Дети Морайбе

Старик просит богов об удаче. Она нужна даже старому китайцу-желтобилетнику.

3

Эмико потягивает виски, мечтает опьянеть и ждет, когда по знаку Канники пойдет за очередной порцией унижения. В душе она бунтует, но все остальное – то, что с голым животом, одетое в коротенькую блузку и обтягивающую юбку-пасин, сидит и пьет, – бороться за себя не может.

А вдруг все наоборот? Вдруг к саморазрушению толкает другая ее половина, которая так старательно поддерживает иллюзию собственного достоинства, а выживать заставляет тело, этот набор клеток и переиначенных ДНК, эта система, имеющая свои, более сильные и конкретные потребности, – вдруг именно тело и обладает волей?

И не потому ли Эмико сидит здесь, слушает ритмичный стук бамбуковых палочек и завывание пикланга[16 - Пикланг – тайский деревянный духовой инструмент наподобие гобоя.], пока танцовщицы извиваются на сцене, освещенной только светлячками, а клиенты со шлюхами громко подбадривают друг друга? Может, дело в том, что ей не хватает духа умереть? Или ее останавливает собственное упрямство?

Райли говорит, все на свете происходит по кругу: то поднимается, то опускается приливная волна у пляжей Ко-Самета[17 - Ко-Самет – небольшой остров у берегов Таиланда.] или член, когда рядом есть красивая девушка. Райли шлепает подружек по голым попкам, хохочет шуткам новоприбывших гайдзинов[18 - Гайдзин (яп.) – иностранец.] и объясняет Эмико: что бы те ни захотели с ней сделать – деньги есть деньги, и вообще нет ничего нового под солнцем. Очень может быть. Его прихоти не оригинальны, да и Канника, когда причиняет ей боль и требует кричать, тоже не удивляет – разве только тем, что страстно постанывать заставляет не настоящую девушку, а механическую – пружинщицу. Это, конечно, свежо.

«Ты смотри! А ведь совсем как человек!»

Гендо-сама часто повторял ей: «Ты больше чем человек». После секса он гладил ее черные волосы и с сожалением говорил, что новых людей уважают не так, как стоило бы, а самой Эмико очень не хватает плавности в движениях, но тут уж ничего не поделаешь. С другой стороны, разве у нее не превосходное зрение, не идеальная кожа и не стойкие к раку и болезням гены? Как тут можно быть недовольной? Во всяком случае, ее волосы никогда не поблекнут, а старость наступит гораздо позже, чем у Гендо, несмотря на все его омолаживающие таблетки, операции, кремы и отвары.

Как-то раз он сказал:

– Ты прекрасна, хотя и не совсем человек. Тут нечего стыдиться.

– А я и не стыжусь, – ответила она и обняла его крепче.

Правда, было это в Киото, где Новые люди встречались на каждом углу и исправно служили обществу; кое-кого даже высоко ценили. К человеческому роду они, конечно, не относились, но и угрозы для него не представляли, хотя местные дремучие тайцы считают именно так. И уж точно Новые люди – не демоны, какими с кафедр их объявляют проповедники-грэммиты, и не адские твари, у которых нет души, а значит, места в цикле перерождений и жажды обрести нирвану – так говорят лесные монахи-буддисты. Не оскорбляют они своим существованием и Коран, что бы ни думали зеленые повязки.

Японцы были прагматичны. Стареющая нация нуждалась в молодой рабочей силе, а в том, что создали ее в пробирке и вырастили в инкубаторах, греха никто не видел. Да, японцы были прагматичны.

«Может, все дело именно в этой прагматичности, из-за нее ты и сидишь здесь. И хотя внешне ты – их копия, у вас общий язык и только в Киото чувствуешь себя дома, японкой по-настоящему ты никогда не была».

Она опускает голову на руки и размышляет, подцепит ее кто-нибудь или она так и останется до утра в одиночестве. Неизвестно еще, что хуже.

Райли говорит: нет ничего нового под солнцем. На это Эмико заметила ему сегодня, что она – из Новых людей, а их раньше на свете не было. Райли хохотнул, согласился, сказал: «Ты у нас – нечто особенное» – и добавил, что раз так, то как знать – возможно, для нее и нет ничего невозможного. А потом шлепнул пониже спины и отправил на сцену – побыть особенной уже там.

