Бортпроводница махала им рукой с верхней ступеньки трапа. Почти все пассажиры уже были внутри, и внизу оставались человек пять, включая журналиста. Пропуская вперед тучного мужчину с лысиной и кудрями около ушей, Алексей еще чуть замешкался. В этот миг все, кто были снаружи, услышали новый звук.
Это не был обычный ровный шум большого аэропорта – воздушной гавани страны, говоря высоким стилем публицистов из «Правды». Мчащийся автомобиль, мотоцикл или автобус тоже не могли издавать ничего похожего. Звук нарастал, заглушая всё вокруг.
– Ты смотри, что делается! – воскликнул тучный мужчина, застыв у входной двери «Ту-154».
На их глазах из-за корпуса пассажирского лайнера на бреющем полете вынырнул вертолет камуфляжной раскраски с красной звездой на пятнистом корпусе. Порыв ветра от его винтов почувствовали все, кто стояли на трапе. Остатки волос у мужчины впереди Алексея встали дыбом. Боевая машина не успела коснуться бетонки рядом с автобусом, как из нее посыпались фигуры в защитной форме, бронежилетах и масках, закрывающих лица.
– Никому не двигаться! – прогремел голос, многократно усиленный громкоговорителем.
Бойцы с короткими автоматами окружили носовую часть «Ту». Двое из них стремительно заскочили внутрь. Глаза бортпроводницы, казалось, сейчас лопнут от изумления.
Один из людей в зеленом показался обратно из салона.
– Кто из вас Гончаров Алексей Николаевич?
– Я, – сказал Алексей.
– Майор Свиридов, – отрекомендовался военный. – Прошу за мной.
– А вы кто? – спросил Алексей, когда его подсаживали в вертолет.
Лопасти сверху продолжали вращаться.
– Спецназ ГРУ[27 - Главное разведывательное управление Генерального штаба Вооруженных сил СССР.], – ответил майор без погон.
От полета над Москвой на военном вертолете у Алексея остались смешанные ощущения. Трясло так, что он едва не прикусил язык, пытаясь выяснить, откуда всё-таки появились лихие спецназовцы. Насколько ему было известно, в столице и поблизости от нее их боевые части не дислоцировались.
– В командировке мы, – лаконично пояснил Свиридов и дальше в ответ на любые вопросы только улыбался.
Когда внизу под ними блеснула лента Москвы-реки, а потом показались краснокирпичные башни, Гончаров не поверил своей догадке.
– Мы что, прямо туда? – прокричал он сквозь грохот винтов.
– Туда, туда, – покивал майор.
Вертолет быстро пошёл на снижение, под его брюхом промелькнули Александровский сад и Кремлевский дворец. Пройдя над самыми деревьями сквера, он опустился на брусчатку Ивановской площади.
Затем Алексея посадили в машину с тонированными окнами. Чуть проехав вместе с военными, он вылез из нее и зашел в подъезд, потом шагал по длинным коридорам и лестницам какого-то официального здания. Затем очутился в помещении, видом своим похожем на канцелярию или кабинет. Ориентироваться на местности он уже перестал, да и посчитал бесполезным делом. Со стороны коридора, около двери, стояли молчаливые мужчины в одинаковых костюмах и галстуках. На столе, по всей вероятности, для него были приготовлены чай, минеральная вода, конфеты и печенье.
– Подождите здесь, пожалуйста, – сказал один из мужчин.
Мобильник у него забрали, вежливо пообещав вернуть. Хорошо, что на руке были простые механические часы, которые он заводил каждое утро. По ним Алексей установил, что ждать ему пришлось пятьдесят семь минут. Он выпил стакан минералки и съел кусок овсяного печенья. Не потому, что проголодался, а убивая время.
Потом дверь открыли снаружи.
– Прошу за мной, – таким же тоном, как майор спецназа, обратился к нему один из стражей.
Снова были коридоры и переходы. За ними – приемная, обшитая деревянными, на вид уже не новыми, панелями. Там он увидел полковника Колыванова, китель на котором был слегка помят. Тот взглянул на Алексея с изрядной, как показалось журналисту, долей удивления и хотел что-то сказать. Но не успел: третий мужчина в костюме и галстуке, материализовавшийся откуда-то сбоку, опередил его.
– Николай Иванович ожидает. Проходите.
С этими словами он распахнул перед Колывановым и Гончаровым тяжелую дверь цвета мореного дуба.
Пообщаться с Колывановым журналист сумел только после аудиенции у президента. Их ненавязчиво попросили еще немного побыть в Кремле. «Пока мы не уладим кое-что», – сказал начальник охраны.
