Monsieur Serge. Истории приключений и испытаний князя Сергея Волконского

– Пусть так. А тебе разве ничего не страшно, Серж? – спросил Орлов, подбавив в голос ехидства. – Ты все рассчитал и предвидишь победу, не так ли? Вот я признаюсь честно – ни черта ничего не знаю, особенно после того, как ты сказал, что твой ментор в опале и хрен пойми когда он из нее выйдет… И да, ежели ты это хочешь услышать, – мне страшно. У меня жена, ребенок вот скоро будет, куча всяких домашних и прочих обстоятельств. Ежели я влипну, так по самые уши, и со мной вместе, сами того не сознавая, влипнет с дюжину-другую человек, если не более. И это я не считаю еще людей под своим командованием.

– Но при этом ты остаешься с нами и никуда не уходишь? Да еще и рисковать готов был? – спросил Серж, производя в уме нехитрые вычисления. Венчался с Катрин Раевской его приятель всего лишь год тому назад, а хлопнул дверью в феврале. Выходит, он только и узнал, что станет отцом, примерно в тех числах… И сразу же решил расставить все точки над «и», что похвально.

– Как видишь, – вздохнул Орлов. – Ежели я туда влез в первый раз, то вылезти уже никак.

– Так ты не трус. Это мне смелым быть хорошо – мне некого и нечего терять, – сказал Волконский. Не первый раз он произносил эту фразу – но нынче заметил, что проговаривает ее иначе, не так уверенно, как ранее. Хотя обстоятельства ничуть не изменились.

– Да брось, это уже больше чем частное дело меня одного, – проговорил граф. – Ежели ты намекаешь на мое семейство.

– Хочешь сказать, они тоже все знают о Союзе? – Волконский оглянулся на дверь, заметил высокий силуэт графини Орловой и заговорил тише.

– Ну как не знать – знают, – Мишель не озаботился перейти на шепот. Но, как с усмешкой заметил Волконский, его приятель поспешил погасить недокуренную трубку, слыша приближение жены.

– И что на это говорят?

– Сам можешь пойти да спросить моего тестя, – отрывисто отвечал Орлов.

– Что вы хотите спросить у papa? Он себя чувствует неважно и пошел спать! – раздался громкий голос Катрин. – И нам уже давным-давно пора последовать его примеру! Мишель, поехали уже домой. Я думала, ты давно уже приказал запрягать!

Орлов виновато поспешил за ворота, чтобы найти кучера. Прежде чем последовать за мужем, Катрин мельком глянула на Сержа и произнесла:

– Ах, это вы задержали Мишеля! Ну как всегда. Впредь постарайтесь учитывать, что он, в отличие от вас, живет не один и не располагает такой уймой свободного времени по вечерам!

Прежде чем Волконский попытался извиниться, Катрин спустилась с крыльца довольно резво для своего положения и ушла вслед за мужем.

«Пора и мне, получается», – подумал Серж с сожалением. Шальная мысль прокралась в голову – а что, если дотянуть до последнего и остаться под каким-либо предлогом здесь на ночь? Возвращаться в этот замок графа Ледоховского, мрачный и полуразрушенный, будить денщика, валиться на жесткую постель, подкладывая под голову продавленную подушку, и часами ждать, пока Морфей смилостивится над ним… С рассветом вставать, выпить холодного чаю – кофе тут и не дождаться можно – и опять проживать этот день до вечера… Наверное, так люди его положения и статуса в конце концов заводят семьи – устав от кое-как скроенного быта, вечного одиночества, холодной постели и осознания того, что дальше – лишь великое ничто, загробная жизнь или как еще называют все это?

…Когда Серж уходил, то взглянул на второй этаж, восточный флигель, в котором светилось одинокое окно. Он не знал, кто из семейства Раевских так припозднился, но почему-то показалось – именинница. Может быть, она его нынче и видит, бредущего по саду, в своей позе, скрестив руки за спиной. При этой мысли Серж, недолго думая, обернулся и махнул рукой на прощание. «Надобно иметь повод сюда приезжать почаще», – сказал он себе, усаживаясь в бричку. – «Одному, верхом, как угодно. А то так толком и не поговорили».

***

Поздний, по нынешнему сезону, обед в доме Раевских подходил к концу, и служанки уже убрали все со стола, выставив взамен блюда со сливами, вишнями и смородиной. Семейство не спешило расходиться, воспользовавшись паузой, наступившей после перемен блюд, для того, чтобы всласть наобщаться. Речь зашла сначала о погоде, не менявшейся уже который день и обещающий неурожай, затем о гостях и, в особенности, об одном из них, регулярно бывающем у них дома.

– Отмахать пятнадцать верст верхом по эдакой жаре! И ты утверждаешь, что все это для того, чтобы с тобой просто поговорить, – глаза госпожи Раевской тщательно оглядывали ее вторую дочь. Мать увидела, что та как-то порозовела и окрепла за прошедший месяц, и приступов болезни более не наблюдалось. Странно, притом что воздух стоит сухой, дождя не было две недели, и вся природа, вместе с людьми казалось, изнемогала от зноя, воцарившегося в этих краях. В полдень заканчивались все работы, люди прятались по домам, лежа в теньке, и лишь Элен куда-то сбегала со своим непременным гостем, князем Волконским, бывавшим у них раза по два на неделе. Сперва их чин по чину сопровождала Мари, не слишком довольная своей ролью дуэньи при старшей сестре, а то и брали с собой самую младшую, Соню, которой быстро наскучивала компания взрослых и она начинала баловаться. Сама Софья Алексеевна тоже несколько раз сопровождала дочь с князем на прогулках, но жару не переносила, а этой неугомонной молодежи непременно хочется прогулок именно в сей неурочный час. И цели этого общения она не понимала. Князь хочет посвататься? Так и делал бы это чин чином. У них роман? А что тогда они не встречаются вечером, например, да ему и сподручнее после службы… В общем, мать семейства Раевских в очередной раз вынуждена была признаться сама себе, что не понимала своей младшей дочери.

– Это рискованно, Олена, – рассеянно бросил отец, пролистывая за столом какие-то бюллетени, доставленные им с адъютантом. Вторую дочь он называл именно так, по-малороссийски, хотя имя, навевающее ассоциации с местными дивчинами, чернобровыми и круглолицыми, донельзя румяными и крепкими станом, не вязалось с тонкой белокурой девушкой, напоминающей создания куда более эфемерные.

– В самом деле, очень рискованно, – промолвила Катрин, дохаживающая последние дни перед тем, как удалиться в «уединение», ожидая рождения ребенка. – Увидит вас кто и слухи пойдут…

Элен покраснела. Опять ее семья все извращает! С князем они просто разговаривали. Обо всем, в том числе, и о ближних своих. И она все еще вспоминала, что же Волконский сказал насчет своей семьи: «Мои родственники – люди большого света, со всеми вытекающими из этого последствиями… Они по-своему хороши, благородны. Но такой душевности, как в вашей семье, у меня никогда не было». Потом он добавил, что с десяти лет вообще воспитывался в иезуитском пансионе, не видя отца и матери, братьев и сестру месяцами. «Вы младший ребенок в семье…», – осмелилась тогда сказать Элен. – «А младших же обычно все балуют и любят. Посмотрите хоть на нашу Софи». «Ну не знаю. Мое семейство, видно, считало меня слишком балованным изначально», – пожал плечами князь. От жары они укрывались под липой, и воздух был звонкий, наполненный густым зноем, который, казалось, никто из них не замечал. Откровенность требовала ответной откровенности, и Элен рассказала, каково это – с детства быть приговоренной к мучительной смерти. «Мне ничего не говорят и стараются сделать так, чтобы я оставалась в счастливом неведении», – произнесла она. – «Но сие еще хуже, так как мне и так понятно все». Взгляд Сержа после ее признания показался ей удивительным. В нем было ни деланного сочувствия, ни сожаления – лишь безмерная теплота и некий немой вопрос. Который она быстро уже расшифровала – но не могла дать на него правильного ответа. И вот ее семейство, которое князь третьего дня так хвалил, уже дало название их отношениям. Такое, какое Элен сама бы пока не решилась дать.

– Право слово, maman, Катрин… – проговорила девушка. – Это совсем не то, что вы подумали. Да вы и сами могли видеть.

– Мы могли видеть только то, что князь Сергей приезжает сюда не ради маменьки или Мари. И даже не ради papa, – усмехнулась ее старшая сестра.

Мари, присутствующая здесь же, вопреки собственному обыкновению, только отмалчивалась.

– Ну почему же, – сказал генерал Раевский. – Мы с ним тоже имеем различные содержательные беседы… Но я не полагаю, будто без моих прекрасных дам я был бы кому интересен. Мне тут, кстати, наш Александр пишет…

– Он-таки смог остаться при Воронцове? – подхватила его жена. – Я прямо-таки благодарю Господа за это.

– Рано благодаришь. Воронцов не дурак, – парировал Николай Николаевич. – Я так думаю, он только и ждет, чтобы найти повод вытурить Сашу из своих владений. Прямо скажем, есть за что.

Мари деланно вздохнула и переглянулась с Элен. Обе они знали – обсуждать дела старшего брата родители могут до бесконечности.

– И поездку в Крым, увы, себе не позволим, – вздохнула Катрин. – Хотя я бы поговорила с Мишелем, может быть, он чем-то помог бы… Хотя бы для Элен.

Девушка, услышав свое имя, тревожно посмотрела на старшую сестру. Та улыбнулась и произнесла:

– Ах да, нынче, как я погляжу, тебе куда-то уезжать не с руки. Но, может быть, твой князь выпросит отпуск?

– Катя! Зачем ты Аленку-то так смущаешь? – вмешался отец. – Вот же ж… И сосватала их, и поженила. А может быть, он вообще ради Маши приезжает.

Настал черед и третьей сестре краснеть. Та, вынужденная сопровождать Элен во время этих полуденных прогулок, обзавелась плотным бронзовым загаром, делающим ее похожей на цыганку, за что получала упреки как маменьки, так и Катрин, поэтому и румянец был на ее щеках мало заметен. Но отец его приметил, что и говорить.

– Papa! – бросила она с неподражаемо-жалостливой интонацией, вызвав добродушный смех генерала. Третья дочь, походившая на него лицом, могла бы считаться его любимицей. И ему совершенно не нравилось, что на нее постоянно смотрит этот поляк, как его то бишь, Олизар. Беда с сей шляхтой – сами все титулованные, с пышными гербами, а за душой ни гроша. У этого, если быть точным – еще и довесок в виде ребятишек мал мала меньше, оставшихся от рано умершей супруги, и уймы долгов. Какому родителю захочется, чтобы его дочь была нянькой чужим детям, да еще и жила в нищете, правда, числясь графиней? Генерал Раевский знал, что сам предложить может мало – богатство постепенно улетучилось, детей много, имение расстроенно и вконец запутано. Хорошо, что Катерина сделала неплохую партию – вцепилась в генерала Михаила Орлова со всей присущей ей решительностью и с радостью поволокла его под венец. Остальные же… Элен неизлечимо больна – и какому мужу нужна жена, которая не переживет беременности и отправится на кладбище через несколько месяцев после свадьбы? Лучше ей остаться при родителях, она и сама сие сознает… Поэтому, в отличие от жены, Николай Николаевич не видел в общении Элен и Волконского ничего криминального. Тем более последний – в батюшку своего, не иначе – совершенный оригинал и, скорее всего, не питает ничего дурного ко второй дочери. Вот Мари Раевский не хотел просто так отдавать абы за кого. Она умница, талантлива и обаятельна, пусть и слишком чернява, чтобы назваться истинной красавицей. Такая себе найдет партию и получше этого пиита-шляхтича…

– А почему бы и нет?

– Он же старый! – выпалила Мари, вогнав в смущение и Элен, и всех остальных.

– Старый? Тогда я, извини уж, древняя развалина, антик, – развеселился Раевский. – А князь меня на целое поколение моложе. Он твоего брата всего-то на четыре года старше. Так что, Маша, берегись…

Никто, казалось, не замечал, что Элен от волнения сжимает в ладони кольцо от салфетки так, что костяшки ее тонких пальцев сделались совсем белыми. И что лицо ее носит мертвенное, тяжелое выражение.

– Перестань, – строго произнесла Софья Алексеевна. – Нечего смущать барышень. Ты лучше этого князя посмущай в следующий раз, как явится. И спроси, что это он у нас забыл. Пусть более четко обозначает свои намерения. И, повторяю, Элен – не позволяй себе лишнего!

– Вы превратного мнения о благородстве человека, которого вы даже и не знаете, – выпалила девушка, вставая из-за стола. Лицо ее пошло красными пятнами, знакомое чувство стеснения поселилось в груди – впервые за полтора месяца.

– Тише, не горячись, – откликнулась мать. – Я не имела в виду ничего дурного… Я всем так говорила, и Катрин – пусть она подтвердит.