Дети Балтии. Охота на Аспида

– Едет, кто-то едет!

Она вгляделась в проезжавший мимо экипаж. Скромная пароконная тройка; но на запятках – офицеры в гвардейской форме, а внутри кареты, кажется, сидит генерал Уваров. Об этом она и доложила мужу.

Кристоф, при полном параде, немедленно прошёл к Дотти и молча поцеловал её в губы, прошептав: “Прощай. Ты помнишь, что надо делать, если я не вернусь?” Она торжественно кивнула и опять легла спать, думая: “Интересно, а фрау Шарлотту мне утром где навещать – в Зимнем или в Михайловском?” Она не верила, что Кристофа арестуют и посадят в крепость. Почему-то ей казалось, что всё окончится очень хорошо. Так и случилось.

В Зимнем графа провели в покои наследника престола. Александр плакал, вытирая лицо платком, а, увидев Кристофа, кинулся ему на шею без всяких церемоний.

– Граф! Моего отца больше нет… Это ужасно, я не готов к такому, – всхлипывая, проговорил новый государь.

Нынешний государь зарыдал у него на плече, и Кристоф чувствовал себя совершенно неловко. Что говорят в таких случаях? Внезапно Александр Павлович отстранился и произнёс абсолютно другим, деловым тоном:

– Где казаки?

Ливен вспомнил про безумный проект. Задумался. Потом отвечал:

– Должны быть в двадцати переходах от Хивы.

– Верни их назад, – приказал император, и Кристоф здесь же, в кабинете, уселся писать все необходимые рескрипты и приказания.

– Хоть кого-то я спас, – сказал Александр, подписываясь под приказом о прекращении казачьей экспедиции. – А теперь, Кристоф, езжай в Михайловский, найди там свою мать и попытайся вместе с ней успокоить мою.

Кристоф откланялся и вышел из кабинета. После его ухода Александр снова предался слезам. Нет, он действительно не хотел, чтобы так вышло! Он не хочет править, не хочет садиться на трон, обагрённый кровью собственного отца! Ведь Пален говорил – всё будет как в Англии. Отец отречётся, будет признан невменяемым, его отправят спокойно доживать свой век в Гатчину, а он будет править как британский принц-регент… Но нет. И теперь его руки в крови, которую не отмоешь вовек.

…В семь утра Альхен фон Бенкендорф уже находился в Зимнем, после всеобщей присяги, произошедшей не без заминок из-за того, что новый император всё никак не хотел показываться перед Гвардией. Он был у фрау Шарлотты, которая от нервного переутомления едва держалась на ногах и полусидела-полулежала в кресле. Вокруг были маленькие великие княжны и великие князья. Четырёхлетний Никс завороженно глядел на фейерверки за окном, а маленькая его сестрица Аннет, увидев Алекса, пролепетала: “Они все радуются, потому что папа умер, да?” – и в её глазах он заметил не детскую печаль. В восемь утра заглянул Алекс, отправленный вместе с другими флигель-адъютантами нести пост у гроба покойного государя, столкнулся со своим зятем и, сгораемый от любопытства, приступил к расспросам, но граф Ливен процедил сквозь зубы: “Иди, куда шёл”, и, бесцеремонно отстранившись, прошёл дальше.

Тело Павла было тщательно загримировано, чтобы скрыть следы борьбы, но всё равно Альхен даже издалека заметил кровоподтёки на левой щеке, синяки на шее – его пытались душить шарфом, а висок, в который был нанесён ставший для Павла смертельным удар, был неуклюже прикрыт шляпой.

Никакой скорби и траура в Петербурге не чувствовалось ни в этот, ни в последующий дни – все радовались началу новой эпохи так, словно Пасха наступила в этом году раньше срока. Всё, что было строго-настрого запрещено при Павле – круглые шляпы, жилеты, последняя французская мода – появилось опять. Фейерверки, балы и прочие увеселения следовали одно за другим – все будто бы забыли, что после смерти законного монарха полагается траур. Дотти, как и все её окружение, восторгалась молодым и красивым государем и принимала активное участие в развлечениях – на балах начали танцевать прежде запретный и считавшийся развратным вальс, атмосфера в свете приняла совсем иной колорит, чем ранее. Но иногда она вспоминала о том, что пришлось ей пережить с Кристофом этой зимой, и только благодарила Бога, что всё закончилось именно так – и самым благополучным для её семейства образом.

Начинался новый век. Дотти только минуло 15 лет, и всё для неё ещё было впереди. События мартовской ночи стали первой “игрой вокруг трона”, в которую она была втянута, и юная графиня рано поняла, что такие игры всегда заканчиваются смертельно. Впрочем, это никогда не отвращало её от участия в них впоследствии.

