Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1

Так думала не только одна Нина Болеславовна, так думали на первых порах почти все, читающие этот манифест, считая его документом, действительно даровавшим народу свободу. Поверил на какое-то время и Яков Матвеевич. Поверила и огромная масса рабочих. А передовая часть рабочего класса, поняв, что собой представляет этот манифест, пыталась как-то раскрыть его сущность. Но большинство рабочих, уставших от бесплодной борьбы, были склонны принять царский манифест за чистую монету и от прямых революционных действий стали отходить. Помогали этому и бесчисленные статьи в самых разных газетах, а также выступления огромного количества ораторов, восхвалявших манифест. Царизм добился своей цели: рабочие раскололись, и к концу 1905 года революционная волна в Петербурге начала спадать.

Одновременно действия реакции, воспользовавшейся этим спадом, стали усиливаться. Начались многочисленные аресты, суды, высылки. Полиция хватала и правого, и виноватого. С фабрик и заводов сотнями увольняли «забастовщиков» и «смутьянов».

Нина Болеславовна с ужасом ждала, что подобная участь постигнет и её Яшу. В это время так было почти в каждой рабочей семье, даже и в том случае, если члены её и не принадлежали к числу активных революционеров или к какой-либо партии.

Всё начало 1906 года прошло в ожидании всяких неприятностей и несчастий. Однако прошла зима, а с Алёшкиным ничего страшного не случилось. Видимо, его участие в забастовочном движении, в демонстрациях и митингах было настолько незначительным, или, вернее, так много рабочих принимало в них участие, что подвергнуть преследованию всех, участвовавших в революционных действиях, было попросту невозможно. Это значило бы оставить Петербург без рабочих, а, следовательно, остановить все его промышленные предприятия, на что, очевидно, столичным заводчикам и фабрикантам пойти было нельзя.

Таким образом, с середины 1906 года Яков Матвеевич не только стал нормально работать на своём заводе, но и возобновил занятия на курсах.

В тревогах и трудах время шло. Нина сдала весенние экзамены, и, так как выглядела очень уставшей и похудевшей, было решено принять приглашение её матери, которая уже не один раз повторяла его, и поехать летом в Темников.

Курсы Якова Матвеевича на лето закрылись, а на работе при содействии дяди, вытащившего его в столицу, работавшего уже помощником мастера, Алёшкин сумел получить отпуск, конечно, без всякой оплаты.

Ехать к матери, не повенчавшись, Нина Болеславовна не могла, а на венчание в Петербурге не было денег. И тут опять помог дядя Якова Матвеевича. Он посоветовал поехать в посёлок Осташково, где жили родственники со стороны его жены, давно знавшие Якова, и там при их содействии в сельской церкви повенчаться. Это обойдётся недорого и, главное, что тоже имело значение, будет сделано быстро.

Так и решили, тем более, что это было по дороге.

30 июня 1906 года в церкви посёлка Осташково Новоторжского уезда Тверской епархии и состоялся обряд венчания мещанина города Брянска Якова Матвеевича Алёшкина с девицей, слушательницей С.-Петербургского института (так к тому времени были переименованы Высшие медицинские женские курсы) Ниною Болеславовной Пигутой, что и записано в соответствующую церковную книгу под № 14.

Обвенчанным была выдана выпись из метрической книги, скреплённая церковной печатью и подписанная священником Львом Толмачевским и диаконом Арсением Митропольским. Теперь супруги Алёшкины, уже будучи вполне законными мужем и женой, могли показаться в любом месте и ехали в Темников с чистой душой и спокойной совестью.

Узнав о решении Алёшкиных (будем теперь так их называть) провести часть лета в Темникове, Мария Александровна и Даша очень обрадовались. Конечно, сразу же началась деятельная подготовка к приёму гостей. А те не заставили себя долго ждать, и в один прекрасный июньский день к дому на Богуславской улице подъехала пара каурых лошадей, запряжённых в тарантас, из которого выскочили Нина и Яков Матвеевич. Захватив небольшие саквояжи из тарантаса, они тут же оказались в объятиях Марии Александровны и Даши.

Яков Матвеевич понравился Марии Александровне. Вежливый, скромный молодой человек, может, Нине надо бы чуть-чуть постарше, ведь он моложе дочери на два года, но, в конце концов, это не так уж страшно. Ему, конечно, не хватало не только того лоска и воспитанности, которые Мария Александровна привыкла видеть в окружавших её людях, но даже и знания простых правил поведения, известных в самой обыкновенной интеллигентной семье. И вместе с тем он так умел себя держать, что даже в затруднительных случаях не был смешным и не вызывал неприятного чувства. Его промахи иногда немного и шокировали Марию Александровну, но она их охотно прощала.

