Маркшейдер

корр. Но ведь это ужасно!

Ричард Лир. Не стоит драматизировать. На мой взгляд, это логичное продолжение процесса, который мы с вами наблюдаем давно. Ваш оператор, к примеру, не отказывается пользоваться видеокамерой на том основании, что ничего не смыслит в квантовой физике. На самом деле он не сможет корректно и детально объяснить, как она работает, тем не менее пользуется ею профессионально, как инструментом. Многие ваши подписчики ничего не смыслят в электродинамике, но без зазрения совести эксплуатируют микроволновые печи, а слабые знания в области физиологии или теории цвета не мешают им получать удовольствие от использования HyperVison. Что же вы находите в этом ужасного?

корр. Согласитесь, несколько непривычно отдавать на откуп искусственному интеллекту свободное творчество.

Ричард Лир. Не соглашусь. Я, как и вы, пользуюсь иногда метро, между тем с недавнего времени движением поездов управляет искусственный интеллект. Мы доверяем электронике органы управления пассажирских самолётов и городского транспорта, обычно нам в голову не приходит усомниться в правильности её действий, хотя в ней и нет ничего человеческого. Разве не искусственный интеллект вот уже несколько лет управляет электронными мэриями наших городов? Есть ли у вас претензии к Элмэру? Не станете же вы отрицать, что человечество только выиграло от дегуманизации вооружений? Вы, я думаю, помните, какие ужасы представлялись в связи с этим общественности и сколько было возражений. Разве можно было надеяться всего лишь два десятка лет назад на то, что именно дегуманизация вооружённых сил приведёт к полному и всеобщему разоружению, а повсеместное воцарение электронных мэрий сначала превратит национальные государства в фикцию, а после и вовсе уничтожит? Обыватель нисколько не опасается вверять искусственному интеллекту жизнь, но в искусство его пускать почему-то боится. Разве это разумно? Должен вам сказать, что в алгоритмах, используемых при построении и обучении нашей сети много больше человеческого, чем в софте электронных мэрий; то, что мы делаем, больше напоминает мозговой штурм, чем классическую нейронную сеть, причём управляют штурмом живые люди, хоть и не всегда сознательно. Они генерируют идеи, помогают выполнить отбор, ставят задачу, ищут пути решения – как интуитивно, так и сознательно, – а наша электроника, если можно так выразиться, эффективно стреляет и подносит патроны.

Корр. Не кажется ли вам, что однажды она может выстрелить несвоевременно или не в ту сторону?

Ричард Лир (смеется). Спросите ещё, не боюсь ли я, что ей втемяшится заключить соглашение с какими-нибудь зелёными человечками с альфы Лиры и установить над нами ментальный контроль. Вы… как это говорится? Дуете на воду, хоть и не обожглись на молоке.

Глава 4

Я ждал удара, схватился за – тёплое? податливое что-то… – голову в плечи втянул, вжался спиною в – мягкое?.. Вместо дымного облака перед глазами пятно оранжевое парило в молочно-белом сиянии. Ни взрыва, ни удара, ни боли в переломанных костях. Не холодный ветер в лицо, а… лёгкое дуновение, можжевеловый дух. Молочно-белое – это потолок, я лежу на спине. Матовый полупрозрачный потолок с оранжевой подстветкой, как будто полдневное солнце сеется сквозь. Точечный светильник, три с половиной тысячи температура, яркость около пяти надо поставить, затухание квадратичное или даже… эй, хватит. Я в больнице? Был взрыв, попала в дом… что это было? ракета? Где я? Почему так тихо? Вообще ни звука. Глухо. Я оглох? В ушах пакость какая-то.

Вытащив из уха плотную турунду, я услышал шорохи, позвякивание – будто ветер пошевеливает лёгкие шторы, а кольца, на которых они повешены, надетые на тонкие трубы карниза, летом на даче позвякивают еле слышно. «Марек!» – позвала мама, и тут я вспомнил.

Был сон. Во сне я бежал из проекта – сломя голову, наобум, идиот, ничего как следует не подготовил! – да потому что выбора не было, надо было вытащить Ирку с Маришкой из костоломки, из кровавой каши, которую устроили доверчивым гражданам… кто? Приснится же такое. Метровагон, те двое, визионерка глупая, да и я не лучше, потом пират с пистолетом. Расчеловечивание. Нелюди? Бред. Погоди, Марек. Не бред. Записать, пока не забылось!

Я вскочил, отбросив… – мягкое и лёгкое всего лишь одеяло! – в сторону, вытащил из второго уха турунду, уронил обе, прищурился.

Бриз пошевеливал шторы, в просвете между ними терраса, можжевеловые ветви, склон, кроны корявых сосен. Переступая босиком по ворсистому, как шкура белого медведя, ковру, я сделал два шага, взялся за штору – раздёрнуть пошире, откатить в сторону дверь, вдохнуть – и вспомнил теперь уже всё.

Не было ни можжевельника, ни сосен, ни сонного моря; видимость одна, maya. Шторы, конечно же, настоящие. А можжевеловый запах? Синтетика. Ратионис решила после такого сна нервы мне успокоить. И на том спасибо. Где я тут бросил регистрогораммы?

Я огляделся, нашёл на тумбочке у кровати голубоватую стопку – сложенную гармошкой широкую ленту регистрограмм, развернул и стал отрывать лист за листом, по сгибам. Начхать на кривые, бумага нужна. Тем более, что всё равно мастер как пить дать приволочёт новые. И всё, и хватит. Более чем достаточно четырёх листов, надо вычленить главное.