Новое царствование сулило множество перемен. Пален так рьяно стремился получить полный контроль над молодым государем, что тот по требованию матери отстранил его, приказав уехать навсегда в Курляндию и никогда не показываться в столице. Князь Адам Чарторыйский был вызван своим венценосным другом из Италии, утёр ему слёзы и вскоре вошёл вместе с остальными тремя близкими приятелями Александра в состав “Негласного комитета”, готовившего большие перемены в государстве.

Граф Карл фон Ливен летом 1801 года внезапно подал в отставку и уехал с семьёй в имение Зентен, где и жил больше 15 лет. Только младший брат его, Кристоф, догадывался, почему Карл решил уйти, не дожидаясь, пока его снимут. Впрочем, карьеры второстепенных участников заговора никак не пострадали, так что подобный упреждающий маневр со стороны старшего из Ливенов выглядел несколько странно. На вопрос брата, почему он решился оставить блестящую военную карьеру и в 33 года сделаться помещиком, Карл отвечал только: “Я видел дьявола. Когда, Кристхен, ты увидишь его сам, – поступишь как я”. Больше от него ничего добиться было нельзя. В деревне, как ни странно, Карл не спился, а вполне успешно занялся хозяйством и строительством, начал читать богословские книги и оказывать благотворительную помощь нуждающимся. Но он не забывал про ливонское дело. Никогда не забывал.

Граф Кристоф сохранил свою должность начальника Военно-Походной канцелярии. Он отлично ладил с новым государем и вскоре из “мальчика на побегушках”, каким он был при Павле, превратился в правую руку императора по всем военным вопросам.

Алекс фон Бенкендорф продолжал идти по жизни, смеясь. Но это вскоре ему начало надоедать…

ЧАСТЬ 2

ГЛАВА 1

Пулавы, май 1801 года

Издалека княжеский замок светился приветливыми огоньками посреди тёмного леса. Ночь была звёздная, квакали лягушки на дальнем болоте и коростель выводил свою тоскливую мелодию.

Князь Адам Чарторыйский приказал остановить экипаж, вышел из него, посмотрел на ночное небо, украшенное тонким серпом серебряного месяца, различил Млечный путь, зигзаг созвездия Кассиопея, несколько других звёзд… Среди них была и его, заветная, под которой он родился в одну морозную январскую ночь 31 год тому назад, которая вела его по кругу и частенько заводила в тупик. Вот и сейчас она снова вела его в столицу русских царей, к трону, ныне занимаемому принцем с ангельской внешностью, который когда-то назвал его своим другом. А ещё она теперь в государынях… Адам закрыл глаза и на мгновение вспомнил её тонкое лицо фарфоровой куклы, мечтательные синие глаза, светлые локоны – и всё остальное, то, что он когда-то так страстно желал, зная, что никогда не получит. Но в конце концов она сдалась перед ним – как сдавались десятки других. Два года в благословенном Богом краю стёрли из его сердца всё и оставили пустоту. Князь боялся, что нынче всё возобновится – ведь тогда они даже толком не попрощались, он уехал очень быстро, спеша выполнить волю безумного монарха. Он думал, что будет тосковать – ничуть. Эта женщина, эта принцесса, нынче ставшая королевой, стала для него пройденным этапом. Одна из многих. И всё бы ничего, если бы их связь обошлась без последствий. Но последствия возникли. И нельзя сказать, что князь этого не предвидел…

Адам уже знал, что его дочь умерла. Узнав о её смерти, он вздохнул облегчённо – теперь не нужно проворачивать никаких авантюр, на которые намекала мать. Хоть одной проблемой стало меньше.

Торопиться в Петербург князь Чарторыйский не хотел. Ещё в конце марта его настигло известие о скоропостижной кончине Павла. Все догадывались, что смерть властелина не была естественной. Кто-то ему явно помог уйти на тот свет. Это косвенно подтверждало и письмо молодого императора, адресованное князю. В нём содержались такие слова: “Если бы ты был рядом со мной, ничего бы не случилось”. Далее Александр уговаривал друга немедленно бросать всё и ехать в столицу. Адам с присущей ему осторожностью не спешил. Под предлогом, что он непременно должен осмотреть Помпеи, князь задержался в Италии ещё на месяц и сделал “крюк”, заехав к родителям в Пулавы. Кто знает, не подстерегает ли его в Петербурге ловушка?

Сам Адам лет с семи, наверное, знал, – он тоже когда-нибудь будет государём. И не таким, как его родственник, Станислав-Август Понятовский, поставивший Речь Посполитую в рабскую зависимость от России. А настоящим королём, который принесёт Польше славу и власть над всей Восточной Европой. Князь не сомневался, что ему удастся сесть на восстановленный трон Пястов ещё при жизни. И он сделает всё, чтобы это обещание сбылось поскорее.