Стоя на улице рядом с желтым административным корпусом, полковник рассказал Алексею всю историю со Шмаковым и его посмертным рапортом министру обороны. Утром по телефону они обменялись только несколькими фразами об этом, а Рыжков задал Колыванову лишь несколько уточняющих вопросов. Гончаров в свою очередь кратко обрисовал бывшему сослуживцу ситуацию с планом «Журавли».
– Возможно, за этим стоят одни и те же люди. Уж очень по времени всё совпало, – подытожил он.
Впрочем, теперь Колыванов и сам многое понимал.
– Он у тебя с собой был? – спросил он, имея в виду копию совершенно секретного документа.
– Нет. Мой коллега отвез его на Старую площадь, сразу после нашего разговора по телефону, – сказал Алексей. – Отдал товарищу из аппарата ЦК.
– Но меня-то… меня в Москву на бомбардировщике доставили, на «Су-24»! Как в кино, только не помню, в каком, – Колыванов только головой покачал.
– Когда за дело берутся член Политбюро, министр обороны и президент, вопросы решаются гораздо проще, – заметил корреспондент «Правды».
Во время ожидания в «Шереметьево» ему труднее всего было сохранять спокойствие, не имея ни малейшего понятия о том, что происходит после его челобитной Большакову. Полученные от Татьяны бумаги Алексей тщательно упаковал в большой плотный конверт с логотипом «Правды», изображением ее орденов и призывом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Конверт он несколько раз обмотал скотчем. К бумагам из КГБ приложил рукописное сообщение с комментарием от себя лично, а также изложением просьбы Колыванова насчет министра или президента.
Антону Лапочкину он продиктовал самый секретный номер Олега, не значившийся ни в одном справочнике, и велел сказать, что пакет – от главного редактора газеты. «Меня упоминать не надо, когда будешь звонить с проходной. Это наши с ним особые дела по линии ЦК, понимаешь?» – многозначительно прокомментировал он. Антон сделал важное лицо и энергично покивал в ответ. Добрейший Егор Тимурович ещё находился в Венесуэле, так что проверить истинность данного утверждения Лапочкин никак не смог бы, даже если бы вдруг захотел.
Конечно, сидя в аэропорту, Алексей очень хотел позвонить Лапочкину в «Правду» и узнать, дошел ли пакет до адресата. Но он прекрасно понимал, что каждое его движение фиксируют очень-очень внимательные люди, возможно, умеющие даже по движению губ определять, что говорит объект слежки. Он забраковал и вариант с телефоном-автоматом, звонок с которого могли перехватить. Поэтому оставалось усиленно делать вид, что ему хочется спать после ночных утех, и гадать о том, что может последовать дальше…
Небо над Кремлем было ясным. Слабая облачность не мешала осеннему солнцу радовать туристов на его незакрытой территории, а также постоянных обитателей. Было свежо, но не холодно. Бабье лето пока продолжалось. На верхних этажах желтого корпуса несколько окон было даже распахнуто для проветривания.
– Наш министр не промах, – констатировал Колыванов. – Ты понял, что спецназ в Москву не случайно подтянули? Все к седьмому числу готовились.
– Я до сих пор опомниться не могу, – признался Алексей.
Полковник только хмыкнул.
– Я тоже. Когда звонил, и не думал, что ты мне такой визит устроишь.
Алексей впервые за этот долгий день улыбнулся от души.
– Мне кажется, нам всем просто очень повезло.
– А это как на войне, – ответил Колыванов. – Кому-то везет, а кого-то уносят ногами вперед.
Генерал-полковник Сергеев выехал из Кремля через Спасские ворота, когда уже начало темнеть. Люди, гулявшие у Лобного места и собора Василия Блаженного, и не подозревали, кто сидел внутри черного правительственного «ЗИЛа», впереди которого катила милицейская машина с мигалкой. Для них просто наступил вечер новой пятницы, следом за которой начинались новые выходные.
Слышался смех, возгласы на разных языках. Девушка-экскурсовод с табличкой на длинной рукоятке созывала в кучу своих подопечных – судя по надписи на картонке, то были беспокойные итальянцы. Один гость из Китая, почему-то уже в теплом пуховике, с сосредоточенным лицом снимал группу своих соотечественников на фоне ГУМа. Ребята и девчонки лет четырнадцати-пятнадцати пытались прокатиться по брусчатке на роликовых коньках.
Сергеев смотрел на людское мельтешение сквозь затемненное стекло, а сам по-прежнему видел перед собой только высокую фигуру президента и его хмурый взгляд. На столе у Рыжкова остался лежать рапорт об отставке генерала, тут же подписанный главой государства. Их разговор был очень кратким.
– Вы должны быть в курсе, зачем я вас вызвал, – сказал президент, не подав ему руку.