Первое, что ты должен сделать после пробуждения, сказал Эм Ди, вычленить главное и сформулировать как можно точнее, желательно одним предложением, иначе, если ты этого не сделаешь, сон твой опять размякнет в памяти, раскиснет, превратится в тёплую грязь. Любишь ли ты грязевые ванны, стажёр? Дерьмо такое. Надеюсь, он не сразу явится, успею разобраться. Куда я подевал ручку? Во сне я совершил побег. Бессмысленный, хотя бы потому что опоздал, куда-то делись Ирка с Маришкой, а почему я вообще решил, что обязательно их застану? Да и вообще, играть против системы глупо, обязательно останешься в полном одиночестве, один против всех – это если играть бессистемно; а если в твоих действиях будет система, не окажется ли в результате то, что ты полагаешь выигрышной стратегией, частью… Куда же всё-таки я засунул ручку? А, вот она.

Ручка упала, закатилась под тумбочку. Я поднял её, присел на край кровати, чтобы записать главное, что было в мерзком сне, где оказался один на один с родным городом, который расчеловечил меня, отнял жену и дочь, загнал в логово и там накрыл ракетным ударом, и пусть даже я каким-то чудом выжил… Поздно.

– Доброе утро, Шейдер, – поздоровался Эм Ди. – Вы, я вижу, опять за старое?

Не понимаю, почему утренняя ипостась мастера на сей раз показалась неприятной, выглядел как обычно: лысоват, остатки волос в идеальном порядке, подбородок до синего блеска выскоблен, в стёклах старомодных очков искры, а глаз не видно, меж век слепые щели. На врача похож в бледно-салатном своём комбинезоне. Шапочки только не хватало и фонендоскопа на шее, а с ними – ну точно был бы архетипичный палатный врач. Обход, температурка, анализы, как наши дела. Раздражает, потому что я опять не успел к разговору подготовиться. Только поэтому? Опять за старое – это он про записи. Святотатство: порвать регистрограммы и оскорбить священные кривые каракулями.

– По вашей же рекомендации, – ответил я, глядя на него снизу вверх. – Правила не запрещают вычленять главное в письменном виде. Доброе утро, мастер.

– Если утро доброе, почему же вы злитесь? С вашего позволения, – ехидно проговорил он, придвинул стул, поддёрнул штанины с таким видом, будто собирался показать фокус, уселся, шлёпнул на тумбочку стопку свежих регистрограмм, уставил на меня застеклённые смотровые щёлки и спросил:

– Вычленили?

– Не успел.

– Я помешал, конечно же. Трудно выбрать главное?

– Трудно, – солгал я.

– Хотите знать почему?

– Нет.

– А придётся, – с удовольствием произнёс он.

– Вы уже смотрели расшифровку?

Удивительно, как он всё успевает. Удивительно и другое. Почему мне кажется, что этот разговор уже был? Слово в слово. Сейчас он скажет, что расшифровки не видел, она ему не нужна, потому что…

– Нет, расшифровки я не видел и не собираюсь даже смотреть. Зачем картинки, после того как я увидел вот это? – он потянулся к тумбочке и крепко хлопнул по регистрограммам. Как насекомое докучливое припечатал.

– Так плохо?

– А вас, будто бы, это и не печалит. Не то чтобы совсем плохо, гораздо лучше, чем в прошлый раз, но расшифровки я всё равно смотреть не стану и зачёт вам не поставлю. Ваш сон моделлерский, некоторые стажёры после второй или третьей сессии лучше управляют действием. Посмотрите сюда.

Он не глядя подсунул мне регистрограмму. Самое начало, первая четверть судя по таймлайну. Да, мрачное зрелище. Дребезги.

– Видите, что с уровнями концентрации? Очевидно, что внимание поглощено мелочами. Это хорошо для моделлера, а мастера утомляет и отвлекает от действия. Причём ближе к финалу хуже и хуже. Такое впечатление, что вы по картинной галерее прохаживались, но ведь не было этого?

Язва старая, подумал я, тебя бы в такую галерею.

– Ладно, это полбеды, – продолжил Эм Ди, не дожидаясь ответа, – идём дальше. Сколько раз я говорил вам о максимальной отстранённости?

– Не помню.

– Что?!

– Не помню, сколько раз вы мне об этом говорили. По-моему я достаточно отстранился. Всё время действовал от третьего лица.

– Охотно верю, но по кривым вижу, что вы там были едины во всех трёх лицах, за троих пропускали через себя действие. Но и это ещё не самое для вас неприятное. Скажите, почему вы не кульминировали?

Да ладно тебе, не кульминировал, чуть с ума не сошёл.

– То есть как?! – сдержанно возмутился я, отобрал у него регистрограммы, пролистал ближе к финалу, нашёл на красной кривой пик и возразил:

– Ну вот же! Глобальный максимум, хорошо изолирован.

– Да. А после него что?

А и правда, подумал я, слушая заключение мастера:

– По кривой выходит, что это была всего лишь предкульминация.

– Ну-у, так наверное и было, – промямлил я, лихорадочно пытаясь припомнить…

– Так было бы, последуй за нею кульминация. А вот не последовала, – ядовито молвил Эм Ди.

– Оборвался сон.

И подумалось мне, что надо бы глянуть расшифровку видеоряда и проверить по таймингу, поскольку есть в этом нечто… Почему мне теперь кажется: я стоял на развалинах, предо мною в глянцевой луже похожий на раздавленного богомола циклоп, оружие рядом валялось. Я поднял… Нет. Ничего этого не было.