Дети Балтии. Охота на Аспида

Ему подтвердили и это.

– А императрица? А наша мать?

На все эти вопросы ему ничего не ответили.

– Карл, – обратился тогда Ливен к старшему брату. – Ты прекрасно знаешь, что наша мать нас обоих проклянёт…

– Не проклянёт, – оборвал тот его. – Когда узнает, ради чего всё это затевалось.

– Ради России! – воскликнул он язвительно.

– Не только ради России, – улыбнулся Пален.

– Мы остзейцы. Со времен Ништадтского мира и ста лет не прошло… – начал он издалека, не дожидаясь вопросов. – Мы служим государям Российским, но не забываем и родину.

– Иными словами, Кристхен, – Карл заговорил прямо, – Не хочешь стать королём Ливонии?

Кристоф схватился за голову. Нет, это был сущий бред. Какие еще короли?! Кто-то из них троих явно был сумасшедшим. А, может быть, и все.

– Во-первых, в Ливонии никогда не было королей, – начал он.

– Будут, – твёрдо произнес Пален.

– Но почему выбор пал на меня?

– Потому что ты Ливен, – Пален отвернулся от него и начал рассматривать гравюру с морским пейзажем, висящую на стене.

– Мы потомки одного из немногих остзейских родов, происходящих от исконных жителей Ливонии, – пояснил Карл.

– Хорошо, но почему тогда я, а не ты? Не понимаю. Карл, ты старше меня…, – проговорил совсем сражённый тем, то ему только поведали, Кристоф.

– Я старше тебя по годам. Не по званию. Не по влиянию. Нужен человек, близкий ко Двору. Это ты, – проговорил Карл, переплетая свои длинные пальцы в замок.

– Тем более, из такого рода. – добавил граф Пален. – Кровь Каупо. Идеальная кандидатура. Решайся и станешь родоначальником династии. А твоей девочке очень пойдет золотая корона… – подтвердил и дополнил слова брата Пален.

– Бред какой-то, – усмехнулся Кристоф. – Что ж, вы хотите отделиться от Империи?

– Сначала мы образовываем королевство. Добиваемся автономии. Далее – посмотрим, – ответил ему Карл.

– Это что же, как поляки? – Кристоф попытался собрать мысли воедино. – Карл, ты же сам подавлял их восстание.

– Нет, мы не будем совершать их ошибок. Мы сыграем на преданности престолу. Упрочим влияние. Будем добиваться всё большей автономии. Твоя мать и так уж некоторого добилась, – бесстрастно произнес Пален.

– Матушка?! – с ужасом воскликнул младший фон Ливен.

– Да, – отвечал его брат. – Хотя бы того, что в генерал-губернаторы нынче назначают местных. И сохранились консистории. И мы, остзейцы, сохранили за собой свои земли – их не раздали всяким Кутайсовым по прихоти государя. И многое другое, по мелочи. Например, сохранение лютеранства как основной религии нашего края. А то Екатерина-матушка в Риге православный собор строить собиралась.

– Этого всего добилась наша мать? – Кристоф сам не верил в то, что говорили ему.

– Не только. И мать твоей жены тоже постаралась в своё время… – задумчиво проговорил Пален. – Ну что, ты теперь с нами?

– Постойте. Как вы хотите это осуществить? – Кристоф поглядел искусителю прямо в глаза.

– Всё просто, – ответил Петер. – Мы убираем Бесноватого. На престол восходит Александр. Я становлюсь его правой рукой. И подвожу его к мысли об автономии Ливонии. Мол, мы должны быть сами по себе. И нам нужен король, а также статус королевства – не края, не губернии. Voilà. Тебя коронуют в Домском соборе…

В глазах Палена не было безумия. Чувствовалось, что он всё прекрасно продумал. “Нереально”, – подумал Кристоф. Но на этом свете всё реально. Ведь стал же сам Кристоф в 22 года военным министром, перескочив через три звания – из подполковника в генерал-майоры. С чем чёрт не шутит, может быть, он и вправду станет королём когда-нибудь?

– Подождите, – проговорил он слабым голосом.

– Мы и так уже две недели ждём, – возмутился Карл фон Ливен. – А ты нас всё завтраками кормишь. Имей совесть, брат.

– Замолчи, – оборвал его Пален. – Пусть скажет, что собирается сказать.