Она чертит пальцем на столе дорожку между намокшими подставками под бокалами с теплым пивом – скользкими и влажными, как тела девушек и посетителей, как ее собственная кожа, если ее натереть лосьоном, чтобы на ощупь (а клиенты щупать любят) та была мягче самого мягкого сливочного масла. Пусть движения Эмико неестественно резкие и механически угловатые, зато кожа более чем идеальна. Зрение у девушки лучше, чем у людей, однако даже с его помощью почти невозможно разглядеть поры на ее коже – такие они крохотные, изящно-незаметные. Оптимальные. Их сделали такими с расчетом на климат Японии и кондиционированный воздух богатых домов, но никак не на местную жару – здесь слишком тепло, а потеть не получается.

Эмико размышляет: если бы она родилась каким-нибудь другим существом, например безмозглым чеширом, было бы ей теперь прохладнее – не из-за уместных здесь более широких пор, а от неспособности думать? Она не понимала бы, что живет в западне удушающе идеальной кожи, придуманной и выведенной в пробирке из коктейля ДНК каким-то противным ученым, который сделал ее кожу вот такой вот мягкой, а остальное – ну уж слишком перегретым.

Внезапно Канника хватает ее за волосы.

Эмико охает, смотрит по сторонам – не поможет ли кто, но ее постоянные клиенты увлечены танцовщицами на сцене и девушками, которые щедро подливают им виски, трутся, сидя на коленях, гладят по груди. Всем работницам этого заведения на нее наплевать. Не вступятся даже самые добродушные – те, у кого джай ди, доброе сердце, те, кому отчего-то симпатичны механические создания, пружинщицы вроде Эмико.

Только Райли, который увлеченно и весело болтает с очередным гайдзином, не сводит с нее старческих глаз, следит за тем, что она будет делать дальше.

Канника снова дергает ее за волосы и стаскивает с барного стула.

– Баи!

Эмико угловатой походкой ковыляет к круглой сцене. Люди тычут пальцами, хохочут над ее рваными неестественными движениями, видят уродца, вырванного из родной среды и с рождения обученного лишь кланяться и подчиняться.

На то, что сейчас произойдет, она настраивает себя смотреть со стороны. Ее учили подавлять эмоции, когда это необходимо. В инкубаторе, где Эмико появилась на свет и выросла, не питали иллюзий относительно того, чем могут заставить заниматься Новых людей, даже самых совершенных. Новые люди служат безропотно.

К сцене она приближается уже как великосветская куртизанка – манерная продуманная походка десятилетиями подгонялась под ее заложенные генами особенности, чтобы подчеркнуть красоту и непохожесть тела. Но толпа видит только рваные движения, а вместо человека – несуразицу, странную куклу, механическое существо.

Ее заставляют обнажиться.

Канника плещет водой – на смазанной маслом коже Эмико капельки поблескивают, как бриллианты, твердеют соски. На сцене приглушенный интимный свет, который исходит только от светлячков, порхающих под потолком. Канника шлепает Эмико по бедру – кланяйся; потом прижигает ладонью по заду – кланяйся ниже, надо выказать почтение этим людишкам, которые полагают, что началась новая эпоха Экспансии, а они – ее авангард.

Клиенты хохочут, машут руками, указывают на сцену, требуют еще виски. В углу ухмыляется Райли, счастливый в роли старого доброго дядюшки, наставляющего корпоративную поросль обоего пола, которая живет мечтами о наживе с транснационального бизнеса. Все как в старые добрые времена.

Канника дает девушке знак встать на колени.

Чернобородый гайдзин с густым моряцким загаром разглядывает Эмико почти вплотную. Их взгляды встречаются. Мужчина изучает ее, как букашку под микроскопом, с большим интересом и с отвращением. Она очень хочет рявкнуть на него – пусть увидит человека, а не кучу генетического мусора, – но вместо этого отвешивает раболепный поклон лбом в деревянный пол и слушает, как Канника на тайском рассказывает ее историю: некогда дорогая японская забава теперь служит здесь – можно поиграть и даже сломать.

Канника поднимает ее рывком за волосы. Тело изгибается дугой, Эмико, ахнув, успевает заметить сначала взгляд бородача, удивленного таким жестоким и унизительным поступком, мельком – толпу зрителей, потолок, увешанный сетками со светлячками. Рука тянет ее дальше назад, сгибает, как тонкое деревце, выставляет напоказ грудь, тащит голову вниз, для устойчивости раздвигает ноги пошире и упирает макушкой в пол. Канника отпускает очередную реплику, зрители хохочут. Эмико, выгнутая безупречно ровной аркой, чувствует страшную боль в спине и шее, кожей ощущает на себе сальные взгляды толпы. Она открыта и полностью беззащитна.

Ее чем-то обливают.

