Девятый всадник. Часть 3

Впрочем, я преувеличиваю о последствиях, – как всегда, «умная Эльза» мужского рода. Мне сложно писать о делах давно минувших дней, не вспоминая о том, что творится сегодня. Помню, слово «конституция» тогда не произвело на меня столь ошеломляющего эффекта.

«Без общего представительства, конституции и разделения властей никаких перемен не может сделаться, потому как иначе получается та же тирания», – продолжал хозяин дома еще более усталым тоном. Лицо его несколько потемнело, глаза померкли. Я невольно отвернулся от резкого ощущения – что-то с ним не вполне в порядке. Снова знакомое чувство молнией пронеслось у меня в голове. Я уже писал здесь, что иногда ощущаю, когда другим людям больно и плохо. Так вот. У графа в ту минуту начиналась сильнейшая мигрень. Такая, от которой люди лежат круглыми сутками в темных комнатах с закрытыми шторами. Которая охватывает одну половину головы, от которой все известные средства мало помогают. У меня такое было после Аустерлица, когда я, падая на землю во время артиллерийской атаки, расшиб себе голову, переломал несколько ребер и повредил правую ногу. К счастью, прошло. У Поля не проходило никогда. Он научился терпеть и сохранять выдержку, но я-то всегда чувствовал, чего это ему стоит.

«Форма против содержания. Цели и средство», – проговорил Новосильцев, которому, судя по его виду и поведению, было безразлично состояние, в котором пребывает его кузен. – «Помнится, ты ранее говорил, что, мол, неважно, отменит ли рабство государь именным указом или же это сделает некий Сенат, Синод, Конвент…»

При слове «Конвент» Строганов сильно поморщился и осел на кресло, приложив кончики пальцев к левому виску.

«Вам нехорошо?» – тихо спросил я его.

«Пустое… Зуб мудрости болит, отдает в голову, бывает», – раздраженно отмахнулся от меня Поль.

«Ежели твоя голова болит от таких элементарных вещей, то ли будет, когда мы начнем решать реальные проблемы», – усмешливо произнес Новосильцев. Он совершенно не казался пьяным. Голос его был ясным и твердым. Жесты – уверенными и размашистыми. Хоть ставь его на трибуну. Меня такие слова покоробили, я не выдержал и сказал прямо:

«Вы что, не видите, что ваш кузен не может вести с вами теперь отвлеченные беседы, в его состоянии?»

Новосильцев иронично воззрился на меня.

«Вам-то какая печаль, Христофор Андреевич?» – произнес он по-русски. – «Как погляжу, вы очень добрый. А сие нехорошо. Нам нынче нужны злые, как цепные псы или граф Аракчеев».

«Довольно», – твердо, хоть и почти шепотом, отвечал граф Строганов. – «Уходи. Проспись. И чтобы до утра я тебя не видел».

Новосильцев вальяжно встал с дивана и не спеша двинулся к двери. Прежде чем выйти из кабинета, он проговорил:

«А коли, братец, зуб у тебя болит, так значит, надо его поскорее вырвать. Очень странно, что с этим ты тянешь, а с реформами – нет».

Мне сделалось крайне неудобно быть свидетелем семейной ссоры.

«Не обращайте на него внимания», – произнес Строганов слабо. – «В последнем он прав… Я ужасно боюсь этих клещей и кровищи, хлещущей изо рта, можете себе представить».

Я, лишившийся к тому времени уже пяти зубов, отлично его понимал. Металлическое лязганье зубоврачебных инструментов заставляет кровь холодеть в жилах, и уже кажется, что не так-то сильна была боль, – она в ту минуту делается весьма умеренной, а то и вовсе пропадает. Недаром насильственное удаление зубов – один из видов пыток.

«Не надо здоровые зубы рвать, они вам еще пригодятся», – тихо отвечал я. – «Голова у вас раскалывается не от них».

«А вы, что, имеете степень доктора медицины?» – слабо усмехнулся он. – «Так быстро выявили… Впрочем, возможно, вы правы. Это уже четыре года как продолжается…»

«Дайте руку», – деловито проговорил я.

«Но у меня нет жара», – удивленно произнес Поль.

«Я не собираюсь считать ваш пульс», – сказал я.

«А зачем же…?»

«Попробую убрать ваше болезненное состояние».

Строганов не стал подавать мне свою руку – напротив, прижал ее к себе плотнее. В голубых глазах его вместо боли отразилось недоумение.