Когда он приехал, весь дом спал, кроме его матери, пани Изабеллы. После родственных объятий и приветствий она провела сына на свою половину и заговорила без всяких церемоний:

– Адам, если ты ждёшь того, что теперь тебе будет легче, – то ошибаешься.

– Я ничего уже не жду, мама, – вздохнул он. – Теперь, когда я пользуюсь свободой передвижения, в любой момент смогу скрыться здесь.

– Нет, не сможешь, – надменно улыбнулась эта красивая женщина, не без оснований прозванная в Варшаве “чёрной ведьмой”. – Ты сам впутался во все эти отношения с царской семьёй – теперь расхлёбывай.

– Между мной и ею всё кончено, – возразил князь, стараясь не смотреть в тёмно-карие – такие же, как у него, – глаза матери. Взгляда её, презрительного и жёсткого, Адам боялся всегда, сколько себя не помнил. Даже сейчас, когда сам научился смотреть на людей так же.

– Но между тобой и им всё ещё только начинается, – усмехнулась его мать. – Готовься к тому, что твою ошибку будут припоминать все, кому не лень. В том числе, и он.

– Он признал эту девочку, – проговорил князь. – И он сам хотел, чтобы это случилось. Александр не любит Lise – по крайней мере, не так, как любят женщину. Иначе…

– Чушь, – перебила его пани Изабелла. – Он испытывал тебя на прочность. Не её – тебя. Один раз ты уже оступился. Девчонку умертвили – много ли младенцу нужно? Я даже догадываюсь, кто это сделал. Концы в воду – так? Но твой так называемый друг – не из тех, кто легко прощает…

– Мама! – возмутился Адам, – Ты же его в жизни не видела, как ты можешь так утверждать…

– Мне и не нужно его видеть, чтобы знать, – и в глазах матери он снова прочёл то, что пугало его больше всего. Тьму и бездну. “Что она знает?” – спросил он про себя. Он мог бы относиться к словам матери более легкомысленно, если бы не знал – то, что она говорит, почти всегда бывает правдой. Князь Адам, как человек эпохи Просвещения, не верил в такие вещи, как магия и предвидение, но мать иногда казалась ему настоящей колдуньей. Поэтому он её и побаивался с детства, хоть она ни разу не ударила и не крикнула на него. Ей достаточно было посмотреть на него своими огромными чёрными глазами, чтобы он подчинился.

– Адам, он даст тебе власть. Много власти, – продолжала княгиня Чарторыйская. – Он пообещает тебе всё, чего ты не попросишь.

– Даже Польшу? – тихо спросил Адам.

– Даже Польшу, – подтвердила его мать. – Но ты её не получишь. По крайней мере, из его рук.

– Так мне ехать? – спросил он после минуты молчания, наблюдая за матерью. Она всегда казалась Адаму самой красивой женщиной на свете, хотя, объективности ради, Изабелла не относилась к числу безусловных красавиц. Но недостатки внешности не мешали её успеху у мужчин – и каких мужчин! Русский наместник в Варшаве, князь Репнин; родственник её мужа, король Станислав Понятовский; известный похититель сердец, командир французской королевской гвардии герцог Бирон де Лозэн – все они побывали у изящных стройных ног этой удивительной польки во время оно и все сходились в одном: она неподражаема. И это действительно было так. Адам недаром привёз ей из Италии леонардовский портрет неизвестной дамы с горностаем. Как и все женщины, изображённые великим флорентийцем, Изабелла Чарторыйская оставалась “закрытой книгой” – даже для собственного сына, чего уж говорить о других?

– Поезжай, конечно, раз зовут, – сказала женщина спокойно. – Только будь готов к тому, что врагов у тебя станет в два раза больше, чем раньше. И не стремись вернуть, что было. Ты понял, о чём я?

Адам кивнул. Конечно, он не такой дурак, чтобы рассчитывать на продолжение отношений с императрицей. Это – в прошлом. А что же в будущем?

…Этим же вечером он показал ей картину Леонардо да Винчи, купленную в подарок.

– Я надеюсь, это копия? – спросила княгиня, улыбнувшись.

– Что ты, мама. Это оригинал, – Адам притворно обиделся.

– И стоит сумасшедших денег, – подтвердила она.

– Ты думаешь, оно того не стоит? – князь критически оглядел картину. – По-моему, “Дама с горностаем” по мастерству исполнения уступает только “Моне Лизе”.

Изабелла отошла подальше, вгляделась в светлое, безмятежно-таинственное лицо неизвестной флорентийской красавицы.