Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1

Благодаря блестящим способностям и большому трудолюбию Аня выделялась своими успехами среди других гимназисток, а так как она имела добрую душу и общительный характер, то у большинства своих сверстниц пользовалась и уважением, и дружбой.

Было, правда, несколько девочек, дочек местных богатеев и знатного духовенства, которые смотрели на неё косо. Не любила её и мадам Чикунская, которую возмущало то, что в такие учебные заведения, как гимназия, начали пролезать «люди низкого звания», даже дети сапожников. Выручала Аню её отличная учёба и, конечно, то, что она была протеже самой Новосильцевой. Сама Аня этого недоброжелательного отношения не замечала и, как все дети, росла весёлой и живой девочкой.

К сожалению, счастье на свете никогда не бывает долговечным, так произошло и с Аней. В 1903 году в Темников приехал на жительство один предприимчивый купчик, сынок известного московского обувщика Семиглазова, и открыл магазин, в котором началась широкая продажа самой различной обуви – от красивых сапог и ботинок до самых модных туфель. Там были и лаковые сапоги, были и специальные – со скрипом, и венские, с резинками, козловые полусапожки – мечта темниковских модниц, были и господские штиблеты на ранте, и для дам – туфли и ботинки самых наимоднейших фасонов.

Вся эта обувь стоила дешевле, чем сшитая у Шалина или других местных сапожников, кроме того, она была и красивее, и изящнее и, самое главное, она была московская, а кому же не лестно пройтись по улицам Темникова или какого-нибудь села Атюрева или Анучина в московских сапогах, да ещё с галошами! А то, что московские сапоги изнашивались в два, а то и в три раза быстрее, чем обувь, сшитая Шалиным, смущало далеко не всех. Не смущало покупателей и то, что магазинная обувь часто жала и натирала ноги, зато она была модной.

Появление этого магазина сразу же сказалось на заработках всех местных сапожников, в том число и на заработках Шалина. Количество заказов у него резко уменьшилось и продолжало уменьшаться дальше. Почти все сапожники Темникова перешли на работу по починке магазинной обуви и как-то этим сводили концы с концами. Но Шалин, гордый своим мастерством, на этот путь не встал. Он и раньше чинил только обувь собственного изготовления, а теперь чинить эту городскую дрянь – нет, увольте! Шалин продолжал принимать заказы только на изготовление новой обуви, а их становилось всё меньше. Семья начала испытывать нужду, подмастерьев уж давно рассчитали, работы не хватало и самому. И уже в 1904 году сапожник Шалин целыми днями был вынужден просиживать без дела.

В довершение несчастья он пристрастился к вину. И если раньше он выпивал только по праздникам, и выпивал в меру, то теперь он пил почти каждый день, стал напиваться и бушевать дома, стал пропивать вещи и даже инструмент и колодки.

В конце 1903 года шестнадцатилетняя Вера была отдана замуж за богатого булочника Мордвина, а через год отец нашёл жениха и пятнадцатилетней Ане. Он потребовал, чтобы девушка бросила гимназию (тем более, что за учение платить всё равно было нечем) и выходила замуж за одного из приказчиков Семиглазова, который обещал выхлопотать у хозяина заказы на обувь для продажи через магазин и которому гимназистка очень приглянулась.

Напрасно дочь и жена просили его одуматься и не губить будущую жизнь дочери: Николай Осипович не хотел слушать никаких уговоров и уже назначал день свадьбы – после Покрова, в октябре месяце.

Анна Никифоровна собралась с духом и бросилась в ноги к Новосильцевой, умоляя её спасти дочь, Новосильцева рассказала обо всём Марии Александровне Пигуте, и они решили помочь девушке. Мария Александровна попросила зайти Шалина, конечно, выбрав момент, когда он был относительно трезв, заказала ему ботинки для себя, Даши и Поли и, расположив этим его к себе, начала разговор о дочери. Вначале все её уговоры Николай Осипович встретил категорическим отказом, но потом, когда она ему сказала, что Аня по разрешению Новосильцевой освобождается от платы за обучение и что полное содержание её на время учения попечительница берёт на себя, а это значит, всё время учения в гимназии Аня будет жить в доме Пигуты как её воспитанница, Шалин согласился.

Правда впоследствии, будучи пьяным, он не раз приходил к Марии Александровне и требовал отдать ему дочь, но его удавалось выпроваживать, а трезвым он извинялся за свои поступки.

Вот таким образом и оказалась Анюта Шалина в числе лиц, живших в 1906 году в семье Марии Александровны Пигуты.

Аня очень переживала своё положение, ей было стыдно за отца, но она считала, что единственный способ помочь семье – это скорее окончить гимназию и стать учительницей. В этом её поддерживали Пигута и мать, навещавшая её еженедельно, хорошо познакомившаяся с Марией Александровной и от души полюбившая её.

