Дети Морайбе

– Я бы не…

– Вот и не думай об этом. Пора бы Торговле и ее ручным фарангам дать здесь пинка. Они совсем обнаглели. Забыли, что хоть иногда должны проявлять кхраб[29 - Кхраб (тайск.) – почтение. Также кхраб – земной поклон, во время которого человек падает ниц.] к законам. – Джайди умолкает, глядя на разбитые ящики. – Тут в самом деле нет ничего из черного списка?

Канья мотает головой:

– Только рис. Все остальное вполне безобидно, по крайней мере на бумаге. Ни материалов для разведения растений, ни генетических суспензий.

– Но?..

– Но большая часть пойдет не по назначению. Эти питательные культуры… ничего хорошего с ними делать не будут. – Лицо Каньи снова становится унылой каменной маской. – Укладываем груз обратно?

Джайди застывает с кислой миной и наконец говорит:

– Нет. Сжечь все.

– Что?

– Сжечь. Мы же с тобой понимаем, что тут происходит на самом деле. Так дадим фарангам повод подать в суд на своих страховщиков, пусть знают: просто им тут не будет. – Ухмыляясь, он отдает приказ: – Жгите все до последнего ящика.

Потрескивают доски из всепогодки, вспыхивает и разносится масло, которым они пропитаны, выстреливают искры и, словно молитвы, летят к небу. Джайди доволен: второй раз за ночь он видит, как улыбается Канья.

* * *

Джайди приходит домой под утро. Дребезжащие голоса гекконов задают ритм монотонному треску цикад и тонкому писку москитов. Он снимает обувь и осторожно входит в стоящий на сваях дом, чувствуя, как поскрипывают под ногами мягкие, приятные на ощупь полированные половицы.

Капитан быстро проскальзывает за сетчатую дверь – мутная соленая вода канала-клонга течет почти у самых стен, и от москитов нет отбоя.

В комнате горит свеча; на низкой кровати дремлет заждавшаяся его Чайя. Джайди нежно смотрит на жену и спешит в ванную – поскорее сбросить одежду и ополоснуться. Несмотря на его торопливые предосторожности, вода шумно плещет на пол; тогда он набирает еще ковш и выливает себе на спину – в жаркий сезон воздух не остывает даже ночью, и любая прохлада приносит облегчение.

Когда Джайди, обмотав саронг вокруг пояса, выходит из ванной, Чайя уже не спит.

– Как ты поздно. Я волновалась. – В ее карих глазах видна задумчивость.

– Будто не знаешь, что беспокоиться не о чем. Я – тигр! – Он прижимает губы к ее щеке и нежно целует.

Чайя морщит нос и отталкивает его от себя:

– Не надо верить газетам. Тигр… Фу, пахнешь дымом.

– Да я только из ванной.

– От волос пахнет.

– Ночка выдалась что надо, – увлеченно начинает он.

Несмотря на темноту, видно, как Чайя улыбается, как поблескивают зубы и тусклым глянцем мерцает смуглая кожа.

– Операция во славу королевы?

– Операция в пику Торговле.

Она вздрагивает:

– Вот как…

Джайди трогает ее за руку:

– Было время, ты радовалась, когда я злил разных шишек.

Чайя отстраняется, встает и начинает нервно поправлять подушки.

– Было. А теперь я за тебя боюсь.

– Не стоит. – Джайди отходит в сторону, чтобы не мешать жене. – Вот ты сидела и ждала, а я бы на твоем месте сейчас сладко спал и видел девятый сон. Все и думать забыли мной управлять. Я для них уже привычная статья расходов. Я слишком известен – кто посмеет мне навредить? Тайных наблюдателей присылают – да, а остановить даже не пытаются.

– Для народа ты герой, но для министерства торговли – заноза. По мне, так пусть лучше народ будет тебе врагом, зато министр Аккарат – другом. Так гораздо спокойнее.

– Ты думала совсем по-другому, когда выходила за меня замуж. Тебе нравилось, что я боец, что за мной победы на Лумпини[30 - Лумпини – один из самых известных бангкокских стадионов, на котором проводятся турниры по тайскому боксу.]. Помнишь?

Ничего не говоря, она снова берется за подушки и все время нарочно стоит к нему спиной. Джайди вздыхает, кладет ей руку на плечо, разворачивает и спрашивает, глядя прямо в глаза:

– Вот ты это к чему сейчас сказала? Я же тут, рядом. Со мной все в порядке.

– А когда тебя подстрелили – тоже называлось «в порядке»?

– Что было, то прошло.

– Прошло только потому, что тебя перевели на канцелярскую работу, а генерал Прача выплатил компенсацию. – Она показывает ему свою руку, на которой не хватает пальцев. – И не рассказывай мне о том, как тебе безопасно. Я была там и знаю, на что они способны.

Джайди строит недовольную гримасу:

– Как ни крути, нам всегда что-то угрожает. Если не Торговля, так пузырчатая ржа, цибискоз или еще что похуже. Это больше не идеальный мир. Эпоха Экспансии кончилась.

Чайя уже готова возразить, но передумывает и замолкает. Джайди ждет, пока жена возьмет себя в руки.

– Да, ты прав. Никто не может быть уверен в своей безопасности, – наконец произносит она ровным голосом. – А хотелось бы.

– Можно еще купить амулет на Та-Прачане[31 - Та-Прачан – крупнейший в Бангкоке рынок амулетов и талисманов.] – пользы как от хотений.

– Вообще-то, я купила фигурку Пхра Себа, только ты ее не носишь.

– Суеверие это все. Если что-то со мной произойдет, значит камма такая, и никакой талисман ее не изменит.

– Тебе трудно носить амулет? Мне было бы спокойнее.

Джайди хочет посмеяться над предрассудками жены, но видит, что она нисколько не шутит, и потому обещает:

– Хорошо. Раз тебе так спокойнее, буду носить Пхра Себа.