Инквизитор. Раубриттер

– Конечно, кавалер, – кивнул Максимилиан, тоже садясь на коня.

– Сейчас снимаем лагерь, – произнёс кавалер, – вы двое поедете со мной в Мален, остальные пойдут домой.

– Господин, – кричал монах, – подождите меня, мне нужно найти свою лошадь.

– Догонишь, – не оборачиваясь, крикнул Волков.

Глава 10

Брунхильда уже сидела у зеркала и красилась, рубаха так тонка и прозрачна на ней, что не заметить этого никак нельзя было. Как специально такие носила. Мария ей помогала, платье обновляла, кружева замывала.

– Ах, вот и вы, где же вы пропадете всё утро? – Красавица подняла на него глаза.

Даже сравнивать её с Элеонорой нельзя, словно сравнивать лань лесную с коровой. Глаза у неё припухли от выпитого вчера, волосы не прибраны, а всё равно красивее не найти. Может, красивее неё была только дочь барона, Ядвига. Да и не помнит он ту Ядвигу уже, а это вот она тут сидит, с плеча прозрачная ткань падает. Через эту материю соски темнеют.

Необыкновенно красива она. Да, уж Элеоноре до неё далеко.

– Господин мой, что ж вы молчите, или случилось что? – Она опять поворачивает к нему своё красивое лицо, и её опухшие глаза кажутся ему такими милыми. Прямо взял бы её лицо в ладони и стал бы целовать эти глаза. Но не сейчас, сейчас ему тоскливо. Даже видеть её тоскливо.

– Собирайся, уезжаем мы. – Говорит он.

– Как? – Кричит красавица, вскакивает и подбегает к нему. – Турнир сейчас, меня граф в ложе ждёт. У меня на вечер, на бал, уже десять танцев обещано!

Теперь он ещё и тёмный низ её живота через лёгкую ткань видит. Кавалер отворачивается, говорит мрачно и холодно:

– Поедешь и попрощаешься с графом, а потом сразу сюда, мы уезжаем.

– Да как же так? Я же танцы обещала…

Он вдруг поворачивается к ней. Быстро лезет в кошель, сразу находит там флакон Агнес. Пол капли, всего пол капли он вытрясает из флакона на палец. И эти пол капли размазывает под шеей красавицы, от ключицы до ключицы.

Заглядывает ей       в глаза и целует в губы. И уходит быстро из шатра. Вышел и сразу крикнул:

– Максимилиан, Сыч, езжайте с госпожой Брунхильдой к арене, она будет прощаться с графом. Потом сразу сюда. Хилли, Вилли, скажите господам офицерам, что снимаем лагерь. Уходим.

Он сам хотел побыть один, посидеть где-нибудь хоть минуту, но брат Семион тут же за ним увязался. Идёт за ним, а сам читает тот список, что им канцлер дал, и говорит Волкову:

– Не сказано тут, кто свадьбу оплачивать будет, а это в такую деньгу влетит, что поморщимся потом. Уж я с деревенского старосты за одно венчание пять талеров брал, а тут сама дочь графа.

Волков шёл вперёд, уже хотел грубостью какую-то ему сказать, но тут догнал их Хилли.

– Господин, там два господина вас почти с рассвета дожидаются. Как вы ушли, так они пришли и сидят теперь, всё вас ждут.

– Скажи им, что я тут, пусть сюда идут. – Сказал Волков, усаживаясь на пустую бочку из-под пива.

Монах опять что-то нашёл в списке, но кавалер жестом ему велел заткнуться. Ничего он сейчас не хотел слышать про свадьбу.

Ждать двух господ долго не пришлось, и господа те были странными. Вернее, странным был один. А второй был вполне себе приятный молодой человек из знатной семьи, он сразу подставился:

– Меня зовут фон Гроссшвулле. – Он поклонился.

Волкову было просто лень слезать с бочки, и он вел себя почти грубо, кивнул господину Гроссшвулле и без всякого почтения сказал:

– Фон Эшбахт. Чем обязан, господа?

– Господин фон Эшбахт, все тут только и говорят о вас, только и слышно о том, какой вы знаменитый воин, такой, что у Ливенбахаов отнимает шатры. И что вы убили на поединке лучшего чемпиона герцога. И ещё…

– Будет вам, будет, – сказал Волков и поморщился, – я все свои подвиги и так знаю, что вам угодно, господин Гроссшвулле?

– Пришёл я просить за своего брата, – Гроссшвулле повернулся ко второму господину. – За вот этого вот человека.

Второй господин был весьма заметен, ростом он был даже выше Волкова, а ещё был он крупен телом. Вид у него был печален, хотя в его годы, а было ему лет семнадцать, люди печалятся не так уж и часто.

– Он наш седьмой в семье, последний и неприкаянный. Отдавали мы его в пажи известному господину, так его погнали оттуда, господин сказал, что он увалень, отдавали в учение в университет, так только зря деньги потратили, в монастырь, так он и там не прижился, монахи его через месяц домой сами привезли.

– И что же вы хотите от меня? – Уточнил Волков.

– Заберите его в солдаты. Другого толка от него не будет. Говорят, что в солдатах сержанты очень строги, пусть они будут с ним построже.

Кавалер глянул на большие деревянные башмаки увальня, поморщился и сказал:

– В таких башмаках он собьёт себе ноги на первом же переходе в кровь, и придётся его бросить на дороге.

– А пусть сержанты его гонят, пусть босиком идёт.

– Нет, – кавалер покачал головой, – пустая трата на прокорм, слишком он рыхлый для солдата, не вынесет службы.

– На первое время для его прокорма я готов дать талер! А там, может, приспособите его куда-нибудь. – Продолжал просить господин Гроссшвулле.

– Не отказывайтесь, господин, – прошептал Волкову на ухо монах. – Талер не будет помехой, а человека приспособим куда-нибудь.

– Ну, разве что большим щитом, чтобы вражески арбалетчики на него болты переводили, – усмехнулся кавалер.

– А хоть и так, – усмехался за ним монах.

– Подойдите ко мне, – приказал Волков юноше.

Тот сразу повиновался.

– Вы не трус? – Спросил у него кавалер, разглядывая его.

– Не знаю, господин, – выкупив глаза, отвечал здоровяк. – Не было случая узнать.

– Хотите служить мне?

– Нет, господин, солдатское дело очень хлопотное, – честно признался увалень. – У меня к нему не лежит душа.

– Теперь поздно думать, куда там лежит ваша душа, теперь брат ваш мне денег предложил.