Круг жизни

Она испытующе посмотрела Джин в лицо, но та отрицательно замотала головой. После кошмарного дня у нее все болело, однако как раз в области живота боли не ощущалось. Она не могла понять, что с ней происходит, поэтому не находила себе места, но когда боль сосредоточилась в пояснице, изогнулась дугой – так было вроде полегче.

– Со мной все в порядке, миссис Вайсман. Идите ложитесь, – прохрипела Джин севшим от беспрестанных рыданий голосом и взглянула на кухонные часы.

Прошло пятнадцать часов с момента получения злополучного письма… Всего пятнадцать часов, а ей показалось – пятнадцать лет… сотни лет. Она опять заходила по комнате.

Элен Вайсман не спускала с нее глаз.

– Хочешь, пойдем погуляем?

Джин отрицательно покачала головой. Даже сейчас, в одиннадцать часов вечера, было слишком жарко для прогулок – ее жгло как огнем.

– Мне бы выпить чего-нибудь холодного.

Она достала из холодильника кувшин с лимонадом, налила в стакан и выпила, но ее сразу затошнило и Джин кинулась в туалет, где ее вырвало. В желудке у нее было пусто, но приступы тошноты все не прекращались и миссис Вайсман сказала:

– Тебе надо прилечь.

Джин кивнула и легла, но стало еще хуже. Она перешла в старое зеленое кресло, но уже через несколько минут почувствовала, что и в нем неудобно: ныла поясница, болезненно тянуло живот.

В полночь Элен Вайсман ушла, взяв с Джин обещание позвать ее в случае необходимости. Джин выключила свет и в полной темноте предалась мыслям о муже, о своем Анри. Зеленоглазый блондин, звезда легкой атлетики, неукротимый футболист… ее первая и единственная любовь. Джин влюбилась в него по самые уши с первого взгляда… В ту самую минуту, как она подумала об этом, нестерпимая боль пронзила ее насквозь, потом еще и еще… Схватки повторялись одна за другой, не давая продышаться. Джин встала, шатаясь от слабости и дурноты, и кое-как добралась до туалета, где простояла почти час, уцепившись за раковину: режущая боль разрывала ее на части, позывы к рвоте выворачивали наизнанку. Измученная, едва живая, она принялась кричать и звать Анри. Такой и нашла ее Элен Вайсман: в половине второго ночи старушка решила все же наведаться к соседке, прежде чем лечь спать. В такие душные ночи мало кому удавалось заснуть, поэтому она долго не ложилась и возблагодарила Господа, когда увидела, в сколь плачевном состоянии пребывает Джин. Поднявшись к себе, миссис Вайсман позвонила врачу и в полицию. Ей обещали прислать «скорую» без промедления. Переодевшись в чистое ситцевое платье, старушка взяла сумочку и, как была в домашних туфлях, поспешила спуститься к Джин. Едва она успела накинуть на плечи роженицы халат, как раздались звуки сирены, но та, похоже, ничего не слышала: ее мучила тошнота, она жалобно стонала, и миссис Вайсман пыталась в меру сил облегчить ее страдания. Джин корчилась от боли и все звала Анри.

Едва ее доставили в Нью-Йоркский госпиталь, как начались роды. Акушерки поспешно уложили роженицу на каталку, не успев оказать ей никакой помощи, и скоро Джин разрешилась маленькой, пять с четвертью фунтов, но здоровой девочкой с черными как смоль волосами и крепко сжатыми кулачками. Малышка громко кричала, оповещая весь мир о своем появлении на свет. Примерно через час взглянуть на них позволили Элен Вайсман. Джин к тому времени дали успокоительное, и девочка тоже спала крепко.

Элен вернулась домой, но из головы у нее не шла Джин Робертс, овдовевшая в двадцать два года. Бедняжку ждет нелегкая жизнь с ребенком на руках, которого ей придется растить без мужа. Старушка смахнула слезы с морщинистых щек, и тяжело вздохнув, взглянула на часы: половина пятого. Мимо окон доходного дома прогромыхал ранний поезд надземки. Миссис Вайсман долго жила на свете и знала, сколько требуется самозабвенной любви, чтобы вырастить ребенка в одиночку. Эта любовь сродни любви к Богу, самоотверженной преданности святого отшельника. Только так можно поднять дочь, которая никогда не будет знать отца.

