Железноцвет

– Виноват, какая двойка? Нева, у нас тут шахтеры прискакали, две команды на комбайнах. Бенгальские огни привезли.

Я делаю паузу. Зоя бросает Весельчака на пол и размалывает берцем, а после гадливо вытирает подошву о край ванны.

– Главный дуболом с ними? – спрашиваю я.

– Никак нет. Атомолета тоже не наблюдаю.

– Ладно, – командую я, – шахтеров задержать. Знаю, что непросто, – добавляю я в ответ на неловкое молчание. – Запудришь им мозги, ночное рандеву назначишь. Как хочешь вертись, но дай мне хотя бы минут пять, ясно? Сможешь – пошлешь потом одного из наших саперов сюда – собрать вещдоки, безотлагательно. Заберете все, что к полу не прикручено. Потом – сразу в гнездо.

– “Безотлагательно”, – фыркает Зоя. Я не обращаю внимания.

– Товарищ комгруппы, эээ…

– Я в тебя верю, Шестой, – говорю я. – В Штаб – как обычно, без меня. Что-нибудь сообразишь, я уверен.

– Принял. Конец связи, – подавленно отзываются на том конце.

Вот так так. Что эти упыри здесь забыли?

– Кого там еще? – интересуется Зоя.

– Драгун. Хорошо хоть Левченко не с ними…

– Еще какие-то чекисты, – бурчит Зоя.

– О, нет. Нет-нет, это совсем не чекисты, – отвечаю я. – Это вообще не люди. Ничего, Шестой их затормозит.

– Это кто? Твой оперативник?

– Стажер. Смышленый паренек. Я снял его с фронтового поезда, выправил ему военник.

Внезапно, откуда-то сзади раздается горестное мычание. Молниеносно развернувшись, мы наводим пистолеты на источник звука. Один из ныряльщиков по-прежнему жив. Он не открывает глаз и не шевелится, а только стонет, протяжно и заунывно. От этого звука у меня неприятно холодеет внутри. Партнер модуля мертв, из двух голов движется только одна.

– Петя, давай скорую вызовем, вдруг… – начинает было Зоя.

– Поздно. Посмотри на него.

На наши слова модуль никак не реагирует, продолжая стонать на одной ноте. Совсем мальчишка, бриться ему точно не приходилось. Ни наколок, ни следов от уколов у него нет. Опустив пистолет, я склоняюсь над ним.

– Кто с тобой это сделал? – спрашиваю я, но умирающий только скулит. – Без толку. Мозги спеклись, – говорю я.

– И чего теперь? Не бросать же его, а? Живой же паренек. Был.

– Нет, – качаю головой я, и извлекаю из рукава свой мультиинструмент. – Ты иди, я сам.

– Отвали, – холодно говорит Зоя и, отодвинув меня, садится на край ванны. – Своих ты тоже – ножом?

– Приходилось.

– Не сегодня.

Раскрыв свой подсумок, Зоя достает из него объемистый шприц в стальной оболочке и встает на колени перед ванной.

– Господи, с шеей-то у него что?

– Мы называем это “флейтой”.

Чуть ниже кадыка, горло парнишки вздувается, и из центра новообразования наружу выступают несколько тонких костяных трубок, плотно прилегающих друг к другу. Совсем свежие, еще не успели разрастись. Поэтому голосовые связки еще работают.

– От чего это у него? – спрашивает Зоя.

– Побочный эффект… препарата, который использовался для его операции.

Не ляпни лишнего. Ей незачем знать, как близко ты знаком с этим “препаратом”.

– Ну ладно. Как вздулось-то все… помоги мне, а? Подержи его голову, пожалуйста, – просит Зоя.

В моих руках парнишка успокаивается, перестает стонать. В отличие от всех остальных, его швы наложены очень грубо, топорно. Зоя выдвигает поршень, набирая полный шприц воздуха. На тощей, покрытой мурашками шее она находит сонную артерию и, проткнув кожу, вкачивает в нее воздух. Мальчишка всхлипывает тихонько, и Зоя, отложив шприц, ласково обнимает его голову.

– Потерпи еще немножко, сейчас пройдет, – шепчет она. – Вот так…

Под опущенными веками, его глаза движутся в последний раз, и его дыхание перестает греть мою ладонь. Проверив его пульс, Зоя встает с края ванной. Подняв голову, я вижу, что недобрые огоньки пляшут в ее глазах.

– Нашла бы я того, кто это с ним сделал… – произносит она, медленно стягивая с себя перчатки, – он бы сам с себя начал шкуру спарывать, лишь бы мне не даться.

– Пойдем отсюда, – говорю я. – Что тут еще сделаешь?

– С радостью, – кивает Зоя.

***

3-я Сталепрокатная быстро заполняется машинами; выглянув из арки, я замечаю два броневика, окруженных тяжеловооруженными драгунами, а на другой стороне улицы – фургончик с надписью “Живые Цветы”.

– Дальше куда, Петь? – спрашивает Зоя, выглянув из-за моего плеча.

– Ты мне скажи, – говорю я. Из бронерубки контрбатарейного радара высовывается чрезвычайно грязный человек, одетый только в болотного цвета берет. Может быть, оператор станции. Увидев драгун, он поворачивается к ним спиной и наклоняется.

– Мы с Аркашей на одном составе прибыли, – говорит Зоя. – Но у него на жэ-дэ узле какие-то дела остались, так что я к тебе одна поехала. Он сказал – встретимся на Площади 10-го октября. 10-го октября… в честь Зарницы, что ли? Я хуй знает, как туда ехать. Туземцы шарахаются – не спросишь.

– Я покажу. Сможешь аккуратно объехать этот табор? – интересуюсь я.

– Мышкой проскочим.

С рычанием, от которого в округе стонут окна, наша ржавая ракета срывается с цепи и, угостив ошеломленных пешеходов парами солярки, проходит поворот, оставляя улицу позади. На повороте я вижу, что табличка с названием улицы снята, а на земле уже лежит новая. Табличка гласит: “УЛИЦА ИМЕНИ АДМИРАЛА РОМАНОВА”.

Я пытаюсь хоть как-то устроиться на жестком сидении. Обстановка в салоне спартанская; под ногами хрустят упаковки от сухого пайка. За Зоиным сидением валяется “Печенег-СП” без приклада и сошек. Пахнет соляркой, синтетической “Победой” и почему-то ароматным маслом. Зоя сразу же снова закуривает. Мне бросается в глаза то, как Зоя держит сигарету: она неуклюже сжимает ее пальцами правой, покалеченной руки. И следы тоже на них. Она не родилась левшой, это точно.

Зоя вполголоса затягивает что-то про рок-н-ролл, под который танцует вся Югославия, потом замолкает и косится на меня одним глазом. Потом снова смотрит на дорогу. Потом чешет стриженый затылок и опять косится.