Аня в шестнадцать лет выглядела так: невысокая тоненькая девушка с большими голубыми глазами, светло-каштановыми волосами, собранными в толстую косу, с приветливой улыбкой на губах, всегда готовая всем помочь и услужить. За год своего пребывания у Пигуты она привыкла и привязалась к ней так, что готова была за неё в огонь и в воду, да и Мария Александровна полюбила эту скромную, услужливую и способную девушку и относилась к ней как к родной дочери.

Подружилась Анюта и с Дашей и часто помогала ей в разных домашних делах, с интересом обучаясь у неё всяким кулинарным и хозяйственным премудростям.

Не могла, конечно, юная Анюта остаться в стороне от всех тех развлечений, которыми сопровождалось пребывание в Темникове Алёшкиных, и с удовольствием принимала участие и в прогулках, и в купании на Мокше, и в катании на лодках, и в поездках в лесничество, и во всех прочих развлечениях. Только на домашних концертах ей доставалась роль зрительницы: она любила музыку, но сама ни петь, ни играть на чём-нибудь не умела.

Как бы то ни было, но постоянное пребывание в компании молодых супругов Алёшкиных помогло Ане сблизиться с ними и подружиться с обоими.

Так незаметно промелькнуло это темниковское лето 1906 года для всех жителей квартиры Пигуты, и кажется, никто не успел ещё и погулять как следует, как пришло время Алёшкиным ехать в Петербург. Перед отъездом молодых Мария Александровна имела с обоими серьёзный разговор. Она заявила, что получает большое жалование и что вполне в состоянии им помогать, пока Нина не окончит институт. По её мнению, Нина должна немедленно бросить всякую работу и отдать все свои силы только учению. Молодые люди, хотя и пытались возражать, но доводы матери были настолько убедительны и настойчивы, что им пришлось подчиниться.

Яков Матвеевич только оговорился, что эта помощь ими будет приниматься до тех пор, пока не окончит учение не Нина, а он. Он должен был окончить свои курсы летом 1907 года, а Нина оканчивала институт в 1908 году. Мария Александровна с этим согласилась.

* * *

Поселившись в маленькой квартирке у Нарвской заставы, супруги Алёшкины, отдохнувшие и окрепшие за лето, приступили к своим занятиям с удвоенной энергией и желанием. Яков Матвеевич вернулся на завод и продолжил занятия на курсах. Нина Болеславовна, имея возможность всё своё время отдавать учёбе, пропадала в клиниках и больницах. У неё началась самая интересная, но, пожалуй, и самая трудная пора – познание и приобретение практических навыков в медицине. И тут она с благодарностью вспомнила трудные дни работы в клинике Фёдорова, где она была простой сестрой. Эта работа дала ей большую подготовку. С благодарностью она вспоминала и своего отца, который ей много рассказывал во время её пребывания на каникулах в Рябково в дни её ранней юности. Сейчас эти рассказы ей тоже часто бывали кстати.

Так прошла осень. Супруги были счастливы и, несмотря на то, что работать приходилось много, довольны своей жизнью.

В январе 1907 года Нина убедилась, что она беременна. Она подозревала это и раньше, но надеялась, что ошибается. Ей очень не хотелось иметь сейчас ребёнка, ведь ещё надо учиться весь 1908 год, а как она сможет это сделать с ребёнком, она просто не представляла. Сказав о своём положении мужу, Нина не преминула высказать и огорчение по этому поводу.

– Да как тебе не стыдно, Нинка! Ведь это же так здорово: у нас будет сын, ты понимаешь, сын, обязательно сын! – ликовал Яков Матвеевич. – Ты у меня молодец! Надо обязательно написать Марии Александровне (тёщу он звал по имени-отчеству), вот она-то обрадуется, ведь это у неё первый внук будет! Завтра же напишу.

Нина Болеславовна не разделяла восторга Яши, она продолжала задумываться: «Ну рожу, а дальше? Брать прислугу, а на что? Яша получит назначение, уедет. А как тут я буду с малышом? Он не думает, рад как ребёнок. Конечно, ему что? Но что же делать, аборт? Да ведь это подло – убить своего ребёнка, Яков никогда не согласится. Да и мама будет очень недовольна. Видно, придётся рожать», – так думала Нина, сидя за своими конспектами.

Яков Матвеевич продолжал оставаться в приподнято-радостном настроении и без конца покупал разные распашоночки, платьица, пелёночки, свивальники, капорчики и одеяльца. Скоро их квартира была завалена этим тряпичным хламом (большая часть которого вряд ли даже могла понадобиться будущему новорожденному) до такой степени, что и Нина, и квартирная хозяйка, а она, как мы помним, была акушеркой и уже осмотрела Нину и подтвердила её беременность и потому пользовалась у Яши безграничным авторитетом, потребовали от него прекращения этих бесполезных трат денег.

В письме, полученном от Марии Александровны в ответ на их известие об ожидании ребёнка, было очень много полезных советов и наставлений о том, как Нина должна себя вести, что есть и т. п. Мария Александровна была тоже уверена, что это будет внук, и, выражая свою радость по этому поводу, требовала, чтобы Нина родить приезжала к ней в Темников.

