Дом там, где твое сердце

Обретённый ею муж нерешительно остановился возле кровати. Он бы и сел, но не было приглашения со стороны Элизы.

– Bebis, я не желаю тебе горя или зла…

– Что значит это слово? – заинтересовалась девушка. Под глазами у неё ещё не прошли заметные синяки, и лицо осунулось, но она всё-таки выглядела жизнерадостной и восхищённой каждой минутой открытия мира.

Марис не удержался. Лёгким касанием провёл по её щеке. И Элиза не отшатнулась.

– Моя маленькая девочка. Моя… любимая.

Возражений не последовало. Девушка даже закрыла глаза. Слабая улыбка изогнула её губы.

– А может, – мечтательно проговорила она, – не такое уж оно и плохое, моё будущее?

Глава 27

Возвращение девушки-иностранки домой вызвало всплеск надежд парижской прислуги, что их увольнение состоится не сейчас. Хозяин дома не стал их разочаровывать, распоряжения были уже отданы управляющему. Зато искренне радовалась длинноногая девочка, похожая на жеребёнка. Она говорила без умолку на иностранном языке и всё пыталась повиснуть на шеях приехавших. Марис решительно отодвинул её.

– Рене, с этого момента ты говоришь только по-французски. Следи за своими манерами. Помнится, ты хотела остаться в Париже навсегда.

Мощный намёк дошёл в конце концов и до Ренаты. Та сникла, отошла в сторону. Сестра не бросилась на её защиту, она смирно стояла в кольце рук Мариса и с благожелательным любопытством оглядывалась по сторонам. Повязка на голове, из-под которой торчали коротко остриженные волосы, делала её похожей на мальчика из трущоб. Лиз выглядела странно – и вела себя странно. Она без страха улыбалась Марису – Марису Стронбергу! – и постоянно поглядывала на него.

Хозяин дома пощёлкал пальцами:

– Прошу внимания, месье и медам! Я намерен сделать важное сообщение.

Прислуга переглянулась, шум стих.

– Вы знаете, что мадемуазель Алис, – Лалие крепче обнял девушку перед собой за плечи, – жила в этом доме некоторое время, но её положение оставалось загадкой для вас. Мы… ожидали важного известия, прежде чем сделать оглашение. Ныне же настал час. Госпожа Алис – моя супруга, мы обвенчались перед приездом сюда, и она стала вашей госпожой.

Движением руки он умерил вздохи и восклицания.

– Однако случилась беда. Госпожа Алис пострадала от несчастного случая и забыла своих родных и знакомых. Прошу вас учитывать эту сложность, прислуживая ей. Эжени, – он пальцем поманил экономку, та присела в книксене, – я прошу вас сделать маленькие карточки и пришить их к платью слуг. На карточках написать имя каждого. Мадам не должна испытывать неудобства. А теперь все могут возвращаться к работе.

Мельком Марис заметил Ренату, та забилась в угол и взглядом, полным недоверия, возмущения, следила за ним и за сестрой. Элиза прикрыла глаза, она с каждой минутой сильнее опиралась на него, и было заметно, что силы покидают её.

– Эжени, перенесите вещи госпожи в мои комнаты. Подготовьте постель, мадам надо лечь.

Экономка бросилась по лестнице вверх, а Марис подхватил Элизу на руки.

– Сейчас будем отдыхать, дорогая. Ещё минутку терпения.

– Эй! – настойчиво позвала Рената из своего угла. – Ты хочешь поселить Лизу…

Не поворачивая головы, Стронберг отозвался:

– Подожди меня в кабинете прямо сейчас. Я не бегаю от разговора.

Любимая женщина в свежей рубашке, довольно мурлыкая, свернулась клубком в его постели. Что может быть прекраснее? Купаться в ванне Марис Элизе не позволил, не вполне готовый увидеть её нагой, но влажной тканью горничные тщательно обтёрли её тело, накормили воздушным омлетом и круассаном с чашечкой молока. Потом покинули спальню, возвращая хозяину дома право общения с женой. Время до этого мига он использовал с толком, с сестрой Элизы надо было переговорить.

Рената начала с возмущения.

– Ты сказал неправду, я же знаю! Не было никакого венчания!

Стронберг плотнее закрыл дверь кабинета.

– А вот теперь шведский язык будет уместнее. Значит, так, милое дитя, – он придвинул тяжёлое кресло так, что оно встало напротив дивана, и сел в него, почти уткнувшись носом в нос Ренаты, – ты одна в этом доме знаешь. Венчания действительно не было, но будет, как только я придумаю причину повторного проведения обряда для твоей сестры. Она ударилась головой и не помнит ни тебя, ни меня, ни проклятого Ресья. Я сделаю всё, чтобы она и не вспомнила много-много лет. Пока же я собираюсь жить с Элизой как с женой, надеюсь подарить ей детей и счастье. Преграду в твоём лице, поверь, я преодолею. Ты можешь стать моим союзником, помогать мне и остаться жить здесь – или завтра же отправиться в школу для девочек при монастыре далеко отсюда. Уговаривать и носиться с тобой, Рената, я не буду. Взрослая девушка, думай сама.

Сестра Лиз решала недолго:

– В школу я хочу, но чтобы в Париже и возвращаться домой на праздники. И если Элизу будут звать Алис Лалие, то моё имя пусть будет Рене. И потом ты найдёшь мне мужа.

Девчонка была очаровательна в своей продажности, и Марис лишь улыбался, сдаваясь на все её условия.

Десять минут спустя он появился в дверях спальни, да там и остался надолго, любуясь спящей девушкой. Элиза Линтрем в его постели… исполнение его мечты. И что его так зацепило в этой капризной, не слишком образованной крестьянской девчонке? Его, который укладывал на своё ложе дам высшего света. Грамотно разыгранная карта недоступности. А впрочем, была ли особенная разница между селянкой и герцогиней? Заносчивости Элизы могло хватить на весь высший свет. Герцогиня была бы благодарна за предложение руки и сердца от человека, которым он стал, а вот крестьянке не угоден, поди же!

Хорошенькая… нет, просто красавица даже с бинтом на голове, из-под которого топорщатся отрастающие белые прядки. Любимая… желанная… Как различить желание и любовь? Нет, свою жизнь за Элизу он бы точно не отдал. А вот за их детей… Совсем скоро придёт время поработать над этим вопросом.

Девушка шевельнулась, с досадой на его медлительность вздохнула во сне. Во сне ли? Ресницы чуть-чуть дрожали, губки старались сдержать лукавую улыбку.

Марис не двигался, ожидая.

– Ну, что смотришь? – рывком откинув покрывало, Элиза села. Консервативная рубашка, в которую её обрядили, скрывала тело надёжнее монашеского обета. Впрочем… Марис помнил. Помнил тело до последнего изгиба, попку, бёдра, грудь, и рассчитывал очень скоро обнажить его. Скрывать подобные прелести – свинство и эгоизм.

– Смотрю на своё.

Элиза ожидаемо взметнулась. Она могла лишиться памяти, но не характера.

– На мне есть твои печати?

– Могу расписаться, где укажешь, – любезно предложил Марис.

– Ах, мой остроумный супруг! – Элиза прищурилась. – Присядь-ка рядом, – она похлопала по кровати, – да расскажи о себе.

– О себе? Не о тебе?

– Себя я потихоньку сама узнаю. Был ли ты добр ко мне? Любишь ли, заботишься?

– Легче о дикой крапиве позаботиться, чем о тебе!

Лиз удовлетворённо улыбнулась.

– Ну вот, а говорил – ангел и любовь всей жизни.

– Ведьма ты, – совершенно искренне отозвался мужчина. – Однако я послушен воле богов. Раз уж Аллаху было угодно назначить тебя мне в возлюбленные, буду смиренно нести кару и груз.

Любимая женщина выразительно провела ногтями по одежде на его груди. Невольно Марис улыбнулся. Чертовка! Она раздражает его, подобно компрессу с ядом мавританской ехидны, и исцеляет от тоски, сожалений, меланхолии. До сожалений ли, когда не знаешь, на каком шаге и под какой ногой рванёт эта соблазнительная бомба!

– Я люблю тебя.