Разрушитель кораблей

– Да она уже мертвая.

Пима снова приставила нож к пальцу. Девочка распахнула глаза.

– Пожалуйста, – прошептала она.

Пима лишь сжала губы.

Свободной рукой девочка потянулась к лицу Пимы, но та отмахнулась. Она надавила, и под ножом показалась кровь. Девочка не дрогнула, не отдернула руку. Просто смотрела умоляющими черными глазами на нож, взрезающий смуглую кожу.

– Пожалуйста, – снова сказала она.

У Гвоздаря кровь стыла в жилах.

– Пима, не надо.

Пима подняла взгляд:

– Хочешь меня разжалобить? Думаешь, сможешь ее спасти? Рыцарь на белом коне, как в сказках мамы? Ты просто береговая крыса, а она мажорка. Она отсюда выберется, клипер останется у нее, а мы ничего не получим.

– С чего ты взяла?

– Не дури. Это наш хабар – при условии, что девка не встанет и не заявит свои права. На серебро, которое мы нашли. На золото, что у нее на пальцах. Ты ведь уже понял, что это ее судно. – Пима обвела рукой каюту. – Ясно же, что она не служанка. Она хренова миллионерша. Если мы ее отпустим, то потеряем все. – Пима посмотрела на девочку. – Прости, детка, но мертвая ты дороже живой. – Она перевела взгляд на Гвоздаря. – Если тебе от этого будет легче, я сначала ее зарежу.

Она поднесла нож к гладкой смуглой шее.

Девочка уже ничего не говорила, только смотрела на Гвоздаря. Но глаза молили о спасении.

– Не надо, – сказал Гвоздарь. – Этим удачу не приманишь… Ленивка так со мной поступила.

– Это вообще другое. Ленивка была из команды, вы друг другу кровью клялись. А это кто? – Пима коснулась девочки ножом. – Она не из команды. Богатая соплюха с кучей золота. – Пима поморщилась. – Пришьем ее – разбогатеем. И никогда в жизни не придется работать.

Золото блестело на пальцах девочки. Гвоздаря терзали противоречивые чувства. Он отродясь не видел такого богатства. Столько целая команда не соберет за много лет, а эта незнакомка просто носит золото на пальцах – как Лунная Девочка кусочек стальной проволоки на проколотой губе.

– Такое бывает раз в жизни, Гвоздарь, – надавила Пима. – Или поступим умно, или останемся в жопе до самой смерти. – При этом она дрожала, и на глазах блестели слезы. – Мне самой это не нравится. Но тут ничего личного. Или она, или мы.

– Может, она наградит нас за спасение, – сказал Гвоздарь.

– Мы оба знаем, что так не бывает, – грустно возразила Пима. – Разве что в сказках мамы Жемчужного. Про раджу, который влюбился в служанку. Либо разбогатеем, либо так и помрем в тяжелых утильщиках. И это в лучшем случае. Может, будем искать нефть, пока у нас ноги не отвалятся или отец тебе башку не проломит. Куда еще податься? К Сборщикам? В бордель? Ну, или наркотой торговать, пока «Лоусон и Карлсон» нас не поймают? Нет других вариантов. А эта девка? Будет дальше жить в роскоши? – Помолчав, Пима заключила: – Мы выберемся из жопы. Если возьмем все золото.

Гвоздарь смотрел на девочку. Всего пару дней назад он бы ее зарезал. Мысленно бы извинился, глядя в эти несчастные глаза, и полоснул ножом по горлу. Не стал бы мучить, как любит мучить отец, но все равно убил бы, а потом снял золото с распухшего тела и ушел. Жалел бы, даже положил бы жертву на весы Бога-Мусорщика, чтобы помочь девочке на том свете, во что бы она ни верила. Но она была бы мертва, а он бы считал, что ему повезло.

А теперь, после вони черной нефти, после того, как он по горло в теплой смерти смотрел наверх, на Ленивку, на светлое пятно краски у нее на лице, на единственный свой шанс на спасение… Если бы удалось уговорить ее, чтобы пошла за подмогой… тогда его бы спасли, и все было бы по-другому.

Но он так и не докричался до ее совести.

А может, и нет у нее никакой совести. Некоторые люди способны заботиться только о себе. Люди вроде Ленивки.

И его отца.

Ричард Лопес уж точно не стал бы раздумывать. Перерезал бы горло богачке, сорвал кольца, стер с них кровь и расхохотался.

Гвоздарь ничего не должен этой девчонке. Она не из его команды.

Но теперь, после купания в нефти, он думал о том, как ему хотелось тогда, чтобы Ленивка поняла: его жизнь не менее важна, чем ее.

На пальцах девочки сверкало золото.

Что с ним такое? Хотелось врезать кулаком в стену. Почему он не может просто поступить разумно? Мобилизовать волю, нанести удар и взять добычу? Он будто слышал хохот отца, издевки над своей глупостью.

Гвоздарь смотрел в умоляющие глаза, как в свои собственные.

– Извини, Пима, я так не могу, – сказал он. – Мы должны ей помочь.

Пима поникла.

– Точно?

– Ага.

– Черт!.. – Пима вытерла глаза. – Давай я ее зарежу. Ты еще меня поблагодаришь за это.

– Нет. Пожалуйста, не надо. Мы оба знаем, что это неправильно.

– А что правильно? Погляди на все это золото.

– Не убивай ее.

Пима скривилась, но убрала нож.

– Может быть, она отдаст хотя бы серебро?

– Может быть.

Гвоздарь уже жалел о своем выборе. Видел, как рушатся его надежды на лучшее будущее. Завтра им с Пимой снова предстоит ковыряться в танкере, а девчонка либо выживет и уберется восвояси, либо привлечет сюда весь Брайт-Сэндз-Бич. Так или иначе, он ничего не получит. Удача сама шла в руки, а он ее отверг.

– Прости, – сказал он, не понимая, перед кем извиняется: перед Пимой, перед собой или перед девочкой, которая смотрела на него большими черными глазами.

Которая, если ему действительно повезет, не доживет до утра.

– Прости.

– Прилив начинается, – сказала Пима. – Если хочешь стать героем и спасти ее, надо торопиться.

Девочку завалило какими-то ящиками, а сверху еще лежала кровать с пологом. Они почти час разбирали этот хлам. Девочка больше не сказала ни слова. Только один раз резко вздохнула, пока с нее стаскивали сундук. Гвоздарь испугался: неужели добили ее? Но когда наконец управились, она была жива. Промокла, дрожит, в крови, в разорванной одежде, но жива.

Пима осмотрела девочку:

– Черт, Гвоздарь, ей везет прямо как тебе, – и скривилась, понимая, что из-за больной руки Гвоздаря вытаскивать мажорку придется ей. – Кстати, если не поможешь мне, она тебя не поцелует, – ехидно добавила Пима.