Которые старались нас догнать,
Но тяжесть рясы их не позволяла
Движений в утомленье ускорять.
И узкая тропинка замедляла
К тому же их тяжелый, трудный путь…
К нам подойдя, они на нас сначала
Решились только искоса взглянуть.
Потом между собой заговорили:
«По голосу – живой он, в том ничуть
Я не солгал, – когда бы разрешили,
Когда они мертвы, впустить сюда
Их без одежд свинцовых? Разве были
Подобные примеры? Никогда!»
Затем ко мне вопрос их обратился:
«Тосканец! Ты проникнул без труда
В подземный этот Ад и очутился
В жилище лицемеров, так ответь,
Кто ты такой, когда и где родился?»
Я отвечал, стараясь рассмотреть,
С кем говорю: «На берегу Арно я
Увидел свет и общество иное
В великом нашем городе[127 - «В великом нашем городе…» – т.?е. во Флоренции.] встречал.
Еще доселе я не умирал,
И мне еще не чуждо все земное.
Но кто же вы? Из ваших тусклых глаз
Струятся слезы пламенные вечно…
Ужель страданье ваше бесконечно
Под этим блеском тяжких ваших ряс?»
И отвечал мне призрак истомленный:
«Казнь лютая придумана для нас!..
Вот здесь под этой рясой золоченой
Сокрыт свинец и давит нашу грудь
И день и ночь… невыносим наш путь…
Мы терпим казнь за наше святотатство…
Болонцы мы и были члены «братства
Веселого»[128 - «Веселое братство». – Папа Урбан IV учредил рыцарский орден братства святой Марии. Это братство вело жизнь разгульную, и народ в насмешку назвал его «веселым братством».], а наши имена —
Я – Каталано, он же Лодеринго[129 - «Я – Каталоно, он же Лодеринго…» – В 1226 г. были избраны в подесты Флоренции из ордена «веселого братства» два рыцаря – Каталоне Каталано и Лодеринго де Андоло. Первый был гибеллином, второй гвельфом. Некоторое время их правление было благодетельно, но скоро предались они гвельфам и сожгли в одной из частей города, называвшейся Гардинго, дворец гибеллина Уберти.]…
Нас знаешь по пожару ты в Гардинго…
Подестами в былые времена
В твоем любимом городе мы были,
И мы его прекрасно охранили,
О чем, наверно, помнит вся страна…»
«Так это вы, несчастные, сгубили…» —
Воскликнул я и тут же замолчал.
Слова мои как будто бы застыли,
Когда вблизи себя я увидал
Тень грешника. Три раза в грудь пронзенный
Насквозь тремя колами, он лежал
И, увидав меня, как разъяренный,