Джин увидела новорожденную лишь следующим утром, когда девочку принесли кормить. Едва взглянув на крохотное личико, на темные шелковистые волосики, которые, по словам акушерки, непременно изменятся, она материнским инстинктом поняла, что ей предстоит сделать для дочери. Джин, однако, не устрашилась, поскольку сама желала этого, ведь это ребенок Анри, последний его подарок, и она будет хранить его, беречь пуще жизни. Она сделает все возможное, чтобы их дочери было хорошо, отдаст за нее даже душу. Джин будет жить, дышать и работать ради нее одной.

Когда маленький ротик, похожий на розовый бутон, зачмокал и потянул молоко из ее груди, Джин улыбнулась новым ощущениям. Ей с трудом верилось, что прошли всего сутки с тех пор, как сообщили о смерти Анри.

– Видать, у нее хороший аппетит. – В палату вошла сестра в белом накрахмаленном халате и такой же шапочке. – А папа вас уже видел?

Глаза Джин наполнились слезами, она отрицательно покачала головой, и сестра ласково похлопала ее по плечу, так и не поняв, почему отец не видел новорожденную дочь, а мать плачет.

– Как вы хотите ее назвать? – решила сменить тему сестра.

Они с Анри обсуждали это в письмах и, наконец, сошлись на одном женском имени, хотя оба ждали мальчика. После пережитого в первый момент удивления, близкого к разочарованию, Джин теперь казалось, что девочка несравненно лучше и что они с мужем отдавали ей предпочтение с самого начала. Что ни говори, а природа все устраивает наилучшим образом. Если бы родился мальчик, она назвала бы его Анри – в честь отца, а для девочки выбрала красивое женское имя. Интересно, как оно звучит для других? Джин взяла дочь на руки, глаза ее засияли гордостью.

– Ее зовут Тана Андреа Робертс. – Она помолчала, словно пробуя это слово на вкус, потом произнесла еще раз, прислушиваясь к его звучанию: – Тана…

Когда Джин закончила кормить, сестра с улыбкой забрала у нее крохотный сверток, другой рукой привычно поправила постель и сказала:

– Теперь отдохните немного, миссис Робертс. Я принесу вам Тану, как только проголодается.

Когда дверь за ней закрылась, Джин откинулась на спину и смежила веки, стараясь не вспоминать о муже и сосредоточиться на ребенке. Ей не хотелось гадать, как умер Анри, страдал ли, вспоминал ли ее перед смертью: из груди рвались рыдания. Она повернулась и впервые за многие месяцы легла на живот, уткнувшись лицом в подушку. Прошел не один час, когда ей удалось наконец заснуть. Вся в слезах она во сне видела молодого мужчину с волосами цвета спелой ржи, которого любила, и ребенка, которого он ей оставил.

Глава 3

Джин Робертс всегда снимала телефонную трубку сразу, после первого звонка. Она работала здесь уже двенадцать лет, и за эти годы управления огромным предприятием у нее выработался четкий и эффективный стиль. Когда ей исполнилось двадцать восемь, а Тане – шесть, Джин вдруг почувствовала, что не в состоянии проработать больше ни одного дня в адвокатской фирме. За шесть лет она сменила три места работы, одно скучнее другого, но там хорошо платили и она мирилась со своим положением – ради Таны. Дочь у нее всегда была на первом месте, только для нее вставало и заходило солнце.

«Ты не даешь ребенку даже вздохнуть самостоятельно», – сказала как-то одна из сослуживиц, и этого было достаточно, чтобы навсегда испортить с ней отношения. Джин была уверена, что поступает правильно. Она водила Тану в театры, музеи, библиотеки, картинные галереи, на концерты: всюду, куда только могла, – и тратила свои скудные средства на образование дочери, ее развлечения, ни в чем ей не отказывая. Пенсию, что получала за Анри, всю до последнего пенни, она сберегала для дочери. Девочка не росла избалованной: просто Джин хотела, чтобы у ее ребенка имелось все, чего она сама была лишена в детстве и юности. Теперь она уже и припомнить не могла, как они проводили свободное время с Анри, но, будь он жив, они наверняка брали бы напрокат лодку и отправлялись в залив Лонг-Айленд, чтобы учить Тану плавать и собирать раковины моллюсков, или отправлялись в парк бегать по дорожкам и кататься на велосипедах… Анри, конечно же, боготворил бы хорошенькую белокурую девчушку, свою копию, с озорной отцовской улыбкой в глазах.

Медсестра оказалась права: черные шелковистые волосы сменились светлыми кудряшками, а те с годами превратились в роскошный каскад густых золотистых прядей цвета спелой ржи. Девочка была прелестная, и мать гордилась ею. Когда Тане исполнилось девять лет, Джин с помощью Артура Дарнинга, ее хорошего друга и любовника, удалось перевести ее из обычной государственной школы в частную, принадлежащую миссис Лоусон. Это была замечательная возможность для Таны получить хорошее образование. Дети самого Дарнинга – двумя и четырьмя годами старше Таны – учились в Гринвиче в самых что ни на есть привилегированных заведениях.

Место менеджера досталось Джин совершенно случайно. К тому времени она уже два года работала в адвокатской конторе «Поп, Медисон и Уатсон» секретаршей. Работа была смертельно скучная, но платили ей, сверх всяких ожиданий, очень неплохо. Да и не могла она позволить себе искать что-то более интересное: надо было думать о дочери. Джин заботилась о ней денно и нощно, вся ее жизнь замыкалась на Тане. Случилось так, что за консультацией к старшему компаньону Мартину Попу и обратился Артур Дарнинг. Джин два месяца присутствовала на их встречах по долгу службы, и однажды он пригласил ее в бар.

Жена Артура Мэри в то время находилась в одной из частных клиник Новой Англии, и ему явно не хотелось говорить на эту тему, а Джин не настаивала: у нее и своих проблем хватало. Она вообще не имела привычки плакаться в жилетку: рассказывать о погибшем муже, о том, как тяжело воспитывать ребенка в одиночку, об ответственности, заботах и страхах, но Артур Дарнинг, похоже, понял все без лишних слов. Он возглавлял одну из крупнейших транснациональных компаний по производству изделий из стекла и пластмассы и изготовлению упаковочной тары, а также владел большой долей акций предприятий по добыче нефти на Среднем Востоке. Будучи человеком чрезвычайно богатым, он не кичился этим, а держался просто и дружелюбно, что очень импонировало Джин.

Честно говоря, ей в нем нравилось все, и поэтому, вскоре после первого свидания в баре, он пригласил ее пообедать, она согласилась. Потом последовало еще одно приглашение, и еще, и так у них завязался роман. Это был потрясающий мужчина, Джин таких еще не встречала. Будучи очень ранимым, он умел создать вокруг себя ауру спокойствия и силы. Джин знала, что Артур несчастлив в семейной жизни: как-то раз в порыве откровения он проговорился об этом. Его жена после вторых родов пристрастилась к спиртному. Джин хорошо понимала, что это значит, поскольку все детство ее прошло с пьющими родителями, которые закончили жизненный путь в аварии на обледеневшей дороге в канун Нового года, будучи пьяными. Мэри тоже разбила машину, но в ней сидели школьники, которых она взялась развезти по домам. Одну из девочек буквально вытащили с того света: их дочери Энн Дарнинг и ее одноклассницам было тогда по десять лет. После этого случая Мэри согласилась отправиться на лечение, однако Артур не питал особых надежд на успех: в свои тридцать пять она лет десять страдала хроническим алкоголизмом. Артур страшно от нее устал, поэтому не было ничего удивительного в том, что увлекся Джин. Эта двадцативосьмилетняя женщина буквально покорила его: держалась с редким достоинством, просто, без кривляний, не давила на жалость, – но в то же время проявляла истинное участие. А как раз в этом Артур нуждался сейчас больше всего. Но что делать с этим чувством? Они с Мэри в браке уже шестнадцать лет, у них двое детей; как быть с ними, с домом, со всем укладом их жизни? Все выглядело очень неопределенным и ненадежным; Артур Дарнинг не привык и не хотел так жить. Поначалу он не приводил Джин к себе домой, чтобы не травмировать детей, но они встречались почти каждую ночь и как-то само собой вышло, что Джин начала заботиться и о них: наняла двух горничных, сменила садовника, который исполнял свои обязанности из рук вон плохо, организовала несколько небольших деловых приемов, устроила детский утренник на Рождество, помогла Артуру выбрать новый автомобиль. Она даже отпросилась на несколько дней с работы, чтобы сопровождать его в деловой поездке. И скоро выяснилось, что она руководит всей его жизнью, а он не может ступить без нее ни шагу. Все чаще Джин спрашивала себя, что это означает, хотя в глубине души понимала: они влюблены друг в друга, и как только Мэри поправится настолько, чтобы адекватно воспринимать происходящее, супруги разведутся и они с Артуром поженятся…

