Друзья и недруги. Том 1

– И все же тебе надо было обнаружить себя, – тихо сказал он.

Мартин с трудом повернул голову, посмотрел на Робина и усмехнулся:

– И тогда бы она не сказала того, что сказала, а я так бы и не знал, что она по ночам представляет тебя на моем месте. Ради этого, Робин? Думаешь, я был бы счастливее, не услышав ее признаний?

– Думаю, что со временем все могло бы измениться в лучшую сторону.

– Нет, – протянул Мартин и одним глотком допил остававшееся в кубке вино. – Я, конечно, не стану ей говорить, что слышал ваш разговор, но ничего не изменится, Робин. Для счастливых перемен мне надо стать тобой или хотя бы отчасти похожим на тебя.

– Я должен в чем-то оправдываться? – спокойно спросил Робин.

Мартин угрюмо усмехнулся:

– В чем? В том, что ты такой, какой есть?

Тяжело вздохнув, он улегся головой на стол и тихо захрапел. Вилл и Робин подняли его и перенесли на застеленный овечьими шкурами пол.

– Пусть проспится, – проворчал Вилл и, не сдержавшись, в сердцах добавил: – Одно слово: упрямая ослица!

– Два слова, – хмыкнул Робин. – Но я согласен с обоими. А теперь идем во двор – надо поговорить.

Бросив взгляд на Мартина, Вилл сказал:

– Он крепко спит и ничего не услышит. К тому же Мартин – наш друг.

– Мне надо рассказать тебе о Клэр, – ответил Робин, и Вилл, взяв брата за локоть, сразу же вышел вместе с ним из дома.

Робин открыл Виллу, где Эдрик нашел новый приют для Клэренс, рассказал все, что узнал от него о Гае Гисборне, и закончил тем, что и ему, и Виллу надо покинуть Локсли, не искушая судьбу. Вилл, запрокинув голову, долго смотрел в ясное, очистившееся от туч и промытое дождем небо и раздумывал над словами брата.

– Я никогда не заблуждался на счет сэра Гая, – наконец сказал он. – Мне понятна твоя тревога, Робин, но именно сейчас для нее нет оснований. Гай так долго и истово добивался твоей дружбы, что сдержит данное слово ради того, чтобы наконец получить то, о чем так долго мечтал.

– А когда он поймет, что я не могу исполнить его мечту? – усмехнулся Робин. – Как он поступит?

Вилл неопределенно пожал плечами в ответ:

– Робин, ты вправе располагать собой, а я должен быть подле тебя. Но сегодня я прошу тебя о снисхождении. Лиз утром сказала, что ждет ребенка. Как я могу взять ее в дорогу, да еще не зная куда?

– А я не могу оставить вас, – твердо сказал Робин. – Если я покину Локсли один, то не буду знать покоя от тревоги за тебя, Элизабет и Дэниса.

Прикусив губу, Вилл недолго подумал, потом вдруг рассмеялся и потрепал Робина по плечу:

– Иди домой и поспи с дороги. А вечером приходи ко мне, и мы все толком обсудим.

Робин так и сделал, но вечером, подходя к дому брата, с удивлением увидел, что улица полна народа. Возле дома Вилла собрались все жители Локсли – не только мужчины, но и женщины.

– Что означает этот сбор?! – недовольно спросил Робин Вилла.

Ответил ему Эрик. Подняв руку, он добился полной тишины и обратился к Робину:

– Вилл все рассказал нам, Робин. Это правда, что ты решил покинуть Локсли только потому, что здесь побывал Гай Гисборн и узнал, что ты жив?

Эрик вопросительно посмотрел на Робина, и тот молча кивнул, бросив на брата многообещающий взгляд.

– Тогда послушай нас, – продолжил Эрик. – Ты не для того дал нашим мужчинам оружие и обучил владеть им, чтобы теперь покидать нас. Твой отъезд означает неверие в то, что мы сумеем защитить тебя, случись беда. Если ты не веришь в нас, то к чему обучал? Зачем тратил деньги и время?

Мужчины селения подхватили слова Эрика стройным согласным гулом. Теперь уже Робин вскинул руку, прося тишины.

– Дело не во мне, – сказал он и вновь метнул на Вилла сердитый взгляд, догадавшись, что именно брату он обязан общим протестом. – Я не хочу навлечь опасность на Локсли, если Гай Гисборн все-таки откроет шерифу, что я жив и где меня отыскать.

– О какой опасности ты толкуешь?! – воскликнул отец Алана Патрик. – Мы вольные люди! Наша земля не принадлежит ни Гисборну, ни шерифу, подати мы платим исправно. Для нас нет никакой опасности, но для тебя она есть. Видит Бог, Робин, если ты в душе считаешь, что мы отступим перед ратниками сэра Рейнолда и позволим тебя захватить, тебе должно быть стыдно. Мы считали тебя больше своим другом, чем графом и лордом!

Как ни тревожно было на душе у Робина, его тронуло такое единодушие жителей Локсли.

– Останемся, брат, – негромко сказал Вилл, мгновенно уловив в Робине сомнение в назревавшем решении. – Со дня встречи с сэром Гаем прошла почти половина месяца. Если бы он выдал тебя сэру Рейнолду, тот на следующий же день прислал бы в Локсли если не ратников, то наемных убийц.

Робин решил остаться.

****

Дни шли, Гай о себе известий не подавал, в селении не видели чужих и подозрительных людей, и тревога Робина понемногу умерилась. Умерилась, но не исчезла, словно котенок, который спит, свернувшись клубком, но то и дело во сне выпускает острые коготки.

Теперь, когда Клэренс больше не было в Локсли, проживание Эллен в доме Робина могло вызвать толки. Эллен прекрасно понимала это, но помалкивала, надеясь, что Робин не вспомнит о приличиях. Но он вспомнил, и на следующий же день предложил ей вернуться в собственный дом. Ей ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Дни Эллен по-прежнему проходили в доме Робина, занятые домашними заботами, но ее ночи стали одинокими. Очень редко он позволял ей вечером остаться, и никогда не приходил в ее дом сам. Эллен безумно тосковала по жарким ночам с ним, оставшимся в прошлом. Ей отчаянно не хватало его объятий. Из неопытной женщины, боявшейся домогательств и брезговавшей делить ложе с мужчиной, он воспитал в ней искушенную, страстную и пылкую любовницу, не смущавшуюся ни одной прихотливой любовной фантазии.

Она могла бы подыскать себе мужа, ведь была хороша собой и молода. Но ей никто не был нужен, кроме Робина. Она любила его страстно и самозабвенно. Днями ее сердечная тоска утолялась его обществом, а ночами Эллен рыдала в подушку, чувствуя, как горит всем телом, жаждущим именно его ласк. Понимал ли Робин, что происходило с его верной подругой и служанкой? Наверное, понимал, потому что, когда тоска Эллен становилась особенно нестерпимой, оставлял ее ночевать и, отмахнувшись от возможных сплетен, дарил ей себя без остатка, не давая уснуть до утра.

– Нел, так нельзя изводить себя, – однажды сказал он, когда она, склонив голову ему на плечо, лежала в его объятиях, боясь уступить сну хотя бы мгновение рядом с ним. – Тебе следует выйти замуж. Мужчины на тебя заглядываются, и стоит тебе только выразить намерение покончить, наконец, с твоим затянувшимся вдовством…

Эллен не дала ему договорить, мягко накрыв его губы ладонью, и Робин, вздохнув, поцеловал ее руку, прекратив увещевания.

****

Минула весна, а в июне в дом Вилла пришло горе. В течение последних двух лет Барбару то и дело мучила лихорадка. Робин приходил на помощь, когда болезнь укладывала ее в постель, между приступами заставлял пить укрепляющие отвары. Барбара подчинялась, глядя на Робина с ласковой снисходительностью, приводившей его в раздражение.

Однажды он не выдержал и резко сказал:

– Вы хотите поправиться? Вспомните: у вас есть семья! Сын, невестка, внук. Неустанная скорбь истощает силы.

Барбара печально усмехнулась в ответ:

– Да, мой лорд, я не стану скрывать, что в сердце продолжаю оплакивать графа Альрика. Но ты ошибаешься – дело не в скорби.

– Тогда в чем?

На это она предпочла промолчать.

Робин с тревогой наблюдал, как лихорадка приступ за приступом истощает силы Барбары. Она заметно осунулась, похудела. Элизабет тоже встревожилась и принялась готовить для свекрови самые разнообразные блюда, а во время трапез с мягкой настойчивостью уговаривала больше есть. Барбара старалась не огорчать невестку и скрывала пропавший аппетит, не давала себе спуску в домашних делах, хотя Элизабет перехватывала из ее рук любую работу, оставив ей лишь шитье и вязанье. Но лечение Робина и заботы Элизабет никак не могли привести к исцелению. Каждый приступ был сильнее и беспощаднее предыдущего. В начале июня Барбара снова слегла, и что бы ни делал Робин – один или с помощью Эллен – лихорадка не отступала.

– Придумай что-нибудь! – умолял его Вилл, с отчаянием вглядываясь в бледное до прозрачности лицо матери.