ТЫ ЕСТЬ

– И вам доброе, Рената Викторовна! – послышалось в ответ.

Как только на краю зеркала можно было разглядеть себя, Рената, оттягивая веки, рассматривала белки глаз: на белом полотне сплетались болезненно красные капилляры. Девушка протёрла опухшие глаза, скрывая и зевок, взяла крем, размазав его по острым скулам, а остатки провела по сухим, потрескавшимся после зимы, рукам.

Выйдя в коридор, Рената вдохнула аромат готовящегося завтрака, всё ещё протирая волнистые волосы вдоль. Кухня поддерживала общий интерьер в голубых тонах, не пытаясь выделяться, а за плитой стоял Виктор – в синем спортивном костюме, который в общем фасоне казался камуфляжем, а голова напоминала болванку, левитирующую в воздухе. Не расслабляющийся даже с годами, держащий себя в форме мужчина пятидесяти лет всё равно прослеживался в морщинах, в съедающих плешью волосах и выбивающейся седине на висках.

Он обернулся к Ренате, которая села на стул, подпирая под себя ногу и облокачиваясь на спинку, с подозрением. С таким же подозрением Рената смотрела на отца.

– Что не так? – решила первая начать диалог Рената.

– Во сколько пришла? – с ноткой претензии спросил Виктор.

– В районе трёх.

– Поэтому и красные глаза, – отвернулся он, чтобы прожарить яйца с другой стороны, переворачивая их резким движением. – Спала, получается, сколько?

Виктор посмотрел на запястье – время указывало ему четверть восьмого.

– Четыре часа?

– А кто говорил, что я ложилась?

Виктор недовольно цокнул, прижимая яичницу к поверхности, чтобы сильнее зажарить желток.

Рената умилилась беспокойству отца, что всё детство твердил ей: «Не будешь хорошо спать – глаза вытекут». Раньше её пугало такое наставление, сейчас же она со смехом вспоминала, как ложилась чётко в десять вечера и отсыпала положенные для ребёнка одиннадцать часов.

Потом взяла за правило, что сможет отоспаться только в гробу, а пока ей нужно собрать больше для первого взноса на квартиру, а в перерывах отрываться в клубах и барах со своими старыми подругами, которых она знает будто с пелёнок.

Иногда Рената думала, будто сошла с ума и придумала себе близких людей, которые как две капли воды схожи по характеру, мнению и стремлениям – настолько они идентичны друг другу.

Но отец, что наверняка считал так же в её возрасте, а сейчас жалеет об утраченных недосыпанных часах, тем самым пытается отгородить дочь от своих ошибок сквозь призму прожитого опыта, любое подобное объяснение – пустой звук.

Поэтому, чтобы не нервировать отца лишний раз, чтобы каждый остался при своём мнении, без разгорячённых споров, она встала с места, услужливо улыбнулась отцу и поцеловала его в щетинистую щёку. Рената подошла к кухонному шкафу, убрала тарелки, что Виктор достал заранее, чтобы разложить по порции двоим, и достала деревянную доску с округлой почерневшей выемкой, указывая на неё отцу.– Давай, как в детстве, сразу со сковороды?

– Я думал, тебе подобное не по нраву.

– Да брось, – отмахнулась Рената, – это были капризы. Так ведь намного вкуснее?

– Так намного вкуснее, – с улыбкой повторил Виктор за своей дочерью.

– Раз уж ты не против, то… – выставляла Рената доску, не договорив по итогу свою фразу.

Плита пропищала, сигнализируя, что выключилась. Раскалённая сковорода пронеслась до стола, встав на доску, а приготовленные яйца недовольно шипели, разбрызгивая жир, и провоцировали их съесть, размахивая своим аппетитным дымком. Рената вытащила из холодильника необходимое: соус, сок, который готовила собственноручно из апельсина, охотничью колбасу для отца, в которой он души не чаял, именно в его полуфабрикатном виде, а не в поджаренной вместе с глазуньей; Виктор же достал вилки, стаканы, а в зубах стиснул упаковку с серым цельнозерновым хлебом, и так, общими усилиями, они подготовили себе лёгкий завтрак, усаживаясь рядом.

Пожелав друг другу приятного аппетита, мурча от удовольствия, они уплетали завтрак по обе щёки. Без лишних слов, затягивая холодный воздух, чтобы остудить горячие куски белка, Рената протянула к отцу вилку и радостно закивала ему, обозначая, что блюдо вышло отменным. Виктор самодовольно моргнул и тоже кивнул в ответ, благодаря за лестные комментарии. Рената запивала свежевыжатым соком купленный в местной пекарне хлеб и уткнулась в телефон, что прожужжал на столе.

Виктор недовольно посмотрел на неё, ведь чем дольше они жили вместе, тем больше его дочь забывала о правилах поведения – например, что за столом, когда ты в компании хотя бы одного человека, не очень вежливо смотреть в экран, но меньше всего с утра ему хотелось портить идиллию выходного дня.

Шкрябая по дну старой сковороды, он отрывал себе кусок, обдумывая, как построить диалог и о чём им можно поговорить, лишь бы дочь не утонула в общении чатов со своими подругами.

В голову ничего не приходило, поэтому тему он выбирал бытовую, что складывалась вокруг: может, поговорить о том, что в люстре перегорела лампа и было бы неплохо купить новую; а может, о том, какой на улице праздник весны, где все почки деревьев после долгого сна могли потянуть своё зелёное тельце; даже можно поговорить, что он сидит в новом костюме, – что в целом напоминает его старый, но с обновлённым логотипом на груди, – который она так и не похвалила.

– А почему ты…

– Классный костюм, пап, – Рената проговорила с полным ртом, перебивая вопрос Виктора, и подмигнула ему.

– Как ты? И не говори с набитым ртом! Подавишься.

Рената громко, так, чтобы отец точно услышал, проглотила прожёванную еду, и в шутливой манере открыла перед ним рот.

– Вот и молодец.

Виктор никак не мог оторваться от погоды, что блистала на улице. Их окна на кухне не выходили на солнечную сторону, но лучи отражались зайчиками, изучающе прыгали по кухонному гарнитуру. За взглядом отца наблюдала и Рената, пытаясь найти что-нибудь интересное, что так сильно увлекло его.

– Хорошая погода, правда?

– Замечательная. Не хочешь прогуляться?

Виктор повернулся к Ренате и, даже не вопрошая, а вымогая, давя на жалость своим видом одинокого старичка, попросил прогуляться с ним до магазина. Рената наигранно смутилась, сразу же переводя в шутку прибедненного отца.

– Будто я тебе когда-то отказывала. Я же папина дочка.

Изобразив радость, вздымая кулаки вверх, словно только что выиграл в марафоне пару миллионов и машину, Виктор щёлкнул по лбу Ренаты, за что словил возмущённый взгляд, и встал умываться от сытного завтрака.

– Я же просила так не делать! – кричала она вслед отцу, что спрятался от закидывания тапками в ванной.

– А я просил не сидеть в телефоне за столом! – произнёс отец из ванной.

– Один-один, – шёпотом добавила Рената, доедая оставленную ей порцию.

Уложив сковороду в раковину, заодно влил туда горячей воды из крана, чтобы после было легче выскрести жир с внутренностей, Рената прошла в свою комнату: уютную каморку пастельно-красных цветов под обилием вывешенных плакатов по всему периметру, скрывая детские обои, что выглядывали через неаккуратные квадратные выемки, напоминая Ренате, как она в детстве, когда подолгу не могла уснуть, разговаривала с мишками, интересовалась, чем они занимались за сегодня, даже дала каждому по имени, а после, получив ответ, жаловалась, как её достала школа, и не понимала, почему ей не платят за отличные оценки.

Мишки скрылись уже в подростковом возрасте, когда ребёнок начинает кричать о своих вкусах, выказывая тем самым протест всему взрослому миру и их принципам ремонта и эстетики. Сейчас она оставляла все расклеенные этапы жизни – будь то забавные косолапые звери или красавчики из бойз-бендов – как напоминания о пережитых этапах, лишь внедряя что-то в интерьер, купленный и сделанный своими руками.

Где-то интересная конструкция полки, сделанная Ренатой из тумбочки, которую кто-то бесхозно оставил у мусорных баков, – она висела, сдерживая собранные собственноручно фигурки «Лего»; где-то доделанный собственным видением рабочий стол, украшенный красными цветами, после чего квартира проветривалась в течение недели в лютый мороз; а на подоконнике стояли горшки, что Рената лепила на мастер-классах и довольно-таки преуспела в них, а в самих горшках – выращенные растения из семян.

В целом, это была не просто комната, куда приходишь поспать и поесть в три часа ночи, а целый музей, выставка рукоделия, которым не грех похвастаться и набить себе цену невесты перед парнем, но вряд ли бы Рената привела кого-либо в отчий дом: не боялась строгости отца, что с недоверием отнёсся бы к ухажёру, а, скорее, стыдилась бы за себя, что привела парня не в свою квартиру.

Её мнение было в противовес двум враждующим, которые спорят, что именно должна делать женщина: быть содержанкой или делить всё поровну. Её вдохновляло именно быть содержащей, держащей всё в узде, быть что ни на есть главой семьи; её вдохновляли сильные женщины, что властью давили головы лишь строгим взглядом.

Прильнув к шкафу, на дверце которого было вклеено зеркало во весь рост с наклейкой на уровне глаз, гласящей: «Будь твоя улыбка огоньком». Рената интерпретировала огонёк в двух смыслах: что вдохновляет тех, кто рядом с ней, и что без жалости сжигает недоброжелателей. Открыв шкаф, она вытащила свой костюм, что был вышит тем же брендом, который так любит отец, но в красной расцветке, переоделась из пижамы и вышла в коридор, где Виктор, крутя на пальце связку ключей и насвистывая услышанную при готовке песню, ожидал неторопливую дочь.

Он свистел и свистел, пытаясь подобрать верные ноты. Именно те ноты, чтобы точно определить песню, мечтательно вспоминая свой музыкальный вкус и нащупывая из дискографии песню, ведь он точно где-то её слышал, может, даже и отдалённо, но знает её.

– Как считаешь, что это за песня?

Виктор насвистел Ренате, что ложкой поддевала чуть потрёпанные кроссовки, но свистел уже более настойчиво.

– Не знаю. Дэвид Боуи? Ты ведь кроме него практически ничего и не слушаешь.