Эмико хочет встать, Канника не пускает, плещет в лицо остатками пива – девушка давится, сплевывает. Наконец хватка ослабевает, она рывком выпрямляет спину и заходится кашлем. Пена стекает по лицу, шее, груди, струйкой бежит к промежности.

Зал хохочет. Саенг торопливо подносит бородачу новый бокал, гайдзин с ухмылкой отдает чаевые. Клиенты веселятся, глядя, как смешно и нелепо эта кукла размахивает руками, пытаясь выбить жидкость из легких. Они видят дергунчика, безмозглую марионетку с прерывистыми жестами. От плавных движений, которым в инкубаторном детстве ее обучала сенсей Мидзуми, не осталось и следа. Силы, заложенные в ДНК, начисто смели всю приобретенную грацию – на потеху публике.

Эмико все никак не откашляется, ее почти рвет пивом, руки выписывают такие фигуры, что ни у кого не остается сомнений – это не настоящий человек. Наконец она делает первый ровный вдох, успокаивает конечности, встает на колени и ждет продолжения издевательств.

В Японии она считалась чудом техники, здесь – всего лишь пружинщица, заводная кукла. Люди смеются над ее диковатой походкой и кривят лица от одной мысли о том, что подобные существа есть на свете. Она для них табу. Тайцы с удовольствием покрошили бы ее в компостные резервуары, где получают метан. Встреть они одновременно ее и сотрудника «Агрогена», еще неизвестно, кто первым отправился бы на переработку. А еще эти гайдзины. Эмико прикидывает, сколько среди них прихожан грэммитской церкви, людей, которые обещают уничтожать любое оскорбление природы – то, что представляет собой пружинщица. И все же вот – сидят и получают удовольствие, глядя, как над ней глумятся.

Канника уже скинула с себя одежду и теперь стоит с нефритовым фаллосом в ладони. Она снова дергает девушку за волосы и валит на спину.

– Держите за руки!

Мужчины тут же подскакивают к сцене, хватают Эмико за запястья, Канника раздвигает ей ноги и вводит член. Та вскрикивает, отворачивает лицо и ждет, когда все закончится. Мучительница видит этот маневр, силой вздергивает голову девушки так, чтобы все видели ее реакцию, и приступает к делу.

Возбужденные клиенты начинают хором считать:

– Нынг! Сонг! Сам! Си!

Канника, к их удовольствию, прибавляет темп. Мужчины потеют, глядят, не отрываясь, кричат – за деньги, уплаченные на входе, они хотят большего. Все новые руки хватают девушку за плечи и лодыжки, давая Каннике свободу действий; та умело заставляет тело Эмико дрожать и извиваться рваными механическими движениями. Люди, посмеиваясь, обсуждают эти подергивания – угловатые и неестественно резкие.

Канника пускает в ход пальцы, играет ими там, куда входит фаллос. Эмико чувствует, что горит от стыда, вертит головой, хочет отвернуться. Мужчины стоят плотным кольцом, глазеют; подходят все новые и вытягивают шеи, пытаясь увидеть хоть что-нибудь. Девушка издает стон. Канника криво ухмыляется, говорит что-то толпе, ускоряет темп и начинает активнее тискать плоть пальцами. Эмико больше не владеет собой: стонет, вскрикивает, выгибается дугой. Тело точно выполняет порядок действий, заложенный учеными. Она может презирать свою оболочку, но контролировать ее не в состоянии – исключено даже малейшее неповиновение. Эмико кончает.

Толпа довольно ревет и хохочет, глядя на нелепые конвульсии, запрограммированные в ДНК на оргазм. Канника тычет в девушку пальцем, будто говорит всем: «Смотрите! Ну разве не животное?» – садится рядом и шипит ей в лицо:

– Ты – ничто, ты всегда будешь ничем. Вот так с вами, япошками, надо, вот так.

Эмико хочет ответить, что ни один уважающий себя японец никогда не сделал бы ничего подобного, что Канника отыгрывается всего лишь на шутке технического гения, на кукле – таком же расходном материале, как японские одноразовые накладки на руль рикши. Но если сказать такое, станет лишь хуже – уже проверено. А если промолчать – все скоро закончится.

Будь она хоть трижды Новый человек, нет ничего нового под солнцем.

* * *

Лопасти больших вентиляторов гоняют по клубу воздух. Налегая изо всех сил на рычаги, их крутят несколько кули-желтобилетников, по лицам и спинам которых стекают струйки пота. Трудяги сжигают калории с той же скоростью, с какой получают их из пищи, но в раскалившемся за день на солнце здании все еще жарко.