Ни Нина, ни Яков Матвеевич с этим, однако, согласны не были. Здесь, в Петербурге, как студентка-медичка, Нина могла родить в любой, самой лучшей клинике и без очень больших расходов, а кто будет принимать роды в захолустном Темникове? Нет, рожать Нина будет в Петербурге, и будет очень хорошо, если на время родов Мария Александровна приедет к ним. Так они и написали будущей бабушке.

В мае 1907 года Яков Матвеевич окончил курсы механиков, получил соответствующее свидетельство и собирался отправиться вместе со своими товарищами в Главное переселенческое управление, чтобы получить назначение. Но вдруг совершенно неожиданно и он, и его друзья получили вызов к воинскому начальнику. Там им было объявлено, что на основании нового закона o военной службе они должны пройти действительную военную службу. Что их год должен был проходить её ещё в 1906 году, и что по ходатайству Министерства земледелия им была дана возможность окончить курсы, а теперь, перед отправлением на работу, они должны идти служить.

Эта новость чрезвычайно огорчила и ошеломила всех бывших курсантов, особенно же она огорчила Якова Матвеевича Алёшкина. Его просьбы об отсрочке в связи с ожидаемыми родами у жены никакого впечатления не произвели, и через неделю он вместе с другими, распростясь с плачущей Ниной, ехал в поезде на Вильно в сопровождении усатого фельдфебеля, назначенного старшим по этой воинской команде.

В Вильно после трёхмесячного обучения в полку Яков Матвеевич и его спутники, как образованные, были направлены в гарнизонную унтер-офицерскую школу, в которой и должны были учиться до конца 1909 года.

Перед отъездом Яков Матвеевич взял с жены слово о том, что теперь рожать она поедет обязательно к матери в Темников, и написал об этом Марии Александровне, чем её несказанно обрадовал. Тёща в своём письме, адресованном уже в часть, просила его не беспокоиться ни о Нине, ни о будущем ребёнке, обещая на всё время его службы взять все заботы на себя.

В конце июня 1907 года Нина Болеславовна Алёшкина-Карпова с успехом сдала все положенные курсовые экзамены и выехала в Темников.

В самом начале нашего рассказа мы и застали её в квартире матери в тот самый момент, когда все в доме, в том числе и сама Нина, конечно, с нетерпением ожидали появления на свет нового, пожалуй, самого главного героя нашего рассказа.

* * *

Наше путешествие в прошлое затянулось, но без него мы не смогли бы себе представить ту сложную жизнь, полную больших, а иногда и трагических событий, которая предстоит этому, ещё пока не родившемуся человеку.

Часть вторая

Глава первая

Итак, второе августа 1907 года. Раннее утро. Арина Семёновна, дремавшая в кресле, стоявшем около Нининой кровати, была разбужена внезапным резким и пронзительным, почти нечеловеческим криком Нины, неожиданно сменившим её однообразные стоны.

Вскочили на ноги и все домашние. Мария Александровна и Даша вбежали в комнату.

– Что, уже? Началось? – воскликнули они одновременно.

– Да, теперь, пожалуй, началось… – невозмутимо ответила повитуха, поглаживая рукой живот Нины, которая в этот момент как-то нелепо изогнувшись, издала душераздирающий крик.

– Прикажите приготовить кипячёную воду и таз. Пусть всё сюда принесут. Дарья Васильевна, проводите меня руки помыть.

Вернувшись через несколько минут, Арина Семёновна открыла саквояжик и разложила на столе, покрытом чистой простынкой, свои нехитрые инструменты и медикаменты: пузырёк с йодной настойкой, ножницы, баночку с несколькими плавающими в спирту толстыми шёлковыми нитками и чистый бинт. Затем она выпроводила всех из комнаты и осталась с Ниной одна.

После нескольких громких стонов Нина замолчала, закусила нижнюю губу и, казалось, успокоилась. Только всё её тело судорожно вздрагивало и напрягалось так, что лицо её стало багрово-красным, а на лбу появились крупные капли пота.

– А ты, матушка, кричи, тужься и кричи, громче кричи, так легче будет… – приговаривала Арина Семёновна, что-то делая своими мягкими проворными руками около ног роженицы.

И вдруг в комнате, казалось, до конца заполненной стонами и криком Нины, раздался новый звук. Он был похож на какой-то писк, скрип или даже всхлипывание и вдруг стал громким и отчетливым:

– А-э-а-а! – и через мгновение снова: А-э-а-а!

– Ну вот и голосок прорезался, – довольно произнесла Арина Семёновна, продолжая что-то быстро делать возле Нины и ребёнка, то беря ножницы, то палочку с йодом, то что-то завязывая шелковинкой. Затем она позвала:

– Дарья Васильевна, налейте-ка нам водички в тазик, мы купаться хотим!

А ещё через несколько минут, завернув новорожденного в заранее приготовленную пелёнку и обвязав, как это тогда было принято, свивальничком, а затем уже и байковым одеялом, Арина Семёновна, передавая свёрток Марии Александровне, вошедшей на её зов вместе с Дашей, сказала: