Monsieur Serge. Истории приключений и испытаний князя Сергея Волконского

***

Элен глядела на себя в зеркало, и отражение ее не радовало – даже в белом платье с голубой отторочкой, с незабудками в круто завитых локонах, по последней моде, она выглядела слишком бледно, слишком неуместно среди ее сестер. Катрин, даже ощутимо беременная, затмевала своей полновесной красотой всех и вся. Мари, легкая и порхающая в своем розовом платьице, отвлекала на себя всеобщее внимание, напоминая яркую летнюю бабочку, перелетающую с цветка на цветок. Гостей было много – дам и господ, военных и штатских, все встречали ее, как именинницу, на пороге залы, целовали ей руки или ограничивались – в случае дам – церемонным объятьем и обязательным троекратным поцелуем в обе щеки. Все глядели на нее весело, но Элен не могла не заметить, что их взгляды сменяются на сожалеющие, и что каждый имеет своим долгом прошептать на ухо спутнику или подруге свое мнение о состоянии ее здоровья. Череда поздравляющих прервалась лишь на миг, когда она встретилась взглядами с одним немолодым уже офицером, пришедшим вместе с ее beau-frer’ом Орловым, и робко поднесла свою руку, выслушав перед этим его имя.

– Князь Сергей Волконский к вашим услугам, mademoiselle. И мои поздравления с этим замечательным днем.

По-французски сей князь говорил так, словно язык был для него родным. Ничем не хуже той же mademoiselle Moustier, урожденной француженки. И как-то он отличался от всех остальных… Все именины – начиная с парадного обеда, заканчивая небольшими танцами в довольно тесной комнатке – Элен старалась искать глазами князя Волконского, отлично зная, что это рискованно. Слишком много здесь тех, кто смотрит на нее. И кто потом красноречиво подметит, кому она адресует эти взгляды. В них, однако же, не было ничего, что могло сойти за пылкое чувство или начинающуюся влюбленность. Простой интерес – Серж не похож на других кавалеров столь же сильно, сколько она не похожа на прочих барышень. Дело ли в меланхолии, разлитой во взгляде его серо-голубых глаз… Или в общей немногословности, в умении присутствовать в самой гуще веселых гостей, но при этом держаться в некоторой стороне от всеобщей радости, уже успевшей ее сильно утомить. В самый разгар веселья Элен и удалилась в свою комнату, и нынче сидела перед туалетным столиком, пытаясь собраться с духом. Потом, поняв, что ее длительное отсутствие вызовет переполох, спустилась вниз – с трудом, стараясь не вслушиваться во всеобщий гул.

– Элен, так вот ты где, – воскликнула маменька, привычно вглядываясь в ее лицо. – Я понимаю, что ты не танцуешь, но присутствовать на вечере все же ты должна. Твой праздник. Тем более, Мари хочет спеть для тебя. И весьма расстроится, заметив, что твое место пусто.

– Простите, мне нужно было освежиться, – склонила голову девушка.

Мать снова встревоженно посмотрела на нее, но, не увидев признаков надвигающегося приступа, удовлетворенно кивнула головой и, взяв ее за руку, проводила на место.

Мари, как всегда, пела особо чувствительный романс, тщательно стараясь и ловя на себе лица зрителей – восхищенные, как всегда. Затем, после того, как Элен, встав, объявила благодарность сестре за такой дивный подарок, на младшую из барышень Раевских обрушился шквал комплиментов: «Почти как в Италии!», «Да ей с концертами выступать надобно!», «Чудесная сирена!». Элен невольно оглянулась, и тут снова встретилась глазами с князем Сергеем. Странно было, что тот не смотрел на сестру все представление – девушка знала об этом лучше остальных – а предпочел прикрыть глаза, верно, переносясь в совершенно иные места и пейзажи, представляя на месте Мари иную деву. Нынче он словно очнулся от сна, и взгляд его был недоуменным, но внимательным.

– Ваша сестра великолепно поет, – сказал он, чтобы хоть как-то оправдать их зрительный контакт, случившийся на публике. – Думаю, вы тоже.