«Вы практикуете животный магнетизм? Надо же…», – еле слышно ответил он. – «Никогда бы про вас не подумал».

«До вас просто не доходили определенные слухи обо мне», – усмехнулся я. – «Но я никогда не учился сему ремеслу. Оно как-то помогает… не знаю уж, как. Не уверен, что получится, кстати. Но попробовать стоит».

«Раз так, давайте попробуем. Все равно мне терять нечего», – Поль протянул мне левую руку. Я переплел его пальцы со своими, и закрыл глаза, считывая все то, что происходило в его теле ранее. Перед глазами проносились золотистые звезды, моментально взрываясь, прежде чем я смог обратить внимание. Мое тело постепенно наполнялось водой, тяжелой и горячей, как расплавленный свинец. Я разжал пальцы Поля после того, как эта влага подступила к горлу, дошла до моей многострадальной верхушки левого легкого… Продержись я чуть дольше, получил бы очередное обострение, как пить дать.

«Граф. С вами все в порядке?» – участливо произнес Строганов после небольшой паузы, во время которой я пытался отдышаться и прийти в себя.

«Все хорошо», – просипел я. – «Как вы?»

«Удивительно… Кажется, все прошло», – отвечал он. – «Но что с вами?.. Вы же сейчас сознания лишитесь! Воды, кто-нибудь!»

«Все нормально», – продолжал уверять его я более уверенным голосом. – «Просто поделился с вами силами…»

Я глотнул холодной воды из принесенного расторопным слугой стакана, вздохнул, откинулся на спинку кресла.

«Может быть, не нужно было этого?» – участливо спросил граф Строганов. – «У меня бы прошло. Оно со временем всегда проходит».

«Извините. Не могу смотреть, как человек мучается», – проговорил я в ответ. Потом, выдержав паузу, продолжал:

«Я могу ошибаться, но это точно не от зубов… И не от воспаления легких, которое у вас случилось лет пять тому назад… Кто-то вас изнуряет».

«Кто-то?» – удивленно переспросил мой друг. – «А не что-то?»

«Именно кто-то», – отчеканил я. – «В вашем окружении есть человек, которому ваши приступы мигрени крайне выгодны. Чем хуже вам, тем лучше ему… Более того, он берет ваши силы, так как своих не хватает… Не пугайтесь, такое бывает. Иногда».

«Вы можете его назвать?»

Я промолчал. Неужели он сам не догадывается?.. Впрочем, кому судить – я сам долго терпел над собой бесспорный авторитет и власть старшего брата. Мне нужно было тщательно осознать свои преимущества над ним, чтобы разорвать с ним отношения. Поль этого, к сожалению, не понимает покамест.

«Хорошо, что вы не ответили, а то я было подумал, будто вы совсем маг и волшебник», – с усмешкой произнес Строганов. – «Но вот что мне интересно самому – каким же образом у вас это происходит? Я имею в виду, лечение…»

Я примерно рассказал, что чувствую при этом.

«С вашим даром вам нужно было действительно идти на медицинский факультет… Я бы на вашем месте так и поступил», – заключил граф.

«Вы не первый, кто мне это говорит», – ответил я.

«Тем более, надобно было последовать советам», – подхватил Попо. – «Не зря же вам их давали».

«Медицина – ремесло», – откликнулся я, искренне не понимая, почему мой собеседник не видит того, что понятно было каждому остзейцу без объяснений. – «Не для дворян. Так, по крайней мере, мне всегда твердили. Моя семья бы не простила, если бы вместо военной стези я выбрал бы какую иную».

«Вот из-за таких взглядов и получаются революции», – заметил мой собеседник. – «Честный труд на благо ближнего для высших сословий полагается недостойным. А паразитический образ жизни – единственное, что причитается аристократу. Неудивительно, почему те, кто был вынужден кормиться от трудов своих, отдавая целые доли своих доходов на поддержание паразитов, решили поменять положение дел радикальным путем».

«Вы не правы в одном. У дворянина есть одна обязанность, коей нет у всех прочих. Обязанность умирать и убивать», – глухо произнес я.

Прошло много лет, а мысли этой я до сих пор держусь.

«Надо же. Я полагал, будто бы защищать Отечество – долг каждого порядочного гражданина», – проговорил Строганов. – «Не только дворянина».

«У нас нет граждан, а есть подданные», – напомнил я ему простую истину.