Алексей понял, о каком председателе речь.
– Да, понятно. Это точно?
– Точно. Всё, удачи!
Разговор был окончен. Алексей спрятал мобильник в карман пиджака и вспомнил, что надо бы забрать командировочное удостоверение. Еще спустя пару минут он входил в приемную заведующего отделом.
– Вас искали, – выложила ему секретарша Юлия.
– Кто? Зачем?
Юлия педантично подняла свои записи.
– Звонил Сергей. По фамилии и должности не представился, просил срочно перезвонить. Вот его номер с кодом…
– Можно справочник?
Слово «срочно» в свете актуальных событий всё более переставало казаться случайным. Названный телефонный код числился за Ригой, столицей Латвийской ССР. Пока не понимая, что это могло бы означать, Алексей устремился обратно в коридор.
– А командировочное? – успела крикнуть вслед ему педантичная Юлия.
На вызов с мобильника ответил равнодушный женский голос:
– «Арка».
– Полковника Колыванова, пожалуйста.
– Кто спрашивает?
Алексей придал своему голосу официальное звучание, напоминавшее о том, что он представляет центральный партийный орган.
– Москва, газета «Правда», Гончаров Алексей Николаевич.
– Соединяю.
– Лёша, привет, – сказал Колыванов через несколько секунд. – Как сам?
– Выполняем пятилетку. Случилось что-нибудь?
Колыванов помолчал у себя в штабе.
– Ты можешь устроить мне встречу с министром обороны? – наконец спросил он.
– С кем?! – опешил Алексей.
Колыванов замялся.
– Лучше бы, конечно, с президентом.
РЕТРО-5
1 мая 2005 года, воскресенье
Демонстрация, в которой принимали участие правдисты, завершилась точь-в-точь по расписанию. Алексею, как сотруднику с малым стажем работы в главном партийном органе, только этой зимой принятому в ряды КПСС, выпало нести портрет Карла Маркса. Явка на праздник всех трудящихся была в его новой редакции обязательной, а отсутствие допускалось исключительно по болезни, подтвержденной бюллетенем.
Гончаров, сколько себя помнил, регулярно посещал первомайские торжества: то шагал в обществе родителей, размахивая флажком с надписью «Миру – мир!», то выходил вместе с классом или курсом под присмотром педагогов. После вуза, вплоть до переезда в Москву, наступил период, когда он пропускал Первомай. В «Молодежном вестнике» тогда не практиковали тотальную мобилизацию, отбирая ходоков путем жребия. Демонстранты, которые представляли Дом печати, уже в самом начале маршрута вливались в районную колонну, а потом общую численность обеспечивали два больших завода. На периферии даже после сворачивания перестройки партийные комитеты не лютовали по формальным поводам и не требовали стопроцентной посещаемости.
Старый советский церемониал был в принципе не в тягость Алексею. К призывам, раздававшимся из громкоговорителей, он давно не прислушивался, «ура» кричал вместе со всеми на автопилоте, шел и останавливался, пока подтягивались отстающие, и снова двигался вперед, размышляя о своем. Коллеги утверждали, что лицо у него при этом было вполне одухотворенным.
Сегодняшний проход по Красной площади длился недолго. Выйдя на ее брусчатку, они по команде распорядителей ускорились и миновали темно-багровую глыбу мавзолея в достаточно резвом темпе. Верховных вождей Советского Союза корреспондент «Правды» в очередной раз рассмотрел плохо, ясно выделив из общего ряда лишь фигуры президента и генсека.
– Егора Кузьмича годы не берут! – восхищенно делилась впечатлениями Людмила Короткова из отдела партийной жизни, когда колонна была уже на Васильевском спуске. – Уникальный человек!
На восторженный тон она сбивалась всякий раз, как только речь заходила о любом начальстве. Завотделом, которому она также чуть ли не пела хвалу прямо на планерках, морщился, но терпел эти выплески лояльности. Вот и Гончаров сейчас округлил глаза, как будто присоединяясь к сказанному, однако смолчал. Но не стал молчать шагавший рядом, с красным воздушным шаром на веревочке, старший корреспондент Плотников.
– В горах Тибета, говорят, и не такие уникальные есть, – буркнул он.
Плотникову было очень хорошо за полтинник, и в «Правде» он начинал трудиться еще при позднем Брежневе. Имея характер угрюмый, далеко не компанейский, этот сотрудник глядел на весь редакционный молодняк, включая Короткову, без приязни, писал много и быстро, взбадриваясь отнюдь не чаем или кофе. По случаю Первомая товарищ явно хватил граммов сто пятьдесят или двести, отчего глаза его блестели.
– Каких таких горах? – встрепенулась Людмила.
– Где чудеса и леший бродит, – насмешливо ответил Плотников.
– О чем вы, Георгий Станиславович?
– Что здесь неясного? Страна чудес и там, и тут.
У Алексея возникло ощущение, что разговор, ведущий не туда, следует прекратить. Он деликатно тронул Плотникова за рукав куртки, но тот резко отдернул руку.
– Наши чудеса не созерцательные, а созидательные, – отчетливо, как ведущая на радио, проговорила Короткова.
– Да уж, созидали, пока заседали, – Георгий Станиславович смотрел с нескрываемой издевкой.
Гончаров решил, что насчет двухсот граммов он, пожалуй, промахнулся. Старший корреспондент точно выпил больше.
– Отказываюсь вас понимать, – с обидой поджав тонкие губы, произнесла молодая коллега.
– Дуру из себя не строй, – посоветовал Плотников, по-прежнему сжимая веревочку от шара. – Леонида Ильича уже переплюнули и всё остановиться не можем. Народ смеется… Да о чем с вами говорить! К кормушке пролезли и рады. Какие вы, к чёрту, коммунисты?
– У меня отец тридцать лет член партии, деду партбилет вручали в сорок втором году в Монголии… – Короткова обиделась не на шутку.
Плотников махнул свободной рукой.
– Членами-то вы стали, а толку?
На его широком крестьянском лице отразилась безнадежность пополам с глубоким отвращением…
Через две недели собрание рассмотрело персональное дело Плотникова. Как дал понять Алексею завотделом, скандал раздул секретарь первичной организации, у которого с обвиняемым были старинные счеты. Короткова же обращением в партийную инстанцию не ограничилась, известив и КГБ об антисоветской выходке журналиста. На этот предмет Гончарова как свидетеля вызывали в кабинет зама главного редактора.