Туман

***

Кровавым маршем смерти из вина идет Дионис, окропляет пороками страстно выглядевшими, внушают ложные надежды и пагубные привычки. А кровь все льется на каменные жертвенники, падают отрубленные головы козлёнков и зарезанных мужей в порыве воздействия божественных сил.

Бесконечность не придел его безумию, однажды замечает его жена Ариадна. Кроткая, тихая и на мышку, запуганную похожа. Она красивая и спору нет почему Дионис выбрал ее в жены.

Да только тоска щемит берега души Кощея в сотый раз наблюдая за кровавыми жертвами. Козленочка все-таки жалко, животина еще молодая. Менады в трансе на языке странном напевают что-то, а Дионис в середине стоит, грязный от крови.

Нет, все-таки надо было у скандинавов оставаться или в острова где солнце не заходит никогда ехать.

Путешествие по Греции стало превращаться в странные осколки жизни загубленных за зря людей.

– Уходи пока не поздно, – шипит она ему на ухо.

Ариадна за спиной его стоит, руки скрещены на груди, а на лице покой и боль. Она смирилась давно, остыла к борьбе и ушедшему счастью жизни супружней.

– Не могу, – выдает он, удивляясь даже самому себе.

С одной стороны, он хочет уйти, покинуть грязное место, пропитанное грехом и архаичностью. Даже в родной Нави не так чуждо ему было!

Но он еще не насытился, еще вдоволь не нагулялся, не наигрался с опасностью и жизнью.

– Дурак, – говорит она.

– Знаю, – соглашается Кощей. – Молодой и глупый дурак.

Вечером темным, стоило солнцу зайти за горизонт и ритуал закончился. Менады расходятся кто куда, выращивать, готовить или за скотом следить. Дионис под руку с женой скрывается в доме.

Кощей на камень присаживается, устало потирая виски, а ноги пену морскую чувствуют. Остров Наксос не тревожится, оставаясь молчаливым к ужасам что на нем происходят. Откуда-то вылезает к нему любопытная и надоедливая менада, имени которой он так и не запомнил. В белом хитоне и с босыми ногами, они все слились для него в единое.

– Господин?

Молчит, глазками своими черненькими на него смотрит, а личико милое, пухленькое и совсем еще юное. Дочка, наверное, чья, думает Кощей. Если поискать по острову может и мать найдет, чтобы всучить ей непутевую дочь в руки и уйти. Шляются тут, достают его.

– Чего тебе? – устало говорит он.

Менада наклоняется к нему и на плечо тонкую, бледноватую ручку кладет и улыбается невинно, нежно.

– Господин пойдемте зайдем, простудитесь.

На острове у каждой менады был свой маленький домик, уютный и теплый, а ему всегда же чудилось, что там пахло кровью и слышались крики людей простых.

– Отстань, дрянь! Че не понятно? – он сбрасывает ее руку с себя, рявкает грозно и слышно зов мертвых в словах.

Мир раскрашенный в серые, черные и красные цвета, припудренный сурьмой женской и духами сладкими настигает его. Менада резко и быстро запечатлевает поцелуй на его холодных губах. Поцелуй с запахом крови и винограда.

Только рот он открывает, чтобы поругать дерзкую девку, а ее след простыл. Убегая, пятками сверкая, хохотала менада.

***

Кощей не поет, почти кричит под частушки на празднике, бессвязно и пьяно шатаясь, садится на лавочку. Взор плывет буйным морем, ничего не понять и разглядеть. В воздухе витает запах блинов, свежей зелени и весенней капели.

Снег тает, тает безумно быстро, земля возрождается подобно подснежникам от долгого сна. Его желания, рвения и хотения тают как этот снег, быстро-быстро. Он уже ничего не хочет, только свалится в ближайшее зеленое поле, заснуть крепким сном.

Кости перестукиваются внутри, буйно, беспокойно, возвещая о том, что не нужно было пить водку, привезённое Велесом с мест где, обитает северный народ. Чересчур крепко, вязко и холодно осела жидкость внутри, беспокоя оболочку князя Нави.

Истинную оболочку зверя, скелета что спал так долго. И будь он трижды сволочью, не станет будить его вновь.

Он ловит пронзительный, хладный взгляд Чернобога в толпе, сжимает зубы до боли, закатывает глаза и вздыхает. Пропал он почти на столетие, не оповещал его о своих делах житейских, ну и что такого. Он почти слышит, как его называют бесхребетным, презрительным пьяницей, что не понимает ценности своего статуса.

Решение уйти, спрятаться среди больших деревьев лесных приходит самой собой. Видеть второй раз взгляд Чернобога он не хотел, вдруг дыру прожжёт в нем.

Юркнув за большой дуб, Кощей садится, облокачивается о корни, торчащие из-под земли. Он на грани ненависти к этому праздника, суть и смысл вещей для него закрыт ровной стеной, неразгаданной.

Для него много вещей сокрыто тайной жизни, жизни которую он силится познать и понять. Но пока получается плохо и с привкусом вина и крови.

– Ты сел на мой мешок с обедом, – холодно подмечает голос женский.

Кощей открывает глаза, жмурится от яркого весеннего солнца и смотрит на странного вида незнакомку, хмурую и злую. Задремал, особенно после долгой дороги с земель китайского императора.

– Что, прости? – растерянно говорит он.

Задремал, точно задремал.

– Бренную тушу убери, говорю! – незнакомка рявкнула, зверь рядом с её ногами оскалил пасть.

Или головой рехнулся, тем паче не лишится сознания перед прекрасной девой. Богиня или человек, не важно. Меньше всего хотелось опозорится перед женщиной.

Кощей смекнул, волк или нет, питомец у девки необычный. Лучше спастись, не проходя круг перерождения и возвращаясь обратно. Внутреннее чутье щекотало, предупреждая об опасности. Зверь в легкую может съесть оболочку, пока он перерождается. А она даже глазом не моргнет, по головке волка погладит и скажет какой он хороший.

– Вот, прости.

Кощей встал с места, отряхнул шаровары и рубаху от листьев и грязи. Приведи себя хоть в какой божеский вид, балбес, думал он. Она кивнула, взяла мешок, раскрыла и отдала что-то волку, тот сразу проглотил. Она садится под дерево, волк рядом.

Белая шерсть аки снег блистает на солнце, тело крупное, лапы огромные, а когти кажутся острыми. Он едва не мычит от разочарования, боясь подступится к странной женщине. Какой же из тебя бог трусливый, вот чтобы обязательно сказал Чернобог.

Она снимает капюшон, белесые кудрявые волосы разметались по плечам. Лицо аккуратно сложенное, а глаза яркими синими огоньками смотрят на него. Кощей сглотнул, схватившись за рубаху и сжал ткань, чувствуя, как сердце птицей, загнанной колотиться. Неужели это то, о чем говорила матушка? Однажды найдешь ты ту, кто будет твоей смертью на конце иглы, спрятанной в яйце, а то в сундуке, глубоко зарытое на изнанке Нави.

Шептала тогда матушка, много тысяч зим назад, гладя его по голове, топорища черные волосы.

– Ты чего глухой? – она хмурится. – Я говорю есть пойдешь? Нас зовут.

Кощей моргнул несколько раз, прогоняя наваждение и посмотрел четче на неё. Звуки мира вернулись; гомон голосов других богов, стук деревянных приборов для еды и весенняя капель. Он кивнул несколько раз, слишком быстро и странно даже для него.

– Да, да, извини. Я задумался.

Она пожала плечами, встала с земли, отряхнулась и поманила ручного зверя за собой. Кощей спохватился, засеменил следом за ней. Поравнявшись со странной девкой, наклонился чтобы спросить.

– Как тебя зовут? Я не всех богов запоминаю поименно, – шутливо улыбается он, стараясь выглядеть невинно и непринуждённо.