Кристоф закрыл глаза. Ему стало опять плохо, похоже, снова поднялся сильный жар. Мысли путались. Вспомнилось – четыре года назад, где-то на пыльных военных дорогах, увязалась за ним какая-то оборванная старуха, цыганка, кажется, а может, и не цыганка: “Погадаю-погадаю, всю правду расскажу”. “Отвяжись, мать”, – со смешком сказал его брат Фрицхен. – “Денег нет”. Кристоф брезгливо одёрнул грязную руку нищенки со своего рукава, кинул ей пару монет, оставшихся в кармане. “На тебе вижу два царских венца”, – выпалила старуха, подобрав деньги. “А над тобой”, – она указала на Фридриха. – “Скоро крест поставят”. Тогда они посмеялись – скупцам такие гадалки всегда предрекают несчастья, а тем, кто рассщедрится им на милостыню – все блага земные и небесные. Но эта бродячая “пифия” оказалась права, и над Фрицхеном действительно “поставили крест” в том же году. “Может быть, она была права и в отношении меня?” – подумал в полубреду Кристоф.

Вспомнилось и другое. Он, молоденький флигель-адъютант, сопровождал в 1793 году изгнанного наследника французского престола, брата убиенного короля, в Митаву. Герцог и разговорился с ним, спросив, между прочим, какой у юного поручика герб. Кристоф описал. “Так у вас тоже есть fleur de lys?” – проговорил изгнанник. – “А знаете, что это указывает на королевскую кровь? Только те, чьи предки не были рабами и низкорожденными, имеют право на fleur de lys в гербе. Возможно, мы с вами ровня”. Кристоф тогда не воспринял слова герцога д'Артуа всерьёз. Так, праздная болтовня. Нынче граф вытянул перед собой тонкую длинную руку, посмотрел на переплетения синих жил на внешней стороне ладони и на запястье. Королевская кровь, говорите? На память пришла и легенда о родоначальнике всех Ливенов, некоем ливе Каупо, первым из своего народа крестившемся от Тевтонских рыцарей и воевавшем против своих же соплеменников-язычников. О нём написано в “Хрониках” Генриха Ливонского, а развалины его замка, прозываемого Трейденом по-немецки, Турайдой – по-латышски, до сих пор виднеются с холмов близ Кремона. Его называли “старейшиной”, “вождём”, “князем”, а иногда и попросту “королём”… Неужели Пален прав? И они, фон Ливены, потомки Каупо по женской линии, имеют все права на несуществующий престол королевства Ливонского?

– Вот что, – сказал он вслух, чувствуя, как перед глазами всё чернеет. – Делайте с ним, что хотите. Я ничего не знаю. Я вообще болею и, мне кажется, сегодня всё заново начнётся…

– Хватит уже притворяться! – закричал на него старший брат. – Ты здоров как бык, ты просто изображаешь из себя больного, потому что трус и ничтожество!

Пален подошёл к Кристофу, положил свою широкую ладонь ему на лоб.

– Карл, не надо. Он и вправду… Оставим его. Он всё равно не сможет служить нашему делу в таком состоянии.

…После их ухода граф позвал камердинера Адольфа и приказал пустить себе кровь. “А кровь у меня алая, как и у всех, совсем не голубая. Какой я прирождённый король?”, – думал он, глядя, как тёмно-багровые потёки растворяются в тёплой воде. Нет, эта идея с королевством – безумие. Каждый сходит с ума по-своему, а он постарается сохранить здравомыслие, насколько это возможно в нынешних обстоятельствах.

После того, как Адольф перебинтовал ему руку, в кабинет постучалась Дотти.

– Кристхен, с тобой опять нехорошо? – спросила она взволнованно.

– Сейчас лучше, – он слабо, но ободряюще улыбнулся. – А что это у тебя в руках?

– Опять записка из дворца, – вздохнула она. – А зачем приходил граф Пален с твоим братом?

– Они приходили искушать меня, – ответил граф жене. – Но я не поддался. А что в записке? Можешь мне прочесть?

Дотти сломала печать, развернула её и зачитала:

– “Так как все сроки для вашего выздоровления вышли, ваш портфель будет передан тем, кто в силах нести обязанности свои”. Ой, что теперь будет?

– Всё, что угодно. – мрачно проговорил граф.

Доротею пробрал холодный пот.

– Пойдём спать, – шепнула она.

– Ты иди, я попозже, – Кристоф перевёл взгляд на часы. Половина двенадцатого. “Сегодня”, – пришло ему в голову. – “Всё свершится сегодня ночью”. Потом и сам лёг спать в самом угрюмом расположении духа. “Если за мной придут и я не вернусь домой в течение суток, делай вот что”, – прошептал он полусонной жене. – “Все бумаги из первого ящика стола брось в камин. А сама быстро выезжай к отцу в Ревель. Под девичьей фамилией. Поняла?” Она в ответ пожала его руку. И так и не выпускала его узкую ладонь из своей, даже когда сон заставил её забыть все тревоги и страхи.