды на Митрича, на его толстый, покрытый растрепанными, желтыми волосами затылокъ и кр?пко стискивалъ зубы. Онъ дрожалъ уже не отъ одного холода: негодованiе и ненависть вызывали въ немъ частое и мучительное трепетанiе.

– И плодущiе же, сволочи! – продолжалъ Митричъ. – Не надо и сусликовъ. Вотъ, прим?рно, этотъ самый пархъ, что сюда приперъ: ты думаешь, онъ у своего батьки одинъ? Чорта съ два! Сходи-ка къ нему домой, – небось, тамъ ихъ дюжина ц?лая. А то и дв?…

– Это какъ Господь, – сумрачно нахмурившись, пояснилъ Егорушка. – Господу народъ надобенъ…

– "Надобенъ"… Понимаешь ты!.. А вотъ кабы я надъ жидами главный командиръ былъ, выпустилъ бы я такой указъ, чтобы маленькихъ жиденятъ за ноги да объ ст?нку. Хопъ – и н?ту! Хопъ – и н?ту!.. Вотъ и къ этому бы халдею заглянулъ, – счетъ бы имъ тамъ подвелъ правильный…

"Извергъ, катъ!" – тихо шепталъ Мотька. И при этомъ самъ становился злымъ и жестокимъ. Онъ представлялъ себ?, съ какимъ удовольствiемъ онъ ударилъ бы изо всей силы Митрича по лицу… Разъ ударилъ бы, и два раза, и три раза… Билъ бы, пока не хлынула бы кровь, пока не окочен?лъ бы этотъ мерзкiй и злой языкъ…

И уже не было радости въ его душ?, не было въ ней и безц?льной жалобы, а все выше и выше поднималась жажда мести и кр?пла потребность расплаты. Ноздри у Мотьки яростно раздувались, глаза гор?ли, и щеки дергались въ мелкой и непрестанной судорог?…

Митричъ, сосредоточенно возясь, шагахъ въ сорока, съ огромной льдиной, прервалъ на время свои приставанiя къ Мотьк? и вс? ругательства адресовалъ къ непокорявшейся тяжелой глыб?. И Мотьк? это было непрiятно. Теперь ему изд?вательства Митрича были нужны. Они были ему нужны для того, чтобы довершить происходившую въ немъ работу, чтобы довести злобу до ярости, до безумства и швырнуть его – тщедушнаго, голоднаго, измученнаго мальчика – на этого тяжелаго, костистаго и грязнаго здоровяка… Все въ немъ кип?ло и бурлило, хотя и не въ такой еще степени, чтобы расправу начать сейчасъ же. Нужно было новое раздраженiе, необходима была еще новая, посл?дняя обида, чтобы голосъ разума и подлаго разсчета замеръ окончательно, чтобы сердце загор?лось со вс?хъ сторонъ.

Митричъ поб?дилъ, наконецъ, свою льдину. Посл?днимъ усилiемъ онъ приподнялъ ея край, подсунулъ подъ него ломъ и выпихнулъ тяжелую глыбу наверхъ.

– Тьфу, бей тебя сила Божiя! – проворчалъ онъ, отставивъ прочь ломъ и туже стягивая служившiй ему поясомъ синiй вязаный платокъ. – Заморился, прямо б?да!.. А ты, послушай-ка, какъ тебя тамъ, свиное ухо? Дай-ка табачку!..

Въ глазахъ Мотьки молнiей сверкнула какая-то дикая улыбка. Ломъ выпалъ изъ его рукъ, весь онъ мгновенно выпрямился.

– Холеру я теб? дамъ, прохвостъ!

Слова эти прозвучали р?зко, отчетливо и звонко, – точно тяжелымъ молотомъ ударили въ тонкую серебряную доску. Митричъ удивленно поднялъ голову.

– Чего?

– Прохвостъ!.. Мучитель!!.. Извергъ!.. – истерически кричалъ Мотька:– За что ты меня мучишь?.. Да я теб-б-бя, кровопiйцу… уб-б-бью!

И, поднявъ кверху длинныя, худыя руки, онъ ринулся впередъ.

На одно мгновенiе, вс?хъ – и Митрича, и Анисима, и Егорушку – охватило полное оц?пен?нiе.

То, что происходило передъ ними, было такъ странно, такъ неожиданно и нев?роятно, что они не могли в?рить глазамъ. Ошеломленные, они не проронили ни звука. И тяжелую, сумрачную тишину, царившую надъ скованной р?кой, надъ мертвымъ слоемъ камышей и надъ пустыннымъ, мерзлымъ берегомъ, раздиралъ лишь пронзительный, дикiй вопль Мотьки. Словъ Мотька не произносилъ никакихъ, и то, что вылетало изъ его груди, было лишь безсмысленнымъ, ровнымъ и р?жущимъ ревомъ раненаго на смерть, уже изнемогающаго, истекающаго кровью, но сильнаго яростью и б?шенствомъ животнаго. Животное это неслось впередъ, къ тому, кто его ранилъ, неслось зат?мъ, чтобы быть раненымъ вторично, еще ужасн?е, – но и зат?мъ также, чтобы отомстить и въ посл?днемъ предсмертномъ усилiи уничтожить растерзать убiйцу-врага!