Пришёлся по сердцу Яков Матвеевич и Даше, которая прониклась к нему большим уважением.

Нина, вначале немного побаивавшаяся встречи мужа, простого мужика, как он себя называл, со своей благовоспитанной и благородной матерью, была очень рада, что всё так хорошо обошлось. Она приписывала, и не без основания, всё это способностям своего мужа и гордилась им.

Радостно на сердце Нины было и оттого, что, сдав отлично все экзамены и перейдя уже на четвёртый курс, освободившись от трудной работы в клинике, она отдыхала от тяжёлой петербургской зимы и душой, и телом. Ей сейчас не нужно целыми днями находиться в аудиториях, клиниках или операционной, иногда на пустой желудок и почти в постоянной тревоге за Яшу; всё время думать: где он, ел ли, а как завтра организовать обед и прочее. Освобождённая от всех забот и волнений, Нина быстро поправилась, оживилась и через каких-нибудь две недели опять превратилась в весёлую задорную хохотушку.

Пришёл в себя после всех петербургских передряг и переживаний и Яков Матвеевич, или, как вскоре все его стали называть, «наш Яшенька». Наверное, сейчас и пришло время рассказать про него поподробнее. До сих пор мы были с ним знакомы только весьма поверхностно.

Итак, Яков Матвеевич Алёшкин-Карпов был сыном брянского мещанина Матвея Карповича Карпова-Алёшкина, происходящего из крепостных людей помещика Брянской губернии, некоего Карпова, и получившего в наследство от него добавление к своей фамилии. Оставшись в 1861 году после царского манифеста об освобождении не только без барина, но и без земли, семейство Алёшкиных-Карповых, находясь в отчаянной бедности, быстро распалось, и младшие его члены направились вместе с тысячами им подобных безземельных крестьян в поисках хлеба насущного в разные места земли русской. Отец Якова Матвеевича добрался до города Брянска, там сумел поступить на Брянский бондарно-ящичный завод, ценился, приписался в мещане и в 1885 году произвёл на свет единственного сына Якова.

Братья Матвея Карповича разъехались по всей России, а их было пятеро – судьба трёх из них осталась неизвестной, где-то затерялись они на широких российских просторах, а о двух сведения были. Один добрался до самой столицы – Санкт-Петербурга, поступил там на завод, и к нему-то, как мы знаем, приехал потом Яков Матвеевич. Другой, Сергей Карпович, был самым старшим, он отважился отправиться в дальние сибирские края, добрался до самого Владивостока и, как говорили, даже ещё дальше, хотя уж дальше-то, кажется, было и некуда. По дошедшим до родственников слухам, он там женился на местной жительнице, дочери богатого поселенца, и получил в наследство чуть ли не имение. Но вот уже много лет от него никаких вестей не было.

Матвей Карпович в описываемое нами время ещё жил в Брянске. Он давно схоронил свою жену, умершую при родах, когда вместе с нею погиб и их второй сын, не успевший и объявить о своём появлении на Божий свет даже первым криком.

Покрутились осиротевшие отец с сыном несколько лет вдвоём, а когда подрос Яков, решил отец отправить его к брату в столицу, чтоб пристроил на завод мастерству учиться. Так Яков Матвеевич с 1902 года оказался в Петербурге, работал на заводе Фридрихсона и учился на курсах механиков. А Матвей Карпович с тех пор жил совсем один.

Как и многие рабочие, Яков Алёшкин чувствовал на себе всю несправедливость существовавшего порядка: его не раз штрафовали за самые пустячные провинности, заставляли, когда это было нужно хозяину, работать и по 12, и по 14 часов в сутки, он вынужден был покупать почти всё необходимое в заводской лавке, при этом переплачивать за покупаемые товары, которые были к тому же низкого качества. Он почти каждую получку должен был ублажать своего мастера, иначе тот нашёл бы массу поводов и причин, чтобы или оштрафовать его, или лишить выгодной работы, а то и подвести под увольнение. Одним словом, ему была вполне знакома жизнь, которую в то время вынуждены были вести тысячи рабочих.

Правда, с тех пор, как Якова Матвеевича приняли на курсы, и он стал работать только восемь часов, он как бы поднялся в мнении мастеров и их помощников, отношение этих господских прислужников к нему изменилось. В какой-то степени этому способствовало и продвижение по службе его дяди.

