Царица Аталья

– Он принадлежит богатому крестьянину Навоту. Мы купим у него землю и разведем цветы!

– Как здорово!

– Навот сына женит. Пригласил на свадьбу. Жаль, отец в отъезде. Пойдешь со мной?

– Конечно, матушка!

– Преподнесем ему и сыну-жениху царские подарки, он размякнет душой и уступит нам землю, а за ценой мы не постоим.

– Какое мне платье надеть, матушка?

– Голубое. Твой цвет!

Сыновья Изевели приглашением пренебрегли. Старший Ахазья отговорился, мол, у него урок стрельбы из лука, а младший Йорам сказал, что он занят – учит щенка подавать лапу.

Аталья очутилась на свадьбе впервые. Глядела на невесту – разодета, раскраснелась, смущается. Аталья подумала, что вот, пройдет совсем немного лет, и ей такая же судьба выйдет. Она не знала, хочется ей этого или нет, но понимала – неизбежного не миновать. Боялась, что не полюбит, или любимой не станет, ибо не познала еще извивов души своей.

“Отец найдет мне пару и меня не спросит, – размышляла за праздничным столом бесправная царевна, – у него резон сухой – польза государственная, а до сердца моего ему и дела нет! Матушка говорит, что я много думаю, а мысли любви вредят. Должно быть, права она, но так уж я устроена. Мать с отцом друг в друге души не чают, а мне такого счастья не видать…” Аталья незаметно утерла набежавшую слезинку. Тут зазвучала музыка, и гости неохотно отложили ложки и оторвались от чашек.

“Сейчас покажу иудеям, как надо веселиться!” – шепнула Изевель дочери, встала со своего места и первая пустилась в пляс. Аталья зарделась от гордости – никто лучше матери не танцевал. Однако, услыхала за спиной, как один из застольников говорил Навоту, дескать, пусть царёва жена тешится, да на пользу нам думает, будто иудеи праздновать не умеют! Девочка оглянулась и поймала согласную улыбку хозяина.

Аталья видела, как мать говорила с Навотом, и он стал тревожен, а она – сконфужена. Возвращались домой молча. Изевель сказала дочери, что скоро приедет отец и купит у Навота землю. Когда Ахав прибыл в Изреэль, он первым делом самолично отправился к крестьянину на переговоры, и вернулся домой в недобром расположении духа, и Изевель помрачнела вслед за мужем.

А потом рабыни донесли царевне, что Навот побит камнями за преступление перед монархом, и земля казненного по закону переходит к государю. Но не увидала Аталья радости в глазах родителей, хоть и завладели они вожделенным. И не выкорчевала Изевель виноград, и не насадила цветы. Не укрылось от вострого взгляда дочки, что с тех пор пролегла тень меж отцом и матерью.

Когда подросла Аталья, призналась ей Изевель, что это она возвела клевету на невинного Навота, а отец подтолкнул ее к бесчестью. Поначалу Изевель и Ахав корили друг друга, потом каждый стал винить себя, но тень меж ними не растаяла. А еще мать остерегла Аталью на будущее, дабы никогда не доверялась продажным судьями и корыстным священникам, ибо они, разбирая дело Навота, знали, что невинную душу губят, а всё же присудили несчастного к смерти – у каждого был расчет на собственную выгоду. “Люди, что правосудием и верой кормятся, вовек не выправятся, а они народ живучий!” – поучала старшая младшую.

События эти промелькнули мимо Ахазьи и Йорама. Да и к чему будущим владыкам царства занимать ум житейскими мелочами?

4

Время шло, Аталья взрослела, и Ахав иной раз грубовато намекал на неизбежное и скорое окончание девичества. Отец скажет это и хохотнет, а юница покраснеет и глядит на мать. “Что ждет меня, хорошее или плохое? Боюсь я!” – говорят ее глаза. Изевель погладит дочку по волосам, поцелует в темечко, улыбнется ободряюще: мол, все будет славно.

Здесь, пожалуй, заметим, что оба еврейских государства – Израиль и Иудея – порой огорчали Господа междоусобной враждой. Поэтому пророки Божьи много сил клали на усмирение мятежного духа неуживчивых монархов, и угрозами и посулами склоняли их к благоразумию, раздувая искры здравого смысла в коронованных головах.

Ахав и его иерусалимский венценосный ровня Иошафат – каждый себе на уме, но сражались против общих внешних врагов вместе, высоко почитая племенную солидарность. Раз возвращались оба царя с севера, где соседей воевали, и Ахав зазвал к себе Иошафата. Посетить Шомрон по пути на юг в Иерусалим – крюк невелик, зато можно вздохнуть от битв в чудном дворце слоновой кости и заодно свести знакомство с гостеприимным семейством. Жизнь учит не пренебрегать случаем, а вдруг толк выйдет?

За обеденным столом гость восседал на почетном месте. Ахав – по правую руку его. Благословение над хлебом произнес Иошафат, вино разлил по кубкам Ахав. Говорили монархи, женщины молчали, царевичи внимали. Обсуждались бои прошлые и неизбежные будущие. К концу трапезы цари захмелели. Иошафат уставился на Аталью. Ограждая невинность, Изевель заслонила собою дочку – береженого боги берегут.

– Вижу, Ахав, невеста у тебя подрастает! – сказал Иошафат.

– Наконец-то заметил! – ответил Ахав и наполнил кубок гостя и свой заодно.