– Лиход?й!.. Ахъ, лиход?й!.. – завизжалъ вдругъ Егорушка. И, подб?жавъ къ Митричу, онъ обхватилъ его руками. Широкимъ армякомъ своимъ онъ прикрылъ Митрича всего – и этимъ, повидимому, разсчитывалъ оградить его отъ нападенiя Мотьки и предотвратить б?ду.

Однако же, катастрофу предупредилъ не онъ, а Анисимъ.

Безмолвный дворникъ проворно подскочилъ къ Мотьк?, схватилъ его за шиворотъ, приподнялъ на полъ-аршина надо льдомъ и, не проронивъ ни слова, какъ котенка, понесъ въ сторону.

– Пусти! – захлебываясь, рычалъ Мотька:– Пусти, сволочь!

Онъ бился и извивался вс?мъ т?ломъ и стучалъ кулаками и ногами по Анисиму, куда попало. Но дворникъ держалъ его кр?пко. Онъ какъ-то такъ ловко обнялъ своего пл?нника, что сковалъ ему и руки, и ноги, и тотъ могъ теперь вздрагивать и колыхаться однимъ только туловищемъ.

Оттащивъ Мотьку саженъ на двадцать, онъ опустилъ его за ледъ и, ставъ впереди, какъ пугало на огород?, горизонтально раздвинулъ руки.

– Стой тутъ! – вяло проговорилъ онъ. – Стой… стой, а то буду бить…

Мотька мутными, непонимающими глазами гляд?лъ на Аеисима, на стоявшихъ впереди Митрича и Егорушку… Куртка его разстегнулась; л?вая пола, въ борьб? съ Анисимомъ, распоролась до самаго рукава, и в?теръ рвалъ ее и трепалъ, какъ флагъ. Анисимъ, продолжая держать правую руку въ горизонтальномъ положенiи, л?вой добылъ изъ кармана трубку. Устроивъ трубку во рту, онъ опустилъ и другую руку и, орудуя уже об?ими, сталъ застегивать Мотькину куртку. Мотька безучастно смотр?лъ на д?йствiя дворника и верт?лъ головой то вправо, то вл?во. Онъ точно не сознавалъ того, что случилось, и точно искалъ чего-то…

– Скажешь мамк?,– бормоталъ Анисимъ, подергивая оторванную полу, – мамка зашьетъ…

И вдругъ Мотька вздрогнулъ, какъ-то странно ахнулъ, и слезы обильно полились по его озябшимъ щекамъ.

А Егорушка, между т?мъ, схватилъ за об? руки Митрича, подпрыгивалъ, семенилъ ногами и, взволнованно заглядывая прiятелю въ лицо, таинственно и внушительно шепталъ:

– Не обижай, не обижай, Митричъ, мальчонку!.. Что будешь д?лать?.. Жиденокъ онъ, жидъ… а нельзя… нельзя обижать…

Онъ хлопалъ себя руками по бедрамъ, вздрагивалъ плечиками и удивленно озирался.

– Вишь, д?ла какiя, а?.. В?дь лиход?и вы, а? Ей-право, лиход?и, ей-право… А обижать нельзя… не надо…

Митричъ молчалъ.

Отвернувшись отъ того м?ста, гд? находились Анисимъ и Мотька, онъ сурово смотр?лъ себ? подъ ноги и дышалъ часто и тяжело. Онъ стоялъ неподвижно, какъ и его воткнутый между двумя льдинами ломъ, и лицо его было желто, а глаза тусклы и прищурены. Что происходило въ этомъ челов?к?? Все ли еще сковывало его огромное изумленiе? Или его душило оскорбленное самолюбiе? Или зашевелилась въ немъ сов?сть – онъ созналъ свою вину, и ему было стыдно этого горестно трепетавшаго надъ мерзлой равниной, безпомощнаго д?тскаго плача?..

Митричъ молчалъ. Ротъ его перекосился, желтые усы и борода тихо вздрагивали.

И то, что преобладало въ этой темной, огруб?лой душ?, вылилось, наконецъ, въ хрипломъ, полномъ жел?зной ув?ренности возглас?:

– Постой, Іуда! Я еще съ тобою расправлюсь… Не я буду – не утоплю!..

IV

Минутъ черезъ десять все надъ р?кой затихло и примолкло, и вс? четверо опять взялись за работу. Работали хмуро, нехотя, не думая о д?л?. Мысли были о другомъ, – о томъ, что только что произошло, о томъ, ч?мъ случившееся должно завершиться, и настроенiе у вс?хъ было темное, тревожное, выжидающее.