Рязанский сказ. От Мурома до Рязани

А на другой стороне костра бреевские девчата уже начали задирать шепелевских ребят острыми частушками – задерушками:

Собралися в лес грибов да собирати
Митька, Жорка да Кузьма, все брати
Покуда грибы збирали, лося напугали
Лось от страху в лес утёк
Не собрать таперь порток

Шепелевские девчата тоже не «лыком шиты», посовещались, похихикали и выдали:

Тимофей по воду шел, торопилси
На Ульяну на красу, загляделси
Так глядел, так горемышнай торопилси
Што в колодезь, как мяшок, проваливси

Тимофей надвинул картуз на глаза и спрятался за спины ребят, но те опять вытолкнули его наперед, и давай смеяться. Но девок не проймешь. Им палец в рот не клади – откусят:

Яфим в ригелях шибко озорничал
Девкам юбки у сех подряд задирал
Бабы тожа ой, я ёй, пошутили
Цепами яво ох-хо-хо, отходили.

Березки задрожали от хохота. «Так яму и надо, охальнику».

– А, где жа он, Яфим то? – зря глядели парни по сторонам. Нет Яфима.

– Как энто Яфим за тобою не поглядает? – шепотом спросил Иван, наклонясь над Катенькой.

– Вчора, со своими дружками, приходил у дом. Чудной весь от пива. Силой ташил на лошади в лес покатати. Тятенька не дал. Яфим тятеньку больно толкал. Маменька людей позвала, оня яво, с дружками, за сяло погнали, – также тихо рассказала Катенька, – Наверное, дома сидить, отходить.

– Ну и пустя сидить, – у Ивана стало легко на душе: «Нагляжуся на Катеньку, никто не помешаеть».

Светлая полоска над лесом темнеет, огонь от костра светлеет, освещая лица загадочным светом. Детям пора домой бежать, родителей не гневить, портки от крапивы беречь. С нетерпением смотрят парни и девушки им вслед: «Бягите уж!». А сами уже «Зырк» по сторонам: «Где ж та, которую к сердцу прижму, сладко поцелую?». Да не просто это! На то и «Целовки», чтобы без обману.

– Хто будеть «Целовки» водить? Стяпан, зачинай!

– Что Стяпан? Опять Стяпан! Мой уговор: через три «Целовки» другой пусть водить.

Молодежь быстро организовала два круга. Один внутри, из девушек, другой снаружи, из парней. Девушек на одну больше, чем парней. Такой уговор, чтобы веселей. И пошли крутиться хороводы! Парни в одну сторону, девки в другую:

На бярезе лист дрожить, ох дрожить!
Парень девку сторожить, сторожить

Ты, бяреза пощади, ой люли
От болота сбяряги, ой люли

Тама леший так и ждёть, так и ждёть
Хвать! И девку уведёть, уведёть!!!

Степан поднимает руку вверх и кричит: «Беряги!». Хороводы замирают. Кто оказался напротив, с криком «Сберягу!», бросаются друг к другу и крепко обнимаются. Только одна девушка остается без пары и, с завистью, наблюдает за счастливыми подружками. После робкого поцелуя девки возвращаются в круг, и хороводы продолжают свой, полный надежды, танец:

У Ивана рученьки, ох крепки!
У Яфима ноженьки, ох быстры!

Ты, бяреза пощади, ой люли
От болота сбяряги, ой люли
Тама леший так и ждёть, так и ждёть
Хвать! И парня увядёть, увядёть!!!

– Беряги! Девки, беряги! – и Катенька оказывается в крепких объятиях Ивана.

Иван вспомнил удивленные глаза Катерины с заснеженными ресницами, когда она, на Рождество, неожиданно скатилась на него с горки. Теперь они были другие! Теплые, ласковые! И не скрывал больше шушун упругость крепкой девичьей груди. Горячий поцелуй влажных губ увлёк Ивана в круговорот, поднимающихся в звездное небо, кружащих от костра искр. Запах лесных трав укутал неведомыми ароматами, дразня просыпающееся молодое тело. Нет никого вокруг! Ни веселого визга девчат, ни треска разгорающегося костра. Только они вдвоём – Иван и Катенька.

– Давай убегём, – Иван боялся выпустить из рук вздрагивающее, как у пугливой голубицы, тело.

– Увидять, – Катенька ещё крепче прижалась к Ивану.

– Да, бягите, чаво уж, – Лизавета хитро улыбалась, – Я стану заместо Кати. А ты Степан, чаво стоишь? Заменяй Ивана, ты жа ужо не вадишь. И не шалите тама. Я твоей маменьки, чаво скажу?

– Не бойси. Я яе лешему не отдам. Папоротник паглядим, можа цвятёть ужо.

Пока хороводы возвращались на место, Ивана и Катеньки след простыл. До лесу сто шагов по лугу. Даже запыхаться не успели и уже, вот он, скрипит, качается в разные стороны черными стволами, пугает болотными звуками.

– Тямно! Как твой папоротник увидим то? – Иван пожалел, что не взял из костра головёшку.

– На, дяржи, – Катенька развязала небольшой узелок и достала оттуда свечку и пирожок, – То бабушка моя упросила взяти. Смотри, вона папоротник выглядаеть. Зажигай!

– А зачем тебе, Катенька цвяток? Ты сама, как цвяток! Нет краше на всём свете!

– Бабушка сказала, ежели я сорву и принясу цвяток, то стану понимать язык всяких птиц и зверей, даже смогу говорить с коровой и лошадкой. Вота! А еще смогу клад увидеть под землей, с разными сокровищами.

– Ну, ежеля бабушка сказала, значит, будема ждати. Давай, сядем на пянек.

– Погодь. У табе ножик есть?

– Обижаешь. Ванька Мусат, да без ножа! – Иван приподнял рубаху и вытащил из кожаного чехла небольшой нож, – Зачем таби нож, цвяток так сорвём.

– Чудной! – Катенька очертила ножом круг вокруг пенька, – Таперя нечистая сила не пройдеть сквозь круг, а русалка не утащить табя на болото. Ежели, кто звать будеть, не откликайся и не оборачивайся.

– А говорить то можна? – Иван спрятал нож под рубаху и сел к Катеньке на пенёк.

– Не можна, а нужна. Чтобы болотная нечисть не подходила и цвяток не утащила.

– Тогда я спрошу, – Иван прижал к себе озябшую от лесного, влажного воздуха девушку, – Вота скажи, почему ты сёдня без поневы? Яфим чаво скажеть?

– Бабушка сказала, что на Ивана Купалу паневу носить – нечистого дразнить. Давеча папенька Яфиму сказал, што есля он до свадьбы будет силой приставать, то свадьбы не будить. А ты почаму Ванечка спросил?

– Потому, что страдаю я по таби. И Яфима я не боюся. И табя яму не отдам!