– Домой, что ли, повезешь? – Колька спрашивает.
Посмотрел на него Разумов, как на дурачка.
– Штоле! А ты думал – дяде? Шариками-то вертеть надо малёха, артист!
– Я и верчу.
– Покуда не видать. Ты што, ни разу дров не выписывал?
– Нет.
– Вот темнота колхозная! Правило такое есть – каждый работник имеет право увезти домой две машины дров, по семь-педдесят машина. А кому другому, с улицы, – в тридцатку станет. Понял ли?
– Понял.
– То-то, артист… Тебе тоже, штоле, дров-то надо?
Подумал Колька, пораскинул мозгами. А ведь верно, надо. Чего там у родителей в сарайке осталось – месяца на два-три, не больше. А тут само в руки идет.
– Надо бы и мне.
– Дак какого хрена молчишь? Давно бы уж свою поленницу склал.
– Да я не знал ведь…
– Не знал! Эх ты, тюва! Всё вить научи да в мир пусти, а то хрен, а не милостыня…
Сидит Разумов на чурбачке, сигаретку посасывает, плюется, поучает:
– Рвать надо, где рвется. Шевелить бестолковкой-то малёха. Вот, выпиши-ка счас в конторе машину дров, попробуй. Што у тя получится?
Не знает Колька.
– Нет, вот ты мне скажи – што получится?
– Ну, привезут, поди…
– Во тебе! Вот такой вот, в обе руки. Сто раз сходишь, в ножки поклонишься, покуда соберутся привезти. А соберутся, дак навалят тебе за твои семь с полтиной такой осины, что в огне не горит, в воде не тонет. Грузчикам всё одно вить, откудова брать, им мастер указывает. А он, думаешь, березки те даст? Держи широким кверху, он свое дело туго знает. Не боись, не ошибется… А тут у тебя, – подмигивает Костюха, – своя поленница стоит, елочка пополам с березкой. Сам напилил, сам склал, предупредил, штоб не трогали. Потом машину выбил, – ну, там с каким шоферюгой засандалили по банке гнилья, он те и загрузить поможет. Набросал с верхом – и готова дочь попова! Во как надо, понял?
– А выписывать где? В конторе?
– Где ж еще? Да ты скажи мастеру, он те выпишет. Скока те машин-то надо, одну?
– Две, наверно…
– Ну, хозяин называется! Не наверно, а точно. Так и скажи Лехе – две машины, мол, выпиши. А с зарплаты просто вычтут с тебя пятнадцать рваных. И вся любовь.
– Понял.
– Вот так вот. Умные-то люди, оне знаешь, как делают? Допустим, тебе самому дров не надо, у тебя отопление паровое, али ты сам, без мастера сообразил, привез уже. А старушонка какая слёзно тя просит – привези, мол. Да получше привези, смекаешь? А ты ей, конечно: мамаша, завсегда пожалуста! Семь с полтиной – в контору, двадцать два рубля – на карман. Это ж – два дня гудеть! А?
– Ага…
– Вот так вот, артист, учись жизни у бывалых людей. Пожалуй, хватит курить, одевай голицы. Работа, конечно, не дрын, она и век простоит, да паразита-то этого где-то здесь носит…
Таскал чурбаки Колька, а сам всё про поленницу думал. И чем больше думал, тем ясней она ему представлялась – высокая, в три ряда; внутри березка, снаружи елочка…
В обед подошел к мастеру, объяснил, в чем дело. Посмотрел Леха острым глазом, усмехнулся:
– Разумов, что ли, научил? А? Чего молчишь? Ладно, выпишу я тебе две машины, иди пили. А Костюху я на вторую эстакаду с обеда поставлю, один справишься.
И улыбнулся мастер.
И такая улыбка у него была хорошая – пожалел Колька, что плохо о нем думал, бывало. И почему его мужики не любят? Таких еще поискать начальников-то…
После обеда занялся Дерюгин своей поленницей. Любовно оклал ровные, аккуратные кругляки березы, узкие смолистые чурбачки ели, прибавил на затравку сухой сосны. Прикинул на глаз – кубиков пять будет… А больше и взять негде – весь мало-мальски пригодный швырок испилили они с напарником.
С работы уезжая, всё глядел в окошко на свою поленницу. Картинка, да и только! Это ж какую радость он своими руками сотворил!
Приехав домой, весь вечер ходил довольный, помогать родителям совался. Отец с матерью даже удивились: что это с парнем делается? Прежде, бывало, с места не сдвинешь – лежит на диване перед телевизором и, чуть что, бурчит:
– Я работаю! Чего вам еще надо?
А тут – ведро мусорное вынес, печку сам растопил… Переглянулись родители: взрослеет сын-то.
А Колька съел тарелку щей, пирога умял середку и с набитым ртом пробасил:
– Скоро дров привезу. Сам пилил, ничего дровишки.
– Вот, батько, тебе и хлопотать не надо, – подхватила мать, разливая чай по кружкам. – Добытчик вырос.
– С работы дрова-то? – спросил отец серьезно.
– Ну.
– А почем встанут?
– Семь с полтиной машина. Я две выписал. Чего, думаю, мелочиться…
– Это так, – поддакнул отец. – Мелочиться не надо…
На другой день с утра работал Колька на эстакаде – меряльщиком вместо заболевшей Анюты. Не получалось сперва, не успевал, покрикивали на него мужики. Но потом приноровился – рейка в руках стала летать как живая. Настроение еще со вчерашнего дня хорошее было, а тут еще больше поднялось. Получается, черт его дери, всё получается!
Захотелось ему на свою поленницу еще разок глянуть. Эстакада-то внизу, у реки, из-за берега ничего не видать. Дождался Колька, когда сели мужики перекурить, выбежал на пригорок.
Вон она стоит, родимая, белым фасадом светит, вон как раз к ней какая-то машина подъезжает… стоп!
Вылезают из машины люди, начинают вокруг Колькиной поленницы ходить, а потом… потом этак по-хозяйски закидывают чурбачки в кузов. Вот так ни хрена себе!