Яков, как мы уже говорили, не был профессиональным революционером, не состоял ни в какой партии, даже не очень охотно и регулярно посещал собрания и митинги, которые в 1905 году на заводе происходили часто, но он всё время вращался в рабочей среде и вместе со своими товарищами переживал все трудности и перипетии революционных бурь 1905 года.

Попав в Темников и очутившись совершенно в другой обстановке, где не было никакой нужды, где можно было беспечно, бездумно проводить дни в безделье и отдыхе, выпавшие для него, пожалуй, первый раз в жизни, Яков Матвеевич вначале даже несколько растерялся. Но затем молодость взяла своё, ведь ему был только 21 год, и Яков Матвеевич, забыв про все невзгоды и тяготы, которые только что ежедневно сопутствовали ему в жизни, отдался целиком отдыху. Также безмятежно отдыхала и Нина Болеславовна.

Большое удовольствие обоим супругам доставило и новое знакомство, которое они завели в Темникове, это знакомство вскоре переросло в дружбу.

Это было знакомство с семьёй Стасевичей, кстати сказать, с этим семейством была очень хорошо знакома и дружна Мария Александровна. Иосиф Альфонсович Стасевич, окончив в 1904 году Петербургский лесной институт, Главным лесным управлением Министерства земледелия был назначен на должность заведующего Пуштинским лесничеством, контора которого, как и двух других лесничеств, находилась в Темникове.

Перед выездом из Петербурга Иосиф Альфонсович женился на слушательнице тех же самых женских медицинских курсов, на которых училась и Нина Пигута, – Янине Владимировне Боровицкой, с которой был знаком ещё в детстве.

Янина Владимировна происходила из семьи родовитого польского шляхтича, имевшего где-то под Варшавой имение, а Иосиф Альфонсович был сыном мелкого чиновника. Понятно, что этот брак не вызвал одобрения со стороны Боровицких, которые в своё время протестовали и против учения Янины Владимировны, поэтому супруги поехали в Темников, где и решили самостоятельно построить свою жизнь.

Курсы Янина Владимировна закончила ещё в 1905 году, но в связи с реорганизацией в их институте диплома пока не получила и числилась зауряд-врачом, что давало ей право работать под руководством дипломированного врача, но не давало права на самостоятельную практику.

Диплом она не получила также и из-за беременности и, уезжая в Темников, решила, что сдаст оставшиеся экзамены и получит диплом после рождения ребёнка. К приезду Алёшкиных она уже имела 3-месячного сына Юрия. Конечно, ни о какой поездке в Петербург теперь уже думать было нельзя, нужно было ждать, пока сын хоть немного подрастёт. Чтобы не забыть всё, чему её учили, она решила работать в земской больнице хотя бы бесплатно. Рудянский с удовольствием её взял, так как работы у него было очень много, да и надеялся он вскоре получить разрешение на вторую врачебную должность.

Последние месяцы перед родами и после Янина Владимировна не работала. Муж её, будучи занят строительством конторы и своего жилья на территории лесничества, в девяти верстах от Темникова, дома бывал редко, и спасение от скуки она нашла в книгах библиотеки. В библиотеке познакомилась с Варварой Степановной, а через неё и с Марией Александровной Пигутой. Узнав от Травиной нелёгкую судьбу Пигуты, прониклась к ней сочувствием и уважением, а потом они подружились.

Познакомился с Марией Александровной и её муж, Иосифу эта образованная и общительная женщина тоже понравилась, а ещё больше сблизило их то, что её муж был поляком, как и они.

Конечно, как только Нина и Яков появились в Темникове, то их сейчас же познакомили и с Варварой Степановной, и с обоими Стасевичами. Молодые люди быстро сошлись и часто проводили время вместе, то гуляя по окрестностям Темникова, то выезжая в Пуштинское лесничество, в недостроенный ещё дом Стасевичей, проводя там в лесу чудесные дни.

В этих прогулках принимали участие и Мария Александровна, и Даша. А в их квартире часто устраивались концерты, в которых принимали участие все. Особенно выделялся Иосиф Альфонсович, у него был не очень сильный, но приятный тенор, а у Нины – недурное сопрано. Аккомпанировала им обычно Мария Александровна, а в последнее время и Янина Владимировна. К этой компании присоединялся и гимназический учитель пения Пётр Васильевич Беляев, отлично игравший на скрипке.