Однако вместо предложения руки и сердца он через полгода предложил ей работу. Джин не знала, как к этому отнестись: работать у него ей не хотелось, ведь они любили друг друга. А по его словам выходило, что эта работа открывает перед ней перспективы, о которых она сама давно уже мечтала. Джин будет заниматься все тем же, что и в последние шесть месяцев: организовывать приемы, нанимать слуг, следить, чтобы дети были должным образом одеты, чтобы обзаводились хорошими друзьями и имели заботливых нянь, – только уже не в порядке дружеской услуги, а за деньги. Артур считал, что у нее потрясающий вкус; ему и в голову не приходило, что на себя и Тану она шьет сама, что сама обтягивает мебель в своей квартирке. Они с дочерью по-прежнему жили в доме из железистого песчаника, рядом с надземной железной дорогой, проходившей по Третьей авеню, и Элен Вайсман все так же присматривала за Таной, когда Джин уходила. Если согласиться на предложение Артура, то можно будет отдать Тану в приличную школу и переехать в другое жилище: на Верхневосточной стороне у него есть дом. «Это, конечно, не Парк-авеню, – сказал ей Артур со своей обычной сдержанной улыбкой, – но несравненно лучше, чем Третья». А когда он назвал ей сумму жалованья, она чуть не умерла от разрыва сердца. И это при том, что работа не представляла для нее особого труда.

Будь Джин одна, ей, возможно, и удалось бы устоять перед искушением, поскольку очень не хотелось быть ему обязанной, – но, с другой стороны, это означало, что она все время будет рядом с ним, когда Мэри вернется… Секретарша в «Дарнинг интернэшнл» уже была, а для Джин предназначался небольшой отдельный кабинет позади конференц-зала, примыкавший к шикарному, отделанному деревом кабинету патрона. Она будет видеть его ежедневно, сделается необходимой ему… К этому идет дело.

«Какая тебе разница?» – говорил Артур, убеждая ее принять его предложение, соблазняя новыми благами и прибавкой к жалованью, поскольку уже зависел от нее, нуждался в ней; косвенным образом нуждались в ее заботах и его дети, хотя еще ни разу ее не видели. Впервые в жизни он мог на кого-то положиться, тогда как раньше все всегда полагались на него. В его жизни наконец-то появился человек, к которому можно обратиться за помощью и который никогда не подведет. Он много думал над этим и решил, что Джин должна быть всегда рядом с ним. Все это Артур высказал ей в постели – в ту ночь, когда в очередной раз умолял взяться за эту работу.

В конце концов она согласилась, хоть и не без внутренней борьбы: выбор был слишком очевиден. Теперь она отправлялась на работу после проведенной с ним ночи, и жизнь ее превратилась в сплошную сказку. Энн и Билли уже привыкли к ночным отлучкам отца; в доме у него теперь был полный порядок, и Артур мог не беспокоиться о детях. В первое время после отъезда матери они тосковали, а теперь и думать о ней забыли. Когда же отец познакомил их с Джин, им показалось, что они знали ее всегда. Она водила их вместе с Таной в кино, покупала им игрушки, развозила их одноклассников по домам, когда наступала очередь, беседовала с учителями, посещала школьные спектакли. Уезжая из города, Артур мог быть уверен, что она присмотрит за его детьми даже лучше, чем он сам.