– Не смущайте девушку! – вмешалась Изевель и обняла покрасневшую до корней волос Аталью.

– Стесняется она! – пояснил старший брат Ахазья.

– Притворяется! – крикнул младший Йорам и ткнул сестру ложкой в бок.

– Цыц! – прикрикнула на сыновей Изевель, – живо отправляйтесь в сад!

– Сколько лет прелестнице? – деловито спросил Иошафат, обращаясь к девице.

– Тринадцать, – ответила за дочку Изевель и крепче обняла чуть не плачущую Аталью.

– У тебя, кажется, сын одногодка нашей красавице? – воскликнул Ахав.

– Точно! Зовут его Йорам, как вашего младшего. В силу входит, – заметил Иошафат.

– Есть о чем подумать! – произнес Ахав.

– А созрела вишенка-то? – прошептал гость на ухо хозяину.

– Не знаю, вроде налилась… – тихонько ответил Ахав, – однако, вернее будет у матери спросить.

– Нечего шептаться! Рано ей еще. Придется вам потерпеть годок-другой! – сердито бросила Изевель и увела Аталью.

– Я все поняла, матушка, – сквозь слезы призналась Аталья.

– Ты у меня умница. Будет хорошо.

Оставшись наедине, самодержцы Израиля и Иудеи глубокомысленно рассуждали о пользе, какая выйдет обоим государствам, когда монархи породнятся через деток своих. Сватовство свершилось, и с этого дня Аталья была помолвлена с неведомым ей Йорамом, сыном царя Иудеи.

Глава 2 Молодая жена

1

В 13 лет Аталья, царевна Израиля, стала невестой Йорама, царевича Иудеи, равного ей годами. Нареченная узнала о решительной перемене в жизни вперед жениха, ибо, во-первых, отцы сговаривались в доме девицы, и будущий муж при сем не присутствовал, а, во-вторых, родитель его, вернувшись домой, не сразу вспомнил о заключенной им сделке.

Монархи Ахав и Иошафат не торговались о величине выкупа невесты. Отец Йорама сообщил отцу Атальи, что по приезде девы в Иерусалим молодые поселятся в прекрасном доме, который станет собственностью новоиспеченной жены. “Замечательный моар! Правда, Изевель?” – воскликнул Ахав.

Поскольку грамота не являлась сильной стороной царского образования, Изевель предложила помощь в составлении брачного контракта. Ахав решительно отверг инициативу, с укоризной заметив супруге, что слово монарха не нуждается в подкреплении клочком пергамента, да и сама высокая и чистая цель соединения юных сердец – укрепить союз двух единоплеменных государств – может быть лишь опошлена торгашеской писаниной.

Итак, два события – принятие бремени заповедей и жениховство – случились у тринадцатилетнего принца почти одновременно, а назначенная ему принцесса уж год как была совершеннолетней. По слову Изевели личные обстоятельства Атальи требовали помедлить с бракосочетанием. Ввиду деликатности материи, кто решился бы возразить матери невесты? Устами матроны вещали голоса древних устоев и природы человека.

Четыре года минули со дня помолвки до свадебного торжества. Хватило бы и двух лет, но государственной важности неотложные деяния отцов стали уважительной причиной задержки. Однако, не беда – и в 17 лет еще не поздно вступать в брак.

Существует мнение, что девушки опережают юношей в развитии. Сие правильно статистически, а, значит, не абсолютно. Вероятно, зрелостью духа Аталья изрядно превосходила Йорама, но последний оставил ее далеко позади в плотских своих устремлениях, и в настоящем и в будущем веско доказывал свой перевес в этой сфере.

Дабы в головах читателей не случилась путаница, впредь будем называть израильского Йорама, брата Атальи, – “брат Йорам”, а иудейского Йорама, мужа Атальи, – “муж Йорам”.

2

Караван медленно двигался из Шомрона в Иерусалим. Запряженные в повозки быки везли провизию – путь-то не короток. На осликах тряслись слуги и рабы. Верблюды были навьючены тюками с женской и мужской одеждой – наряды к свадебному торжеству. Не забыты и подарки жениху и родне его. Охрана шествовала в хвосте и в голове каравана. Дозорные без устали вертели головами – высматривали разбойников. В безопасном центре гужевого и человечьего поезда могучие эфиопы несли два белых паланкина. В одном сидела Аталья, в другом – Изевель. Каменистая дорога не скупилась на колдобины. Животные и люди уставали быстро, часто устраивались привалы. В пути не как в жизни – все наоборот: ждешь конца и не боишься его.

Ахава не было среди путников – он, как обычно, воевал и намеревался присоединиться к каравану на подходе к Иерусалиму. Вышло так, что оба монарха – сражавшиеся бок о бок Ахав и Иошафат – завидели процессию у самых стен столицы Иудеи. Вовремя поспев, они самолично налегли один на правый створ городских ворот, другой – на левый, и впустили дорогих гостей.

Впереди толпы встречавших стоял жених. Он не отводил взор от двух паланкинов, надеясь, что невеста предусмотрительно невзначай приоткроет шторку, и он краешком глаза узрит ее. Но этого не случилось. Зато Изевель широко раздвинула занавеси и воздушными поцелуями приветствовала хозяев. Теперь жених точно знал, где находится Аталья. Ей тоже не терпелось посмотреть на суженого, но она стеснялась выказать любопытство, и хрупкая обитель ее оставалась непроницаемой взгляду.