Девятый всадник. Часть 3

«Барон Иоганн-Магнус фон Штрандманн», – представился мой будущий конфидент, секретарь и хранитель дела.

«Очень приятно», – откланялся я. – «Но пока есть подобный шанс, грех им не воспользоваться».

Далее я объяснил, что о настоящей эмансипации говорить и впрямь очень рано. Карл постоянно вставлял свои мысли в мои пояснения, так, что я начал уже путаться. Вскоре вокруг нас собрался целый кружок, включавший в себя и некоторых дам.

«Может статься и так, что нам этого прошения будет достаточно», – продолжал Карл. – «Мы покажем себя вернейшими подданными…»

«А с какой стати нам это нужно?» – заговорил Штернберг.

«С той стати», – подхватил Фитингоф. – «Что в таком случае все наши привилегии останутся в целости и сохранности. Чего вам стоит поступиться в малом, чтобы получить большее?»

«О каком большем вы говорите, Herr Freiherr?» – спросила милейшая мадам Лилиенфельд, матушка этого очаровательного выводка баронесс.

«Да, и какие точно привилегии сохранятся?» – подхватил Штакельберг.

«Все без остатка», – уверил Фитингоф.

«И даже владение людьми?»

Бурхард согласно закивал, отчего я побледнел в злобе и предпочел покинуть собрание, бросив на beau-frer’а уничижительный взгляд. Итак, этот толстяк все мои идеи переврал! Прекрасно!

Я нашел Дотти и проговорил о том, что, мол, пора спать укладываться ей. Та выглядела довольно-таки измученно и прошептала: «Бонси, ну давай же завтра выедем в Ревель… Я отпишусь отцу, он нас встретит».

Мне нечего было на это ответить. Я только кивнул и проводил ее в спальню, чтобы вернуться – не скрою, с большим сожалением – к гостям. Конечно, я мог бы сам улечься спать, но моя битва еще не была закончена. Надо довести ее до конца, пока и вовсе не переврут все, а потом подумают, что я, мол, так пошутил, и забудут о моих словах напрочь.

К счастью, поляна заметно поредела, и многие, в том числе, этот дурак Коцебу, отошли спать. Дам так вообще почти не осталось. Таковы уж наши провинциальные нравы – полночь кажется безумно поздним временем. Остались лишь те, кто привык к ночным бдениям. Среди них были все те, кто посвящен в мой проект и его поддерживал, но и недовольных хватало, среди них – Штернберг, да и Поссе, слонявшийся со злым и одновременно унылым выражением лица. Он-то на меня и накинулся первым.

«Как всегда», – проговорил он сквозь зубы. – «Вы откуда-то являетесь и свои порядки вводите… Учите, как жить. Просвещенный!»

Последнее слово мой родственник выговорил так, словно накладывал им на меня некое заклятье. Я молча отстранил его со своего пути, получив в спину восклицания: «Да как ты смеешь!», «Совсем обнаглел!», «Господа, меня оскорбляют, а вы так спокойно смотрите! Не потерплю этого!»

«Пьяная дрянь», – проговорил спокойно Карл, усаживая Георга на канапе. – «Ежели не умеешь себя пристойно держать, так не приезжал бы».

«А ты так вообще…», – начал Георг, но зуботрещина, которую отвесил ему мой старший брат, утихомирила буяна.

«Удивлен, откуда у Штакельберга такие знакомые», – проговорил я своему брату, брезгливо отиравшему платком ладонь, которой он только что врезал в рожу своему родственничку. – «И как этот тип вообще на приглашение напросился?»

«Да все просто. Минна сказала ему, что не желает его видеть в таком виде дома», – спокойно ответил Карл. – «Тот и уехал, ведь возразить ей никак не возможно… А эстляндцы эти принимают всех, вне зависимости от того, каково их поведение в свете».

Я промолчал, поняв, что так и не ответил на вопрос – за что моей старшей сестре такое наказание? Ничего страшного она в девичестве не сделала…

«Он меня явно не любит», – произнес я. – «И потом, шесть лет назад он столько не пил, насколько помню… Обычно пристрастие к вину делает человека добрее, а здесь, значит, исключение».

«Вино в человеке раскрывает все говно, которое в нем содержалось изначально», – отвечал на это мой брат. – «А Георгу немудрено спиться, судя по тому, как его обдирает управляющий».

«Что ж он не прогонит сего управляющего?» – разговор наш опять уползал в сторону, но эту сторону при составлении проекта мне нужно было учесть. В самом деле, большинство имений у нас управляется сторонними людьми, и только редкие помещики – в основном, те что победнее, мои братья здесь представляют собой одно из немногих исключений – берут дела в свои руки.

«Там какая-то дурацкая история, в которую я не хотел вмешиваться», – Карл запустил руку в карман и нахмурился, не найдя в нем никакого табака. – «Впрочем, Минна знает, как вести себя с подобным муженьком и взяла дела в свои руки. За нее я не волнуюсь, если ты об этом».

Мы прошли в карточную комнату, где уже начиналась игра по-маленькой. Фитингоф, Штернберг, Розен и еще кто-то, не упомню уже кто, составили партию в баккара. Нас вовсю манили усесться играть, но этого мне хотелось еще меньше, чем пить. Я вообще был необычайно трезв и при этом зол. Заметил я также и юного Штрандманна, который не играл, а стоял и следил за раздачей карт.

«Осторожнее, а то вызовете неудовольствие за подглядывание в карты», – проговорил я полушепотом.

Юноша повернулся и воззрился на меня недоуменно.

«Частая ошибка», – продолжил я спокойным тоном. – «В вашем возрасте я ее тоже совершал, и отхватывал заслуженное наказание».

«Подтверждаю, это так. И наказывал его я», – усмехнулся Карл. – «Чтобы от других еще больнее не досталось».

Любой другой на месте бы Иоганна-Магнуса вспылил, наговорил дерзостей, а то бы и позвал к барьеру, но тот задумался, а потом улыбнулся и проговорил:

«Пожалуй, вы правы. У меня не идет из головы ваше предложение… Оно весьма смутно, не скрою», – проговорил он. – «И я так и не дознался до его сути…»

Фитингоф оторвался от своих карт, но остальные игроки притворялись, будто бы ничего особого не происходит. Тучный Розен, сидевший к нам спиной, с трудом повернулся и проговорил:

«Потише, господа, вы нас отвлекаете!»

«Простите великодушно, герр Виллибанд», – любезно произнес Карл в ответ. – «Мы найдем другое место для разговоров…»

Фитингоф был в отчаянии. Я прямо-таки чувствовал, как ему хотелось побросать карты и, тем самым, сломать партию, а затем присоединиться к нам, чтобы выяснить, о чем мы будем беседовать, и вставить в наш разговор свое весомое слово. Но я пригвоздил его взглядом к месту, и он со вздохом начал выкладывать свои карты на стол – все мелочь, которая не принесет нормальных очков.

Итак, проект мой первоначально обговорили мы втроем. Я повторил, как можно более прилежно, все то, что мне рассказывали члены нашего «квартета», не упустив соображений.

«Так мы же прославимся как самые просвещенные подданные государя!» – воскликнул Иоганн-Магнус. – «И почему же вас никто не понял и принял сразу же?»

«Потому что среди наших с вами соотечественников слишком много тех, для кого эпитет „просвещенный“ сродни самому грязному ругательству», – припомнил я то, что наговорил мне Георг фон Поссе.

«Но как же так?», – Штрандманн и впрямь недоумевал. Позже я понял, почему. Он воспитывался в тепличной атмосфере, бабушкой – женщиной очень образованной и широко мыслящей, редкость среди остзейских дам, его интересы поощрялись, да и круг общения был совершенно иной. Учителя все сплошь были людьми достойными, и никто ему не говорил, будто он «слишком умный».

«Да вот так», – подхватил Карл. – «Но других людей у нас нет, будем улучшать нравы тех, что есть».

«Право слово, я уже усомнился в успехе моего предприятия», – добавил я, оглядываясь на дверь, из которой мог выйти кто-то проигравшийся и поэтому обозленный на весь свет и начать к нам приставать с разговорами. – «Здешним людям и впрямь куда важнее напиться и нажраться… Конечно, не исключено, что я выбрал не то время года».