Ее новая квартира располагалась в современном добротном доме, из гостиной открывался вид на Ист-Ривер. Новое жилье отличалось от старого как небо и земля, хотя и не было бог знает каким шикарным: две спальни, гостиная, столовая, симпатичная кухня.

Как-то вечером, глядя на Артура, сейчас похожего на холеного кота, устроившегося перед камином, Джин сказала с улыбкой:

– Знаешь, я никогда еще не была так счастлива и так спокойна.

– Я тоже, – улыбнулся ей в ответ и Артур.

А через несколько дней все изменилось. До Мэри Дарнинг дошли слухи, что у мужа интрижка, и она решила вернуть себе утраченное. Состояние ее вдруг резко ухудшилось, и доктора стали поговаривать, что лучше бы ей побыть дома. К этому времени Джин проработала у Артура уже больше года. Тана радовалась новой школе, новой квартире, новой жизни не меньше, чем мать, и вдруг все это оказалось под угрозой.

Артур поехал навестить Мэри и вернулся чернее тучи.

Джин боялась что-либо спросить: просто испуганно смотрела на него широко открытыми глазами. Ей уже исполнилось тридцать лет и хотелось прочного положения, уверенности в будущем. Не может же их связь до конца жизни оставаться тайной! Она мирилась со своим двусмысленным положением только потому, что Мэри была больна, и это беспокоило Артура. Всего неделю назад он наконец сделал Джин предложение, а теперь смотрел на нее с таким мрачным выражением лица, словно для них не осталось никакой надежды.

– Мэри заявила, что, если я не заберу ее домой, она покончит с собой.

– Как она может! Это же самый настоящий шантаж.

Джин едва не разрыдалась: жена имеет возможность шантажировать мужа и пользуется этим.

Через три месяца Мэри вернулась домой, но к Рождеству опять попала в больницу; весной снова выписалась и продержалась до осени. Потом начался ад: она стала пить запоем вместе со своими друзьями, – продолжался он более семи лет.

Когда она в первый раз приехала из больницы домой, Артур был так растерян, что попросил Джин о помощи, сославшись на то, что жена плохо соображает. Она не смогла отказать и из любви к нему оказалась в незавидном положении любовницы, вынужденной ухаживать за женой. Два-три раза в неделю она проводила дневные часы в Гринвиче, где помогала Мэри по хозяйству. Та вовсе не хотела этой помощи. Все, включая детей, знали, что она пьет. Сначала они огорчались, потом Энн ее возненавидела, а Билли впадал в истерику, когда она напивалась. Это были кошмарные сцены. Через несколько месяцев Джин почувствовала себя в таком же безвыходном положении, в каком находился Артур: не могла оставить Мэри, отпустить от себя – это было все равно что бросить на произвол судьбы родителей. Ей казалось, что она сможет справиться с недугом Мэри.

Но жизнь распорядилась иначе. В тот роковой вечер Мэри отправилась на машине в город, где собиралась встретиться с Артуром и вместе пойти на балет. Джин могла поручиться, что женщина была трезва, когда садилась за руль, но, похоже, спиртное у нее было с собой. Машина перевернулась на скользком участке дороги близ Меррит, на полпути до Нью-Йорка. Смерть наступила мгновенно.

Оба любовника благодарили судьбу, что Мэри так и не узнала про их связь, но на свое несчастье, Джин успела к ней привязаться и так плакала на похоронах, будто потеряла родного человека, а потом несколько недель не могла лечь в постель с Артуром.

Их связь длилась уже восемь лет, и он начал с опаской подумывать, что скажут Энн и Билли, когда обо всем узнают. В любом случае нужно было подождать, пока не пройдет год, как сказал он Джин, и та была с этим согласна: он по-прежнему проводил с ней много времени, был заботлив и внимателен, – так что жаловаться не на что. Она лишь боялась, как бы Тана ничего не заподозрила.

Однако по истечении года после смерти Мэри, когда мать завела с ней разговор, девочка накинулась на нее с резкими обвинениями: