Свобода

В Хабаровске же была полночь.

– Акбашева не было? – орал Кравчук в трубку телефона, стоя посреди своего номера в отеле. – И ничего… Мать вашу, куда все смотрели? Что слышно сверху? Ясно, что не досмотрели, только я, мать вашу, в Хабаровске, и мне отсюда не очень все видно. Ищите… Мать…мать… вторая линия. Все, работать! Алло! Кто это?

– Это видео-звонок, – раздался спокойный голос Шоцкого.

Кравчук аж подпрыгнул от неожиданности.

– Ах ты, сука ментовская, – злым голосом пробормотал он, упав в кресло. – Это Кама? Кама. Мелькнуло у меня подозрение, – как искра пролетела, – но, и зацепиться не успел. Недооценил того, что ты… ах, ты, сука такая. Паскуда! Ты что, моего мальчика в Анапе приложил? А?

Шоцкий молчал, слегка улыбаясь.

– Ты же знаешь, что я раздавлю тебя! – начал Кравчук. – Ты забыл, что у меня на тебя? Забыл про дочь? Ты, что же это такое, поганец ты такой, вытворяешь? Ты грохнул Роста? Ты? Сам? В одиночку на виду всего, мать твою, региона с толпой легавых и прочей силовой кучи дерьма, которые тебя даже не засекли? Твою ж ты мать во все каналы! О, Шоцкий, ты меня убил. Я… ты, что… ты, тебе дочь не дорога? Карьера, хрен с ней, я все понял… стой, я налью выпить… там, Кама жив? Плохо вижу, забыл спросить.

– Жив, – сухо ответил Иван Владимирович

– Водки бахну сразу сотку… подожди. – Кравчук налил водки в стакан до краев и сразу же в несколько глотков его осушил. – Вот черт, даже не почувствовал. Что ты наделал, ублюдок, а? Я столько работал над этим. Юрий Николаевич мой… можно сказать отец солдатам… Я его… И Каму… мы же с тобой, считай, вместе схему добили. Ну, погорячился я с Кротовым, там еще со всем этим… ну, бывает, работа такая. Что молчишь, полковник? Я даже не решаюсь спросить тебя. Чего ты, вообще, хочешь? Ты… ты же нужен нам был… нет, почему был, ты все еще нужен. Давай, ты Каму оставишь мне. Главу округа мы другого подберем. А тебя в команду возьмем. Ты, там, не только с псами нам поможешь, но и… Иван Владимирович, – спокойно проговорил Кравчук, наливая себе второй стакан. – Есть время подумать, поверь. Всегда есть время подумать, одуматься, пересмотреть свои взгляды на жизнь, на все в этой жизни. А, Иван Владимирович? – Кравчук опрокинул стакан.

– Анатолий Борисович, ну что вы надрываетесь, мне право обидно за самого себя, ей богу. – Шоцкий рассмеялся. – Неужели вы серьезно думаете, что я вам верю. Кроме того, что вы намеревались меня использовать в каких-то своих целях, я не слышал от вас ничего другого. Вы думали, что так легко меня захомутали? Или я чего-то не знаю? А, Анатолий Борисович?

– Каюсь, Иван Владимирович, был чересчур самоуверен. Ну, простите, работы много. Пашу на два фронта.

– Степан Алексеевич ваш второй фронт?

– Да, да, да! – изображая каприз, прокричал Кравчук и налил себе третий стакан, тут же отпив половину. – Но, клянусь, в том, что вы провели пару суток в камере, я не виноват. Я после узнал.

– Не пойму, что вы мечетесь сейчас? – серьезно спросил Шоцкий.

– Элементарно, Иван Владимирович! Человек – существо постоянно меняющееся, я уже говорил только. В мире столько неизведанного, а вы тут с вашей… даже не знаю, что это. Господи, боже, что это, а? Честь? – Кравчук расхохотался. – Вы же это несерьезно! Мы с вами взрослые люди! Верю, не верю, захомутали, не захомутали, использовали не… да к чему вам все эти высокопарные словеса?

– Какая связь?

– Так, подождите, Иван Владимирович. Вы зачем мне кино показываете? Вы меня шантажируете? Оставите его в живых – я забуду про Кротова и ваших беглецов. Обо всем забуду. По рукам? Вот та версия, что нарисована для вашего московского руководства, вот она и будет. Будет только она, она одна и больше ничего! А дальше мы начнем с вами работать над чем? Правильно! Мы займемся «Черными псами»! А, Иван Владимирович, шантажируете, цену бьете?

Шоцкий молчал, улыбаясь, глядя в экран на Кравчука.

– Ну, скажите же хоть что-нибудь, Шоцкий! Мать вашу! Плевать вам на карьеру, я понял, он понял, ты понял, все понял и давно понял… но, успокойтесь вы! Задели ваше офицерское достоинство? Да бог с ней! С ним, черт побери! Это все так мелко! Вы боитесь за вашу дочь? Ну, да, да… Я видел ваш взгляд, и понял, что боитесь.

– Пока я жив, моя дочь в опасности, – незаметно прошептал Иван Владимирович.

– Это работа, – продолжал Кравчук, – мы, я должен использовать все рычаги воздействия на человека, на людей. Все люди так поступают вне зависимости от рода деятельности. Разница лишь в амплитуде. Да, вы наш, пока дочь… ну, вы поняли, а ваша дочь, ну, пока… вы…ну, вы меня поняли. Что мы, как дети малые! Что мы? И, вы видите, я ничего не скрываю! Все начистоту! Не молчите! Что вам надо? Вы меня утомляете, черт! Черт, Шоцкий!

Шоцкий молчал, кидая взгляд на часы.

– Что вы все смотрите на время? Беспокоитесь за меня? Да, у меня поздно! Иван Владимирович, ну, давайте дружить? Вы же, вы же человек системы, вы не сможете без нее жить, без устава, приказов… всей это хрени. Как и я! Нас потереть и мы вскакиваем по стойке смирно, ну, прямо, как Хоттаб… как там его, как раб лампы!

У Шоцкого екнуло внутри.

– Ну, разве не так? Мы все в зависимости у всех и у всех под контролем, под жесточайшим контролем! Мы, мы, мы! Я, ты, он, она, вместе целая тюрьма! Весь мир, поймите же вы, Иван Владимирович! И в этом мире так приятно самому крутить схемы и контролировать клочки жизни, клочки этой массы человечков. Пусть мной управляют и я сам зависим, но подо мной моя вотчина рабов… тьфу ты господи! Но, увольте, полковник, это так приятно! До оргазма, мать его! Мать его! А, полковник?

– Я слушаю вас, Анатолий Борисович, слушаю.

– Так, что вы творите? Вы так и не сказали. Это шантаж?

– Нет.

– А что? О, господи! – Кравчук плеснул водки и выпил еще полстакана. – Вы заразны, – серьезно и тихо проговорил он. – Я это давно заметил. Как прочел донос Кротова, я вам уже говорил. Вы с ними заодно, с вашими беглецами. И неужели вам неинтересно, кто нас всех контролирует? Кто нами крутит, как марионетками, чьи мы рабы? Ведь, если мы это поймем, заключим с ними союз, то черт его знает, во что все это выльется. Мы будем знать такие рычаги управления!.. И мы, мы… Ох, полковник, мы будем держать на цепях весь мир! – кричал Кравчук. – А то и не один. Вы еще не дошли до понимания сквозящих миров, это так увлекательно… простите, я, кажется, слегка пьян. Полковник? Мы с вами твари ползучие… все, миллиарды тварей… Никто не знает, как быть иначе. – Кравчук задумался, налил еще водки, выпил, отшвырнул бутылку в угол комнаты, подошел к холодильнику и достал вторую, откручивая крышку. – Нам или гнить всю жизнь, вечность, или смотреть как гниют остальные, указывая им, как это делать, пинать этих ничтожеств, этих людишек, как пинают сейчас нас. Это же выход! Мы окажемся там, наверху! И это прекрасно! Ну, неужели вы этого не понимаете?

Шоцкий молчал.

– Я вас не переубедил, Иван Владимирович? Я не очень надеялся, но шанс был. А вы у нас кто теперь будете? Робин Гуд? – Кравчук рассмеялся. – Вы еще помните про дочь? Помните… ох… к чему я? Да что вы на часы смотрите?

Шоцкий улыбнулся.

– А вам не приходило в голову разбить лампу? – вдруг спросил Иван Владимирович.

– Какую лампу? Вы о чем? О чем вы? – помотав головой, спросил Кравчук. – Ах, эту, господи! Мы с вами только благодаря ней и живем. – Сломать… смешной вы, полковник. Ну, допустим, вы сломали ее, что вы будете делать? Вы будете один, совсем один, никому ненужный, невидимый… Вы… будете умолять взять вас обратно в лампу, в систему, заковать себя узами зависимости и согреть себя светом контроля. Вы же не столь наивны, хоть и были подвержены этой чертовой заразе. – Кравчук выпил. – Несу я с тобой какую-то чушь несусветную, аж самому и смешно. Зараза! Придумали… Вернемся к деловому разговору. Итак, что вы хотите, в чем смысл вашего шантажа? Столь экстравагантного, совсем не в вашем стиле.

– Я хочу показать Вам, Анатолий Борисович, как ломается лампа, – сказал Шоцкий.

– Что? – переспросил Кравчук, подливая в стакан.

Иван Владимирович извлек из кобуры пистолет и подошел к Акбашеву. Тот смотрел ему прямо в глаза.

– Это все для любителей эффектов, – произнес Иван Владимирович.

– Стой! – Кравчук поперхнулся. – Не дури, полковник! Мы же все обсудили. Выкинь из головы эту чушь про лампу! Разломать лампу! Успокойся, прошу тебя, Иван Владимирович, мы все детально обсудим. Мать твою, полковник, уймись! Опусти ствол, живо, опусти! – орал Кравчук.

Акбашев, глядя в глаза Шоцкому, опустил веки. В этот самый момент полковник трижды выстрелил ему в грудь, отошел от Камы к телефону, чтоб Кравчук лучше его видел и улыбнулся.

– Ты… – Кравчук задыхался.

Шоцкий развернулся и выстрелил Акбашеву в голову. После он надел на него кепку и накинул на плечи легкую куртку.

– Ну, ты и дурак, – наконец, уже спокойно проговорил Кравчук. – Ты полный кретин. – Он сделал глоток, прикурил сигарету и заорал во все горло: – Это глупо, мать твою!.. Это ничего не решит… ничего не изменит! Что ты сейчас мне изобразил? А? Что это была за показательная казнь? Что это за хрень такая, а? А, Рубин Гуд хренов? Твоя дочь все равно в моих руках, понял ты! Или ты забыл, что я тебе говорил? Пока ты жив, ты за нее отвечаешь! И никуда ты не денешься… – Кравчук осекся. – Сука, ты чего задумал, а? Ты что хочешь сделать? Ты какого черта на часы смотришь? Отвечай, скотина!

– По моим расчетом ОМОН будет здесь через считанные минуты. Я сам позвонил им и сообщил о местонахождении Акбашева. На входе его лимузин, найдут быстро.

– Ну, дурак! Вот, дурак! Какой же ты… пакостник! Скотина! Гадина! Гнида! Вы с вашей… черт бы вас всех побрал! – во все горло орал Кравчук. Он остановился, и уже жестким хрипом продолжил: – Ну, что ты в ней нашел? Что она тебе обещала? Ты видел ее? Слышал? Ты знаешь, кто она такая, что она тебе может дать? А, смерть эту? Какая она щедрая! И все? Это все, что она тебе обещала? Вот дурак! Дурила! Чтоб вы… ваше…ваша… суки! Чтоб вы все передохли! Уж я постараюсь…

В этот момент словно из-под земли перед Шоцким вырос целый, как показалось Ивану Владимировичу, взвод ОМОН. На него было наставлено дюжина стволов. Он стоял спиной к Акбашеву с опущенной рукой, в которой был зажат пистолет.

– Оставаться на месте!

– Вы из полиции?

– Осторожно!

– Товарищ полковник?