Боль. Сборник рассказов

Эрнест откинул её на диван в гостиной и вернулся к Даше.

– Из-за тебя мы вчера не могли уснуть! – сказал Эрнест. – Как же ты не понимаешь?! Почему ты такая эгоистичная тварь?!

В это время полицейский сказал, что им придётся ещё платить штраф.

– Господи! Ещё штраф платить? Вы издеваетесь все надо мной?

Он выгнал полицейского из дома. Жену оставил в гостиной, а дочь отправил мыться. Он убрал все лезвия и острые предметы. «Надеюсь, она не утонет в ванной» – подумал Эрнест и направился в её комнату. Он прибил окна дощечками. Успокоился, подышал, взял телефон и позвонил Барабенко. «Сейчас только он в здравом уме сможет поговорить с ней» – поймал себя на мысли Эрнест и нажал на кнопку вызова.

Даша ощущала острую, местами тупую боль в мышцах. Абстиненция охватывало всё тело. Она потирала грубой мочалкой голое, влажное тело. Грязь серыми ручейками смывалась в слив.

(ИЛИ ТРУПЫ?!)

Кровь запеклась на коже грубой корочкой. Она случайно задела мочалкой одну из них, и рана с саднящей болью раскрылась. Тёмно-бордовая струйка крови потекла по предплечью, застыла у запястья и скатилась к пальцам. Капнула с кончика указательного, и вода в душе окрасилась в тёмно-кровавый.

«Я попалась!» – сквозило в уме через множество прочих мыслей. Она направлялась в бакалейную лавку, чтобы там… купить верёвку. «Господи, какой позор попасться полиции. Ты провалила задание!».

Почему люди решаются на самоубийство? Она задавала этот вопрос, лёжа с лихорадкой в холодной сырой камере. В итоге Даша пришла к выводу, что главная причина суицида – безысходность. Жуткая безнадёга.

Однажды немецкие солдаты, которые пытали красных партизан, решили провести опыт. После одной из пыток они оставили в камере револьвер. Таким образом, у партизан возникала дилемма: либо застрелить однополчан и самого себя, либо напасть с револьвером на немцев. Партизан спрятал револьвер за пояс. Он размышлял, какой вариант будет лучше. Наутро пришёл немец и обнаружил не партизан, воинственных и отверженных, а их трупы. Они застрелились. В каждой черепушке зияла огромная дыра от пули. А на стене засохло розовое месиво – мозги. Итоги опыта таковы: ситуация была такой безысходной, безнадёжной, что партизаны выбрали наименьший путь сопротивления. Безысходность. Безнадёга.

Оказать ли сопротивление жизни, начав всё с чистого листа, либо умереть от безысходности?

Дашу сводила с ума хотя бы одна мысль о новой жизни, с чистого листа. Она ступила на путь самоубийства, значит, нельзя вернуться обратно на полпути, когда она проделала такой длинный путь. «Участь слабых пойти наименьшим путём сопротивления: спиться, пуститься во все тяжкие и совершить суицид» – говорили многие мудрые люди. Но какая жизнь у Даши? Безысходность, безнадёжность, обреченность на покрытую мраком жизнь. Этот тот тяжёлый случай, когда человеку просто нечего терять. Его жизнь пуста и бессмысленна. И нет спасения, лишь смерть…

Юра считал свой пульс. Он отметил, с какой бешеной скоростью билось сердце. Оно стучало и стучало, и Юра с отчётливостью слышал эхо в ушах. Замирающий громогласный стук пронизывал барабанные перепонки. Не свернуть ли с дороги и купить успокоительное? Спросить фармацевта о лекарствах против сердечно-сосудистых заболеваний?

(тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук!)

Юра вытащил платок и вытер наступивший пот на лбу. На ткани платка осталось тёмное, едкое пятно. В один миг Юре показалось, что клякса – сгусток бордовой крови. Вот, на ткани, пропитанном солями и металлами, пятно чернеет и становиться бордовым. Пятно – сгустившаяся кровь с завитыми концами. Юра выкинул платок, и тот по мановению холодного ветра полетел на тротуар. Сидящий на ступеньках нищий, просящий милостыню, откинул бумажный стаканчик с пятью звонкими рублями и взял платок. Он отсморкнулся туда, и платок превратился в тёмно-зелёный влажный ком. Нищий откинул испорченную ткань. Когда он остановил взгляд на платке в преддверии высморкаться, цвет пятна оставался тёмным, но не бордовым.

Юрий нашёл нужный подъезд. На втором этаже он выдохся, почувствовал, как кровь застывает в венах. Этот кровяной протест лимфоцитов и гемоглобина выражался пульсирующей и колкой болью в ногах. Тромбоз. Следовало соблюдать рекомендации врача о ходьбе и занятия спорта. На третьем этаже червлённая надпись с цифрой «3» внезапно вспыхнула насыщенно-багровым цветом. Сияние кровавых оттенков сложилось в калейдоскоп причудливых огней. Кровь на платке. Учащённое сердцебиение. Алая надпись, вспыхнувшая Жар-Птицей. Это видение длилось менее пяти секунд. Когда Юра поднимался на четвёртый этаж, сияние показалось ему сном. Видел ли он вообще причудливое зрелище? Или это иллюзия его лихорадочного разума?

– Это уже не так важно, главное я поднялся благополучно на че… четвертый этаж,  – пробормотал он и позвонил в дверь.

– Ага, Юрий, – за порогом появилось измождённое лицо Эрнеста.

Теперь он стал ещё сильнее походить на Майкла Фассбендера. Усталость так подходит к лицу Эрнеста. «По крайней мере, состарившись, он не только не потеряет красоту, но и увеличит её. Олд-мэн в разгаре сил» – и на удивление, когда Юре чудилась всякая хрень, связанная с кровью, он не нашёл в нагрянувшей мысли что-то неуместное. Отнюдь, когда ты сходишь с ума, подобные замечания сохраняют рассудок.

– И я вас рад тоже… – сказал Юра.

– У вас лицо…

– И у вас…

– Не важно, входите, – ответил Эрнест и пустил Юру в дом.

Обстановка в доме угнетала. Семейный очаг угасал. Настенные часы остановились, и Юра мог благодарить Бога за это. Он бы не вынес въедливого, монотонного тиканья. Когда Юра спал один в доме, будучи ребёнком, так ему надоедало. И пугало. Ему чудилось, что за этим однообразным тиканьем скрывается монстр. Что это он издаёт клацанье мелких, но острых зубиков. К компании страха и ночной паранойи присоединялась и бессонница.

– Может, чая перед сеансом… не знаю, перед каким сеансом… Ну, короче… Перед тем, как вы с ней встретитесь?

– Э, не надо. Я б… хотел встретиться с вашей женой. Где оно… то есть, она? – последние две фразы слетели с губ на автомате. Возможно, угнетённая обстановка дома заставила его спросить о жене Эрнеста.

Дом начинает пугать, когда его лишают человека, на фанатизме ухаживающего за ним. Если впустить в холостяцкую хату неистовую хозяйку, то прежний антураж мужицкой независимости и минимализма исчезнет. Дом начнёт пугать людей, которые помнили его холостяцкой берлогой. Также и с этой квартирой.

Юра зашёл в гостиную. На диванчике сидела, скрестив ноги, жена. Она читала книгу. На щеке была красная отметина от ладони. Кровь будто застыла в этом месте и циркулировала с особым упорством. Внезапно Юрий стал замечать только красный цвет. Красный цвет: то на ковре, то на вазе, то на телевизоре, то на подушке, то там за окном, то в глазах жены Эрнеста. Её глаза, устремлённые на газетные страницы книги, налились багровым оттенком. Стоп, а разве у неё не карие глаза? Почему они вмиг стали кровавыми?

(КРОВЬ ЮРА КРОВЬ КРОВЬ ЗА КРОВЬЮ КРОВЬ КРОВЬ КРОВЬ КРОВЬ ХАХАХХА)

Он ощутил подкативший в глотке металлической привкус…

(крови?)

чего-то желчного.

А жена не обращала никого внимания на него. Она перелистывала страницы книги, и их бумажный шелест врезался в уши Юры. Этот нескончаемый шорох вклинился, застрял и раскрылся цветочным тюльпаном. Юра мигом вышел из гостиной. Дыхание стало тяжёлым. Страх перед тиканьем часиков сменился шелестом страниц, стал этакой заменой и дополнением застывших стрелок.

– Ну, что? – Эрнест ждал на кухне с чашкой чая.

В таком психоделическом хаосе жил Эрнест. Средь нескончаемого потока безумия и помешательства, он сидел в позе лотоса, медитируя. Юра вытер лоб. Пот на ладони заблестел в свете лампы и почернел в кровь. Никогда с ним такого не случалось, чтобы череда событий, вызванных одной девочкой, сводило его с ума.

– Она в ванной. Я проверял, когда вы стояли в гостиной и таращились на мою жену.

– Я не таращился, ей-богу.

– А мне кажется, что таращились. Что с вами, Юрий? Где ваша красноречивость, которую вы показывали на семинаре? Где цитирование афоризмов Шекспира?

– В уме нечутком не место шуткам, – единственное, что смог вспомнить Юрий.

Оба рассмеялись, но смех утих, и в доме воцарилась тишина. Последние десять минут казались сумасбродным столпотворением, где главный герой в буквальном смысле видит кровавые видения, а второй просит зачитать Шекспира; в итоге оба хихикают, надирая животики. Шутки кончились

Юра чувствовал нарастающую тревогу. Он пытался отсрочить встречу с Дашей, то разговаривая с Эрнестом, то уставаясь на белую скатерть стола. Тянул время, посматривая на часы, но замечая, что они остановились. Юра не сталкивался с подобным угнетающим чувством. Он всегда тянулся скорее встретиться с ребёнком и решить его злободневную проблему. Жаждал помочь ему. Но не в случае с Дашей. Почему? Он не мог найти ответа.

Юра перевёл дыхание. Время не резиновое, и он не может вечно стоять с Эрнестом. Юра вытер пот со лба. Он повернулся к коридору:

– Я пойду.

– Да-да, идите.

Даша услышала стук в дверь. Вода бежала по телу, грязь смылась, но осталась в душе.

Учёные-радисты рассказали, что журчание воды в ванной может спроецировать мелодию звонка. Из этого сделали вывод: упругие волны звука настолько неопределённы, что могут показаться человеку музыкой. Звук – обманщик. Ум – обманщик. Вернее ум обманчивее, чем звук, потому что из-за ложного восприятия мы видим одно, а различаем другое. Смотришь на особое преломление света, а кажется, что видишь призрака. Конечно, можно обмануть и сам ум, но как?..

Для Даши обмануть ум – это сделать жизнь осмысленной. Начать с чистого листа.

Стук продолжался. Стук? Вдруг это журчание воды о мрамор ванны издаёт нечто похожее на стук? Даже невкусный пудинг закрытыми глазами можно превратить в кухонный шедевр. Интересный факт: вкус блюд улучшается, когда ешь его с закрытыми глазами. Она закрыла глаза, откусила палец. Зубы вонзились в плоть – в увлажнённую, сморщенную кожицу. Кровь брызнула в зубы. С закрытыми глазами кровь напоминает варёное яйцо, причём неплохого вкуса.

Обманывать ум? Или ум обманывает тебя? Тебя обманывают, или ты обманываешь людей?