Кхаа Тэ

Доев и облизав миску, а заодно и собрав все хлебные крошки со стола, коротышка звучно рыгнул, погладив себя по набитому животу. В полумраке блеснул укоризненный взгляд Таборы. Она даже хотела высказать что-то не лестное, но внезапно ее внимание переключилось на посох, стоящий у стены. Корона из ветвей, пылала подобно огню, что сейчас под порывами ветра, со стремительной скоростью, распространялся по Дубкам.

– Она здесь, – довольно прорычала демонесса. И в подтверждение ее слов, свет приближающихся факелов озарил кухню, а на улице, послышался топот ног и громкие голоса.

Науро и Табора стремительно кинулись к окну. Но каково не было их любопытство, парочка не позабыла об осторожности. Они не прилипли к стеклу, а встали по бокам обзорной прорези, надежно оставаясь в тени помещения.

Во двор вбежала всполошенная девчушка Лангренов. Мрачный эльф с ужасом икнул, глядя, как следом за соломинкой мчится толпа сельчан. Если они всей гурьбой вломятся в дом, то у него и демоницы – нет шансов на побег. И даже, если Табора начнет раскидываться магией, то наверняка среди этих деревенщин есть храмовники с их амулетами и хлыстами. Радовало, что паладинов нигде не видно. Толстяк взглянул на демонессу, у которой на лице не дрогнул, ни один мускул. Она сосредоточено пялилась в окно, что-то прикидывая в уме.

К счастью или нет, девчонке не удалось добежать до двери. Какой-то массивный толстяк, перехватив ее у самого порога, потащил прочь от дома. Златовласка визжала, отбиваясь руками и ногами, но все было тщетно. С великаном ей было не совладать. Беснующаяся толпа влилась во двор, окружив громилу и его добычу.

Мохнатые брови эльфа взъерошились, и он издал угрожающий рык. Словно эхо, рядом прозвучало шипение Таборы. Демонесса впилась взглядом в невысокую грузную фигуру в бело-зеленом балахоне, который был замаран в пепле, до неприличия.

Пока увалень заламывал руки, вырывающейся Ребекки. Священнослужитель что-то громко вопил, то и дело, указывая на бедняжку. Его слова трудно было разобрать, крики толпы и ветер, нарочито мешали демонице и эльфу уловить смысл сказанного.

Конь Годфри был взмылен от ожесточенной скачки. Нужно было, как можно скорее добраться до деревеньки. Обычно, юноша этот путь проделывал пешком. Прогулки по уделу, Дубраве и за пределами стены, добавляли выносливости, тренируя тело. Но сейчас, не оставалось времени на то, чтобы разгуливать по окрестностям и любоваться пейзажами. Впрочем, пустись Годфри бегом, то вряд ли успел бы преодолеть расстояние между замком и Дубками быстрее жеребца.

Лишь благодаря ретивому животному он явился вовремя. На деревенской улице и во дворе Лангренов скопился народ. Здесь присутствовали не только жители Дубков, но и стражники и даже десяток обитателей замка: челядь да ремесленники.

Спрыгнув с лошади, паренек мимолетом взглянул в другой конец села, где во всю буйствовал огонь, и выругавшись про себя на нерадивых крестьян, стал пробираться через людскую массу. Где-то там, за сборищем зевак, должна была быть она.

– Воистину! Дьявольское отродье! – вопил с пеной у рта Конлет, удовлетворенно глядя на то, как девчонка Лангренов визжит в громадных лапищах Финли.

Мясник давно точил зуб на Артура, втайне завидуя ему. У простого фермера была жена красавица, хоть и сгинула. Детвора, один смазливее другого, будто не крестьяне, а какие-то аристократы – с тонкой костью, манерные, обучены грамоте. У громилы давно возникли подозрения, что неспроста эта семейка переехала в Дубки, видимо, скрывались от кого-то. А раз прятались, значит, за ними числились грешки. Храмовник подтвердил догадки, и теперь Финли мог вдоволь поизмываться над Лангренами, с разрешения самого Пророка.

– Была бы эта дева чиста перед Создателем и перед народом, пустилась ли в бега? – продолжал верещать храмовник. Его лысина лоснилась от пота, да и сам он взмок от натуги, но останавливаться не собирался, это был его час славы и признания. Толпа шла за ним, следуя по пути Вечного света, а точнее, за корыстными амбициями церковника.

– Пусть вероотступница будет проучена за свои злодеяния, представ пред справедливым судом Тарумона Милосердного и его верной паствы. Ибо…

Звонкая пощечина оборвала речь разошедшегося священнослужителя. В округе воцарилась гробовая тишина, если не считать выкриков Ребекки, которая не оставляла попыток вырваться из рук, злорадно ухмыляющегося мясника, повторяя одно и тоже.

