когда мир отчего-то казался еще родней.
Ядовитых монстров выманивала на ладонь,
приручала и припрятывала в рукаве,
сочиняла сказки, со ссадин сметала соль (не на коже, глубже).
Гладила по голове.
Не смотри на меня, это вовсе не доброта!
Не пытайся приклеить ко лбу идиотский нимб.
Я дышала ветром и юностью.
Череда мельтешащих лет не делала мне вреда,
с каждым мигом все ускоряя привычный ритм.
А они, уходя, оборачивались назад,
я смеялась, прощалась, махала им вслед рукой.
Год за годом один и тот же вела обряд,
не держала мысли отправиться на покой…
Но проруха, на деле, имеет негрозный вид:
через белые перья синели ее глаза.
А на грудь опускался невидимый монолит,
тяжелее и старше египетских пирамид…
верный признак того, что пора менять адреса.
Распадалось пространство, время ломало ход,
обратив направление строго внутри меня,
увлекая в солоноватый водоворот.
Расходилась кожа, раскалывалась броня.
Длилось странное чувство, что мне перелили кровь,
не пятьсот миллилитров, а всю, что во мне текла…
Впрочем, нет в обиходе к тому подходящих слов, как углов у шара.
Мне, в самом деле, пора».
Загустели сумерки, сирым остался дом.
А она неслышно ступая брела на юг,
за спиной рюкзак и за ней же – замкнулся круг.
На пригорке, помедлив, едва повела плечом:
«Я, возможно, вернусь, но, бесспорно, другим путем».