Между прочим, в связи с рождением сына со Стасевичами произошла довольно интересная история. Стасевичи были католиками, а в Темникове, конечно, ни ксендза, ни костёла не было. Родившегося сына они собирались воспитывать в своей вере и, конечно, крестить его по правилам католической Церкви. Поэтому для крещения Юрия пришлось выписать из Москвы католического священника, что наделало немало шума в переполненном православным духовенством Темникове. Тем более, что по странному стечению обстоятельств все лесничие в Темникове были поляками: в Харинском – Ромашкевич, а в Саровском – Лазаревич. У них также рождались дети, но они, зная, что православное вероисповедание в России даёт ряд преимуществ, крестили своих детей в православных церквях.

Стасевичи так сделать не захотели и этим в какой-то степени восстановили против себя не только местное духовенство, но и своих земляков. Эта история подняла Стасевичей в глазах Марии Александровны, уважавшей всякую принципиальность, и ещё больше сдружила её с этой семьёй.

Глава шестнадцатая

В это же время Алёшкины познакомились и тоже подружились ещё с одним человеком: это была юная девушка-гимназистка, жившая у Марии Александровны.

Дело в том, что и Мария Александровна, и Даша в своей большой квартире чувствовали себя довольно одиноко и как-то одновременно пришли к заключению, что одну из комнат можно будет сдать кому-нибудь из нуждающихся гимназисток. И в доме будет веселее.

И вот, в 1906 году у них поселились две девушки, только что окончившие шестой класс гимназии. Одна из них, дочь волостного писаря из села Атюрево, по национальности мордовка, на лето уезжала домой, а вторая – дочь местного сапожника, Анна Шалина, в это лето жила в доме Пигуты и, естественно, принимая участие во всех развлечениях и путешествиях молодёжи, сдружилась и с Ниной, и с Яковом Матвеевичем.

Для поселения у себя Мария Александровна выбирала наиболее способных и наиболее бедных девушек, обычно приезжих. Аня Шалина – очень способная ученица, была местной, темниковской, и к Пигуте попала в виде исключения, и вот почему.

Отец её, как мы уже говорили, был сапожником, жил он со своей женой Анной Никифоровной в маленьком собственном домике на окраине города, у самого кладбища. Смолоду отличаясь высоким мастерством по изготовлению сапог, полусапожек, сапожек и ботинок, он обшивал почти весь чиновный люд города Темникова и пользовался заслуженной славой. Его обувь была достаточно красивой, удобно сидела на ноге и, главное, была до чрезвычайности прочной, а это многими ценилось больше всего. Благодаря этому Шалин всегда имел хороший заработок и, можно сказать, жил в достатке.

Женившись, он построил домик, открыл в нём небольшую сапожную мастерскую, взяв в помощь себе двух подмастерьев. К нему в подручные шли охотно, во-первых, потому что платил неплохо, во-вторых, потому что у него было, чему поучиться, и в-третьих, потому, что он, в отличие от других мастеров, тайны из своего ремесла не делал и делился своим умением даже с удовольствием.

Всё шло хорошо: через год после свадьбы родилась дочь, её назвали Верой, а ещё через год родилась и вторая дочь – Аня.

Анна Никифоровна хлопотала по хозяйству, ухаживала за огородом и растила дочек. Девочки уже окончили начальную школу, и скоро старшую отдали в учение к местной портнихе, а когда через два года окончила школу и Аня, причём лучшей ученицей, то родители задумались о продолжении её образования. Николай Осипович Шалин хлопотал перед местным городским начальством, следовательно, ему пришлось сшить не одну пару сапог из своего лучшего товара, а Анна Никифоровна обратилась к самой Новосильцевой. Благодаря вмешательству попечительницы, главным образом, и удалось дочке сапожника Анне Николаевне Шалиной поступить в Темниковскую женскую прогимназию, а с открытием гимназии перейти и в неё. Сыграли в этом роль и её недюжинные способности.

Поступление Ани в гимназию для семьи Шалиных было большой радостью и большой гордостью. Отец её не раз говаривал:

– Знай наших, и из сапожников тоже в люди выходят!

Сам-то он окончил сельскую двухклассную школу, и, хотя расписывался с трудом, зато читать любил. Читал больше «божественное», а самой любимой его книжкой было «Житие святого и преподобного Серафима Саровского», может быть, потому, что в ней описывалась жизнь простого крестьянина, превратившегося в святого человека и основавшего монастырь, в котором и сам Николай Осипович бывал на богомолье неоднократно. Этот прославленный монастырь находился в сорока верстах от города, а Серафим Саровский пользовался среди темниковских жителей особым почётом.

Анна Никифоровна, как и большинство простых женщин того времени, была неграмотна. Образованность младшей дочери не только умиляла и радовала, но и заставляла мать относиться к ней с каким-то особым уважением.