Элен вспыхнула. Петь она не могла. С ее болезнью брать уроки вокала было бессмысленно – голоса все равно не хватит даже на самую скромную песенку. Несколько лет назад, когда девушка еще только вступала из отрочества в девичество, доктор вообще запретил ей все занятия, «требующие долгого сосредоточения и приводящие к нервическому напряжению». Родители приняли рекомендацию лишь частично, и музицировать Элен все-таки научилась. Но пение было занятием Мари. О том Элен нынче и сообщила князю.

– Не сомневаюсь, что у вас тоже имеются таланты, о которых вы почему-то не упоминаете всему свету, – проговорил ее визави тоном слишком искренним, чтобы она приняла это за пустую любезность.

Почему-то в этот миг Элен захотелось сообщить князю о том, что она более всего любит делать. Хотелось и упомянуть переводы, скромные и небольшие, с английского на французский и обратно, листы с которыми она, поссорившись как раз таки с Мари, выкинула из окна, и которые нашел, собственно, виновник этой ссоры, начав их неумеренно нахваливать – мол, ничего лучше и вернее не читал, и даже купленные им по случаю переводы Байрона на французский не стоят ничего по сравнению с этими шедеврами. Девушка не повелась на эту лесть, зная, что цель ее слишком очевидна. Доселе о любви к поэтическому переводу она предпочитала никому не говорить. Но почему-то именно этому князю рассказать хотелось.

– К сожалению, мои увлечения продемонстрировать сложно, – произнесла она тихо. – И не думаю, что они достойны сколько-нибудь высокой оценки.

– Позволю себе угадать… Вы пишете стихи?

– Почти, – губы барышни тронула бледная улыбка. – Как вы догадались?

– Это было нелегко, право слово. Тем более, я до конца и не угадал. Думал поначалу, что вы рисуете. Или рукоделием занимаетесь.

Элен вспыхнула. Как раз последнее занятие ей давалось менее всего успешно. Младшая сестра ее хороша была даже в этом. Вот, кстати, и она, подходит к ним и вклинивается в своей манере в беседу.

– О, Ваше Сиятельство, Элен у нас не вышьет и простенького рисунка по канве. Ей это не дано, увы. Зато прочли бы ее переводы… Сам господин Пушкин хвалил, а он-то, как сами понимаете, знает в сем деле толк!

Серж перевел взгляд с одной сестры на другую. Старшая, именинница, показалась ему особенной. В Маастрихте, в соборе, он видел статую Мадонны, столь непохожую на многие остальные, коими уставлены все католические церкви, построенные в тех землях – золотистые волосы, теплый и милосердный взгляд синих глаз, тонкие руки, хрупкая и изящная фигура. Богатое, расшитое серебром и позолотой облачение, казалось, обременяет эту статую Царицы Небесной, а голова ее клонится под тяжестью венца сложной работы. Как только он увидел вторую из сестер Раевских, то понял, с кого же могли изваять подобие такой статуи. Красота не для мира сего… И непонятно, откуда взялась в этом семействе людей темноволосых и темноглазых, шумных и экзальтированных эта тихая блондинка. Правда ли, их родная дочь, а не воспитанница и не подкидыш? Удивительно… Признаться, Волконский слишком часто смотрел на нее и понимал, что на его взгляды отвечают – и без негодования. А поговорив с нею, он почувствовал, что свою инаковость Элен ощущает в полную силу – и немудрено. Он сам, в собственном семействе, в кругу многочисленной родни, испытывал похожие чувства. Вроде бы, вокруг близкие, со младенчества знакомые люди – но отчего-то понимаешь, что ты к их кругу не принадлежал никогда. Что ты не их рода-племени… И это ранее озвучивали вслух. Наверное, и с ней, с этой Элен, так же было.

Младшая сестра, появившаяся рядом, составляла полный контраст с Элен. Она-то как раз и была дочерью своего отца и матери, принадлежа к типажу «вакханки», который нынче, похоже, был в моде и пользовался бешеной популярностью среди мужчин. Черные густые волосы, смуглую кожу удачно оттеняет кремового цвета платье, огромные, в пол-лица, темно-карие глаза, мягкие, несколько неправильные черты лица, стройный силуэт, не производящий, впрочем, впечатления хрупкости. И держится сия Мари крайне уверенно и даже с вызовом – сразу видно, любимица семьи, которой никто не смеет перечить Вообще, эта барышня напоминала чуть более юную и подвижную копию собственной сестры Катрин.

Несмотря на свой юный возраст, девушка уже вела себя увереннее некуда – можно подумать, что это она старшая сестра Элен, а не наоборот. И для старшей ее явление несколько досадно.

– Господин Пушкин?.. – повторил Серж рассеянно, любуясь девушками – каждая красива в своем роде, но блондинке он бы отдал предпочтение как в танце, так и в беседе.

– Он самый! – продолжила Мари, не обращая внимание на то, что сестра ее побледнела и отвернулась. – Сказал даже, что сам так никогда не переведет!

– Это логично. Он сочиняет на русском языке, а не на французском, – пожал плечами князь.

Мари посмотрела на него удивленно и несколько озадаченно.

– Вам не нравится Пушкин, Ваше Сиятельство? – спросила она.

– С чего ты взяла, ma soeur, что Сергею Григорьевичу не нравится его поэзия? – проговорила Элен внезапно резким и твердым тоном, повернувшись к ним.

Настал черед младшей сестры краснеть. Но она быстро овладела собой и обратилась к князю:

– А какие из стихов Пушкина вам нравятся?

Серж пожал плечами и улыбнулся, дабы сгладить неловкость. Хотелось бы признаться этой барышне, что он поэзию вообще не воспринимает – ни на слух, ни на бумаге. Но это не значило, что он не знал поэтов лично. И придерживался о них не самого высокого мнения.

Конечно, он слышал про сего Пушкина. И даже видел его. Принял тогда за провокатора, ибо этот небольшой верткий молодой человек, одетый всегда по последней лондонской моде, ужасно хотел попасть в общество и приставал к каждому из Управы с этой просьбой. Ко всем, кроме Сержа – видать, одного не слишком дружелюбного взгляда с его стороны хватило, чтобы сей «гений поэзии» и «русский Байрон», как его уже отрекомендовали восторженные почитатели – а среди членов Союза их нашлось немало – ограничивал общение с князем исключительно формальными фразами. Когда кандидатуру Пушкина поставили на голосование, то вердикт оказался отрицательный. «Он разболтает о нас всем подряд», – так сказал Давыдов. – «Уж я-то его знаю. Через два дня о нас будут знать все и каждый». «О нас и так знают все», – пожал плечами Пестель. – «Судя по масштабу доносов». «С которыми ничего не делают», – добавил Орлов. – «Вот вообще ничего. Какая разница? Я бы взял к нам парня, если честно». «Ну, сухая канцелярская проза вряд ли так интересует власть предержащих, как дерзкая и красочная поэзия», – ввернул фразу Серж. – «Лично мне не хочется быть вставленным в очередную глупую поэму…» «Зато теперь сей Сверчок напишет нам не панегирики, а эпиграммы», – подытожил Василий Давыдов. – «Он вспыльчив донельзя. Разозлим его чем-то – и устроит тут разоблачение перед всеми». «Скорее уж, перестреляет на дуэли одного за другим», – добавил Якушкин. И весь разговор свернул на то, что же этот «юный гений» учудил, находясь в ссылке, и что творил, будучи в Петербурге – кого звал на дуэль (количество вызовов почему-то не совпадало с количеством убитых или раненных сим господином – точнее, число последних было фактически равно нулю, что доказывало – бретерством Пушкин не промышлял), за какими женщинами волочился (при этом число постоянных любовниц тоже оказывалось каким-то незначительным), какие суммы проигрывал в карты и, наконец, каким важным господам он насолил своими эпиграммами и вольнодумными поэтическими высказываниями (Пушкин не мелочился и адресовал большинство своих сатир весьма важным господам, а то и самому государю императору – за что его и ценили). Приводились цитаты из его стихов, которые Серж прочитать не удосужился. У него не было времени и желания читать художественную прозу, тем более, поэзию, и он считал, что совсем не разбирается в этом искусстве. Однако услышанное и прочитанное им из Пушкина запомнилось – похоже, на русском начинают писать так же, как давно уже пишут на французском: легко, бегло и метко. Но хороший литературный слог и известность еще не доказывали, что сей субъект мог быть полезен для Союза.

– У Александра Сергеевича творчество столь многогранно, что я не решусь выбрать что-то одно у него, – отвечал князь Волконский.

Мари только хмыкнула, иронично взглянув на собеседника. Элен быстро проговорила:

– И все его стихи хороши по-своему, поэтому мне тоже сложно назвать свое любимое стихотворение…

– И никуда нам не скрыться от этого Пушкина с его виршами даже в родительском доме, – раздался над ухом у девушки густой, с торжественной интонацией, не соответствующей сказанным словам, голос ее старшего брата. Элен невольно вздрогнула. Серж посмотрел на приблизившегося к ним Александра Раевского, человека неопределенного возраста с навечно приклеенной к его лицу иронической ухмылкой. Он его тоже знал по обществу и по службе.

Прежде дерзкая Мария лишь испуганно взглянула на старшего брата, не решаясь сказать ему в ответ колкость.

– Что поделать, mon ami, если в нынешних краях сия личность занимает умы слишком многих? – отвечал князь Волконский, слегка поморщившись от интонаций и позы приятеля. Помилуйте, сей Александр пребывает в родном доме, а ведет себя даже перед сестрами так, словно разыгрывает на сцене роль Гамлета!

– Но прежде всего я хотел бы поздравить нашу Элен с двадцатыми именинами в ее жизни, – деланно улыбнулся Раевский. – И пожелаю ей не оставаться такой как нынче… Нет, такой же ей оставаться ни в коем случае нельзя, подобная жизнь ведет ее только к гибели.

Волконский бросил на брата виновницы торжества холодный взгляд, в котором читался вызов. Элен невольно перехватила его и удивилась – глаза ее визави резко изменили цвет, сделавшись зелеными, неумолимыми, и ей стало не по себе от такого взора.

– Объяснитесь, прошу вас, Александр Николаевич, – процедил Сергей.

– Моя сестра, князь, прекрасно понимает, что я имею в виду, – чуть побледнев лицом, произнес Раевский, выделив интонацией слово «сестра». – И, как вижу, рада моему поздравлению.

– Мне так не кажется, – Серж обратил слегка смягчившийся взор на Элен.

– Не рано ли вам, Сергей Григорьевич, решать за мою сестру, что ей нравится, а что нет? – не сдавался молодой человек.

Мария, все это время слушавшая их разговор на них с полуоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами, посчитала нужным громко вступить в разговор, дабы отвратить неминуемую ссору:

– Ну же! Давайте лучше я вам спою или… вот, сыграю баркароллу, к вечеру нынешнему подойдет весьма? Послушайте, это же очень красиво будет! – и она начала напевать тихонько некую приятную мелодию.

Раевский не обратил внимания на младшую сестру, продолжая выжидательно глядеть на того, кого невольно задел своей интонацией.

– Вы опять слишком много на себя берете, Александр Николаевич, – произнес Серж тихо, но зная, что белокурая девушка, которую он взялся оберегать от нападок брата, слышит каждое его слово и слегка дрожит.

– Куда мне до вас-то в этой части, сиятельный князь Волконский, – с тонкой, змеиной улыбкой отвечал брат именинницы и, деланно поцеловав руку старшей сестре, удалился.

– Вы, сударь, вижу, ищете дуэли… – пробормотал ему вослед Сергей. – Но сомневаюсь, что получите ее.

– Не обращайте внимание на моего брата, – проговорила Элен. – Это его обычай, и он не имел в виду ничего дурного.