– Пусти меня, пусти!

– Сейчас же убери от нее свои грязные лапы! – голос Годфри звучал угрожающе, а в глазах, охваченных гневом, отражались огоньки пылающего пожара. – Или я клянусь, Финли, ты до конца своих дней будешь кормить крыс и червей в темнице замка!

Громила недоуменно взглянул на Брата Конлета, прижимающего пухлую ладонь к горящей от боли щеке, и лишь затем повиновался приказу юного барона.

Ребекка, избавившись от железной хватки, кинулась в объятья Годфри, крепко прижавшись к его груди. Он обнял ее и оглядел притихшую толпу, которая хоть и была охвачена азартом, но не посмела продолжать бесчинства в присутствие молодого господина.

– С каких пор, вы, баронские поданные, пренебрегая законами короля и своего феодала, решаете творить самосуд? – громогласно вопросил паренек, твердым взглядам, смотря в лица, растерянных людей. – Или вы наглотались дыма от пожарища и возомнили себя инквизиторами? Возможно, я что-то упустил, и Тивар издал указ, где прописано, что с этих самых пор, любой мелкий храмовник может ткнуть в первого попавшегося мендарвца пальцем и объявить его колдуном? Без доказательств, без справедливого суда, уповая лишь на слово, брошенное надменным рясником?

Сельчане опустили глаза, мечтая провалиться сквозь землю. Негодование Годфри было также неприятно, как и ярость Бальтора Данкоса или, упаси Создатель, короля. Беда заключалась в том, что юноша был частично прав. Люд кинулся за Ребеккой Лангрен лишь потому, что один из священнослужителей, без подтверждения злодеяний, обвинил ее в пособничестве Тьме.

– Он околдован ведьмой! – внезапно взвизгнул Конлет, очнувшись от оцепенения.

Когда победа была в его руках, церковник не желал отступаться, даже если предстояло противостоять тщеславному и зазнавшемуся дворянину. Свиные глазки адепта Тарумона Милосердного налились кровью. Мелкий выскочка прилюдно наградил его оплеухой, а сейчас вознамерился утянуть из-под носа, заработанную непосильным трудом славу.

Годфри, не удостоив взглядом храмовника, продолжал взирать на сельчан, успокаивающе гладя Ребекку по голове.

– Если, кто-нибудь из вас попытается причинить вред этой девушке, ее семье, или кому-либо другому, без свидетельства вины, я вам обещаю, что нечестивец, решившийся на такой опрометчивый шаг, предстанет пред взором самого Тивара. И поверте слову барона, все муки мира вам покажутся усладой, по сравнению с теми пытками, что уготовят для вас палачи Его Величества…

Внезапно испуганный крик пронесся над толпой, неистовым ураганом. Завопили те зеваки, что стояли в первых рядах и могли лицезреть, представшую картину воочию.

Ребекка почувствовала, как что-то липкое и горячее брызнуло ей в лицо. Она распахнула глаза и с ужасом узрела, длинное острие копья, торчащие из груди друга. Тело барона обмякло, и теперь златовласка держала Годфри в объятьях, а не он ее.

Брат Конлет без зазрений совести выдернул пику из тела юноши, злорадно скалясь. Стражник, у которого храмовник отобрал оружие, словно задеревенел. Он где-то в глубине души осознавал произошедший кошмар, но не желал верить, что безумное действие, совершенной священнослужителем, случилось наяву, а не в дурном сне.

– Он был потерян для Создателя! – воскликнул Конлет, тряся пикой в воздухе. – Ведьма зачаровала его! Окажись Его Величество на моем месте, то поступил бы точно так же! Ибо наш милостивый правитель чтит писание Пророка и призирает еретиков! Не я признал эту девушку виновной! Верховный жрец! Вы сомневайтесь в решение капеллана, и мыслете, что он стал бы понапрасну наговаривать на честных граждан? Его Преосвященство никогда не выдвинет обвинения против предполагаемого отступника, не обсудив его с королем!

В толпе послышались робкие перешептывания. Одни со слезами на глазах, глядели на умирающего господина и златовласку, которая опустилась на землю, вместе с неподвижным телом барона. Другие были готовы признать, что, как ни крути, но в словах храмовника кроется истина.

Ребекка, захлебнувшись в немом стоне и дрожа всем естеством, склонилась над Годфри, крепко прижимая его к себе. По ее щекам ручьями текли слезы, перемешиваясь с кровью юноши, обагрившей лицо. Она чувствовала аромат цветочного мыла и тошнотворный запах смерти, что исходил от друга. Собирательница душ солнечным затмением, подобным холодному савану, накрывала лик светловолосого паренька.

«Я заберу тебя у него, а его отберу у тебя» – звучал в голове шелест голосов Темноликой. Сон… Гадкий сон, что стал пророчеством…

– Прости меня… – прошептал Годфри, выплевывая собственную кровь, которая пошла горлом и пенилась в уголках рта.

– За что? – всхлипывая, пробормотала златовласка, пытаясь утереть алые следы с лица юноши.

– За то, что не смог тебя уберечь… За то, что недостаточно любил тебя, чтобы спасти. За тот поцелуй, что украл без твоего ведома…

Ребекка заревела в голос. Слова друга жгли сердце больнее, чем огонь пожара, неумолимо выжигающий деревню дотла.

– Это я виновата. Из-за меня… Из-за меня…

Годфри попытался улыбнуться, но кровавый кашель, вперемежку с хрипами, не дал ему этого сделать. Он коснулся указательным пальцем серебристого локона девушки, покрытого багровыми пятнами.

– Я всегда был готов отдать свою жизнь Собирательнице душ, в обмен на твою. Правда, не думал, что произойдет это так скоро… – Годфри вновь одолел приступ кашля. Казалось, еще немного и он захлебнется в собственной крови.

Внезапно кто-то подхватил Ребекку под руки и стал с силой оттаскивать от барона. Девочка, дикой рысью, что обитает на горном плато Билстока, стала вырываться. Она царапалась, кусалась, шипела, визжала, стремясь травмировать захватчиков. Слезы застилали глаза, но даже через мутную пелену, ей удалось разглядеть, как фигуры, подняли тело юноши с земли и понесли куда-то, в толпу.

– Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! – кричала она, пытаясь освободиться из плена недругов.

Кто-то схватил ее за ноги, чтобы она не брыкалась. И ее поволокли в противоположенную сторону. Вот только, донести до места назначения, не удалось. Реки теплой и склизкой жидкости потекли по волосам и лицу, пропитывая платье. Хватка ослабла. И девочка почувствовала, как боль пронзила ее тело, когда она ударилась спиной о твердую почву двора.

Отплевываясь, Ребекка пыталась привстать, но огромная черная лужа, в которой она барахталась, не позволяла подняться на ноги. Златовласка скользила и вновь падала. Кровь и слезы не давали возможности осознать, что происходит. Она слышала булькающие звуки, исходящие от умирающих рядом с ней людей, дикие крики сельчан, разбегающихся в панике. Страх, ужас, отчаяние, неопределенность – все смешалось. Ребекка Лангрен, сквозь шквал эмоции, старалась убедить себя, что случившиеся события, всего лишь дурной сон, накрывший внезапно сознание. Сновидение, что оборвется, как только она проснется и откроет глаза.

Небольшая процессия, в которую входил Верховный жрец и барон, неспешно двигалась от замка к Дубкам. Бежать на пожар высокопоставленным особам, сломя голову, было непристойно. Сын феодала, в отличие от отца, помчался в Дубки стремглав. Горячее юное сердце всегда жаждет оказаться первым в центре событий.

Кортеж сопровождали два паладина и десяток стражников. Псилон Герион Виэнарисс гордо восседал на своем жеребце, по правую руку Бальтора Данкоса. Он мог остаться в замке, и проигнорировать неурядицы небольшого удела, но что-то подсказывало ему, что пожар в деревушке, связан с делами ордена. Данное стечение обстоятельств не могло быть простым совпадением.

Капеллан насторожился, как только из уст секретаря прозвучала громкая фраза: горит дом травницы. Верховный жрец не стал пренебрегать зацепкой. Он разослал храмовников по окрестностям, и один из них, как раз должен был проверить хижину старой Беллы. Псилон, конечно, не предполагал, что старушка окажется настоящей чародейкой, но следуя чутью, он был вынужден опровергнуть свои догадки, уповая на то, что они не подтвердятся.

Первые тревожные опасения зародились в его голове, когда из Дубков во весь опор примчался всадник. Это был один из послушников – Уолш. Взмыленный, как и его лошадь. Он, запинаясь, зашептал на ухо Верховного жреца, стараясь изо всех сил не повышать тон, чтобы слова его не долетели до ушей барона. Мужчина говорил сбивчиво, пытаясь совладать с волнением, обуявшим его. Капеллану с трудом удалось разобрать лепет, будущего брата Вечного света.

Новости были отвратные. Псилон, стал темнее тучи, его губы скривились от негодования. Он из последних сил стремился сдержать гнев. Негоже, чтобы барон заподозрил о чем-либо. Тот и так превратился в сплошной слух, внимательно следя за переговорщиками.

Верховный жрец тихо отдал Уолшу распоряжения, и взглядом сделал знак паладинам. Те кивнули и вместе с послушником, пришпорив коней, помчались в сторону Дубков.

– Что-то случилось, помимо пожара, Ваше Преосвященство? – с беспокойством поинтересовался Бальтор Данкос, ерзая в седле.