Свобода

«Плотный график».

Солнце, уже приближалось к горизонту. Море было спокойным, и его ласковые волны нехотя накатывали на берег.

Иван Владимирович, давно уже покинувший пляж, сидел на балконе своего номера и курил. Его взгляд олицетворял умиротворение и согласие с природой. Он был настолько спокоен, что, казалось, ничто не могло его вывести из состояния равновесия, гармонии с самими собой. Даже эмоциональные реплики Александра не произвели на него будоражащего действия. Он был спокоен. У него оставалось в запасе всего два дня отдыха.

– Прощай, море, прощай, песок, прощай, солнце. Мне с вами было так хорошо.

Он закрыл глаза и просидел так, пока солнце не скрылось за горизонтом. После он поднялся и спустился в бар, где его уже все прекрасно знали. Как обычно, бросив пляжную сумку в ноги, расстегнув все пуговицы на рубашке и закинув ногу на ногу, он подозвал официанта.

– Как обычно? – заискивающе спросил официант.

– Нет, дружок, давай сегодня водочки. И в бутылке, пожалуйста, чтоб, как реальный мужик, без этих ваших графинчиков. – Произнеся это, он кинул взгляд на экран телевизора, где как раз показывали новости, а в новостях новых глав региона. – И сразу. Я пока посмотрю, чем закусить.

Полбутылки ушли незаметно, еще до подачи основной закуски. Шоцкий к тому моменту заметил своего соглядатая, он даже заметил снисходительную улыбку на его лице. Да и сама бутылка вскоре закончилась. Еле ворочая языком, Шоцкий заказал вторую.

– Иван Владимирович, вы уверены? – участливо поинтересовался менеджер зала. – Плохо не будет, особенно утром?

– Утром? – воскликнул Шоцкий. – Так утром я опохмелюсь! – и засмеялся странным смехом, привлекая к себе посетителей кафе. – Тссс! И тихо, я буду тихим.

Вторую бутылку он просто лакал, перестав закусывать.

– Иван Владимирович, у вас все в порядке?

– Власть в стране хреновая, видели бы вы эти хари…

– Ну, вы, все же, потише.

Шоцкий почти допил вторую бутылку, как она соскользнула со стола, упала и разбилась. Сам он попытался подняться, но тут же упал сам.

Ему помогли. Прихватив его вещи, его доволокли до номера и там уложили в кровать. Задвинули шторы и закрыли дверь.

– Что это с тем гражданином случилось? – поинтересовался агент Кравчука у официанта, вернувшегося в кафе. – Не удар ли?

– Перебрал что-то. Дай бог, завтра к вечеру придет в себя. Подготовить бы ему на опохмел. Как столько влезло?..

Времени было четыре утра. За окном стояла ночь. Совсем рядом еле слышно плескались волны. Полная луна озаряла своим серебристым светом пляж и разбрасывала блики по воде.

Иван Владимирович сидел на балконе и курил. Поднялся он буквально десять минут назад, успев умыться и принять душ.

Накануне вечером, как только его принесли в номер и уложили на кровать, он тут же поднялся, заперся изнутри, разделся и улегся в постель, поставив будильник в телефоне на половину четвертого утра.

Его пляжная сумка с двумя полными бутылками водки валялась под кроватью. Применяя все свои навыки конспирации и концентрирования внимания, он в нужный момент прятал бутылку с водкой в сумку, тут же извлекая оттуда такую же с водой слегка разбавленной спиртом для запаха. В первую очередь он проделывал эти фокусы для своего соглядатая, надеясь таким образом усыпить его бдительность на большую часть следующего дня. Не сомневаясь в профессионализме агентов Кравчука, он все же надеялся на то, что представление сработает.

Оставив все вещи на своих местах, Шоцкий вынул из чемодана небольшую спортивную сумку, закинул в нее внушительный сверток, бутылки с водкой, некоторые туалетные принадлежности и тетрадь Вратаря.

Он еще раз вышел на балкон, вдохнул полной грудью морской воздух, развернулся, прихватил сумку и вышел из номера. На дверную ручку своего номера он повесил табличку «Не беспокоить», после прошел до конца коридора, выбрался на наружную, запасную лестницу, внимательно огляделся по сторонам, и спустился вниз.

В квартале от отеля, на стоянке его ждал арендованный три дня назад автомобиль. Забросив на заднее сидение сумку, он завел двигатель и медленно выехал со стоянки. Было около пяти часов утра.

Примерно через полчаса неторопливой езды, когда солнце уже принялось разбрасывать свои первые лучи по кубанским степям, Шоцкий, разглядывая за окном заброшенные виноградники, въехал в станицу Гостагаевская. Вокруг не было ни души – станица еще спала. Тихо проезжая по улочкам, и с любопытством заглядывая в занавешенные окна домов, он добрался до улицы Мира, поехал по ней, пересек речку Гостагайка, проехал дальше, держась речки Шумай, пока дорога не пошла в непосредственной близости к лесу, после свернул с дороги и остановился на опушке. Он вылез из машины и посмотрел вверх.

– День начинается, – прошептал он.

После он открыл багажник и извлек оттуда саперную лопатку.

– И как они могли в таком месте, в таком людном и прекрасном месте наследить?

Он, не забыв осмотреться, направился в небольшой лесок, держа перед глазами тетрадь «Черных псов». Бродить пришлось недолго. Уже менее чем через километр пути, – Шоцкому показалось, что он прошел лес насквозь, – он остановился в нужной точке. Тут пришлось потрудиться.

– Да, видимо, они приняли во внимание количество людей, населивших эти райские места, – ворчал он себе под нос.

Лишь углубившись на метр, он наткнулся на что-то твердое. Это были ящики. Его интересовал только один. Вытащив наружу винтовку, упрятанную в чехол, он проверил ее саму, магазин, оптический прицел, и, запаковав обратно, отложил ее. Отложив еще пистолет и пару обойм, он поставил ящик обратно, закопал яму и забросал ее лесным мусором. Прихватив выбранный арсенал, он направился к автомобилю.

Сложив все принесенное в багажник, Шоцкий, вытащил из него большую канистру с водой, взял с заднего сиденья сверток, и снова ушел, скрывшись за опушкой леса. На протяжении пяти минут слышался плеск воды и восхищенное бормотание Ивана Владимировича. Вскоре все затихло. И через минуту к автомобилю направлялся полковник Шоцкий Иван Владимирович, облаченный в офицерский мундир с красовавшимися на нем орденскими планками. Забросив ненужные вещи в багажник, Шоцкий сел в автомобиль, причесался, глядя в зеркало, и положив рядом на сидение фуражку, завел двигатель, и выдвинулся обратно по улице Мира.

Уткнувшись в тупик, в улицу Раздольная, Шоцкий повернул направо, чтобы вернуться на улицу Мира, но случайно проехав поворот, доехал до улицы Советская, где свернул налево, направившись к центру. Но, не проехав и километра, он остановился напротив пустого стадиона.

Улыбнувшись, Иван Владимирович вышел из автомобиля, и встал перед спортивной площадкой. «Давненько я в футбол не гонял». Времени было около шести. Появлялись первые жители станицы, зевая, выходившие из домов и направлявшиеся по своим делам.

– Стадион, – прошептал Шоцкий и снова улыбнулся.

Чуть дальше, за деревьями виднелось здание школы. Шоцкий машинально побрел в обратном направлении, оглядываясь по сторонам. Что-то на него нахлынуло.

«Вот школа! И дети, что учатся здесь, что придут сюда 1 сентября, даже представить себе не смогут, что способны будут творить, когда подрастут. Но, разве дело в воспитании? Возможно. В учебе, которой сопутствует то же воспитание, пропитано этой тенью контроля, установкой на подчинение? Почему так происходит? Почему так происходило испокон веков? Иначе нельзя? Иначе человек становится просто неуправляемым?»

Иван Владимирович шел вдоль улицы, беспечно оглядываясь по сторонам и завидуя жизни в собственном доме, на собственной земле.

«Вот, Андрей, люди живут на своей земле. Они тоже все чего-то хотят, о чем-то мечтают, им радостно, им больно. Они счастливы, они горюют. Это жизнь. И все это контролируется? Все это нужно разломать и построить город мастеров? Возможно, они и не знают ее. Да, я говорю именно о ней! И никогда о ней не задумывались, потому что… потому что им итак хорошо, и они уверены в том, что счастливы».

«А откуда вы знаете про город мастеров? – раздался голос Андрея. – Разве мы стали с вами настолько близки, что я вылил вам все, что у меня накопилось и продолжает накапливаться в моей уже совсем больной голове? Я уже отказался от этой идеи, во всяком случае, здесь, в этой стране. Я шел не туда… я свернул с пути… да и был он, путь, слишком наивен. Вы нам помогали, но я рвусь к ней, наплевав не только на закон и его защитников, но и… мне кажется, я уже не вижу простых людей. Простите, Иван Владимирович, что вы, решив помочь простым людям, оказались пособником преступников, самых обычных преступников…»

«Я не могу тебя слышать, Андрей. Я говорю сам с собой, но уверен, твои мысли на этот счет не сильно отличаются от моей их интерпретации. Но, такова жизнь. Видимо, быть кристально чистым в чьих-то конкретных глазах, это быть до предела подчиненным кому-то, кто направил на тебя эти глаза, и находиться под постоянным контролем. Где и как найти достойную середину? И нужна ли она, это середина? Середина походит на усреднение, на толпу, а толпа… она всегда должна быть под контролем. И отдельно взятый человек, и он же, входящий в какой-то круг, он зависим. И все это у каждого внутри, где-то там, в подсознании, наверное».

«Этого не узнать, не поняв ее. А чтобы к ней прийти, нужно проползти через грязь, это я уже понял, – говорил Андрей. – Это понял именно я, для себя. А после смывать с себя эту грязь! Как? Возможно, есть еще какой-то путь! Но, как его отыскать, и подойдет ли он любому человеку, любому сознанию… да и нужен ли он любому?»

«Тут так хорошо, Андрей! Я знаю, что произошло с Машей, со Славой. Цена. Это цена за то, что они решились на то, чтобы только узнать, кто она… да и есть ли она. А тут хорошо. Солнце только встает. Тут школа, футбольное поле. Тут у каждого свой дом, своя земля. Мне кажется, иногда не нужно бередить людей, которые считают, что они счастливы, даже если они все поголовно зависимы и находятся под неусыпным контролем. Возможно, это их выбор. Им так хорошо».

«Их выбор в незнании? Разве это выбор? Разве им предлагали выбор? Не в виде лозунгов и реклам, а настоящий выбор. С самого рождения…»

«Ты начинаешь увлекаться, Андрей. Тебе это свойственно. Думаю, тут не может быть жестких правил и четких границ. Это все…»

«Это все индивидуально, я согласен с вами. Но, как-то каждый должен…»

«Именно, Андрей, каждый сам должен решить, нужна она ему или…»

«Или в тине теплее и комфортнее».

«Не стоит использовать такие грубые формулировки, это, все же…»