Жан Дю Шан. Тысяча земных лет

Капитан вдруг возомнил, что я не сойду на неизведанном острове и передам ему право на жизнь Джанило. Он ошибся, я без тени сомнения погрузился в шлюпку и гордо взял вёсла. Джанило сел напротив, его руки были связаны, он не смотрел на меня. Он лишь сердито увёл взор в сторону.

Я развязал ему руки и сказал, что отныне он свободен и мы в равных условиях, он ударил мне по лицу. Что ж, я этого достоин, я это заслужил, как и люди подобные мне.

Как странно, что раньше я не замечал, как тяжко приходится рабам. Я даже и не задумывался над тем, какие ужасы происходили на плантации, благодаря которой моя семья имела свои богатства.

Сидя в одной лодке с человеком, который испытывает ко мне ненависть всем своим нутром, мне стоило бояться. Но страха не было, я вдруг узрел в нем человечность, большую, чем в ком либо, великую человечность. Он познал страдания и боль. По неизвестной мне причине, я предпочел разделить с ним его участь.

4 марта 1639 год

Джанило меня не покинул, он заявил мне, что отныне я его пленный, но дал мне право на побег, чтобы я считался беглецом. Я же решил держаться с ним, так у меня будет больше шансов на выживание.

Он весьма грубый, пожалуй, таким и должен быть человек, жизнь которого, была наполнена страданиями.

Мы долго блуждали в джунглях, в поисках пристанища. Мы вовсе не разговариваем, да и сомневаюсь, что ему найдется, о чем поговорить с человеком, который причинил ему столько боли. Мне кажется именно таким он меня и считает, хотя я не имею никакого отношения ни к плантациям, ни к рабам, разве что я пользовался всеми богатствами, полученными при помощи насилия творящегося там.

Мой отец редко говорил мне о плантациях, но я запомнил лишь то, что многие люди умирают от голода и нищеты, не являясь рабами, а рабы моего отца были сыты. Да, они много работают, но они продолжают жить, хоть жизнь их столь тяжка. Ещё он говорил, что поступает плохо, чтобы нам было хорошо. Возможно, он понимал, насколько этим людям тяжело живется.

5 марта 1639 год

Сегодня я видел красивую птицу, у неё длинный желтый клюв с красным носом. Птица села на плечо Джанило вовсе его не испугавшись, Джанило даже не предал этому значения, продолжил идти, прорубая нам путь. Птица села, будто на ветку, почесав голову лапой, издала удивительный звук и улетела прочь, продолжив издавать звук.

Мы нашли пещеру, по стенам которой стекает вода. Я умываюсь её прохладой. Пещера очень глубокая и в ней очень темно, боюсь представить, какие тайны она в себе хранит.

Мы с Джанило вовсе не разговариваем, сидим возле костра и наблюдаем, как догорают дрова. Хоть я и пытаюсь с ним заговорить, он лишь бросает на меня суровый взгляд, и я понимаю, что беседа не состоится.

Блуждая в джунглях, я выбросил почти все свои вещи, чтобы было легче передвигаться. Осталось немного одежды, бумага и чернила. Джанило не одобряет то, что я делаю заметки.

6 марта 1639 год

Я окинул взором горизонт, блуждая по пустынному пляжу, я вдруг обратил внимание на то, как чайки парят наперекор ветру. Расправив крылья, они будто зависают в воздухе, а порывы ветра не позволяют им лететь дальше. Сейчас я желаю уподобиться птице и улететь к Натали, сесть возле её окна и слушать её пение, глядя в её прекрасные глаза.

К сожалению, время моей встречи с ней мне отныне неизвестно. Я размышляю о том, что мог бы сейчас находиться на корабле и ждать скорейшей встречи. Так и было бы, если я отдал Джанило в руки капитана. Но я предпочел сохранить ему жизнь, тем самым продлив разлуку с Натали. Пусть он даже не оценит этого, главное, что совесть моя останется чиста.

9 марта 1639 год

Темные тучи стянулись над нашими головами, заслонив небо. Теперь над нами простирается грохочущая мрачная пелена. Вот уже два дня не стихает буря. К счастью пещера охраняет нас от нависшей грозы.

Ветер к нам не залетает, хоть снаружи завывает и вода к нам не заходит, хоть снаружи она бродит.

Сегодня Джанило сказал мне, что сегодня ночью он проникнет на корабль, чтобы завершить там некое дело. Он предложил мне либо пойти с ним, либо попрощаться. Сбежать я от него не могу, так что, отныне мы в одной лодке и грести нам предстоит вместе.

14 марта 1639 год

Быть может, многие меня сочтут глупцом, если я поведаю им об этих невероятных событиях, что довелось мне созерцать.

Вечером, того же дня, мы с Джанило оправились в путь. Шлюпка нас ожидала на мысе, плавно перекатываясь на волнах. Джанило рассчитал всё таким образом, что течение, несло нас прямо к кораблю, нам оставалось только вёслами поправлять курс. Нас не пугали ни волны, ни ветер, ни бушующая всюду гроза. К тому времени, пока мы достигали нашей цели, буря усилилась, и раскаты грома становились все громче. Волны поднимали нас все выше и каждый раз, мы будто с них обрушались вниз. Если бы Джанило не привязал нас канатом, мы бы точно вылетели и отправились на встречу с акулами.

Настигнув корабль, Джанило уперся веслом в его борт, избежав удара. Мы бесшумно проникли на пушечную палубу. Правда, я едва смог удержаться, чуть не упав в океан, Джанило вовремя меня подхватил.

Мы были крайне аккуратны, пробирались среди спящих в гамаках моряков так тихо, что шепот ветра мне казался криком. Я чувствовал, как в моей груди бьётся сердце, и каждый раскат грома предвещал собой чьё-то пробуждение, но моряки напились рома и заснули, а волны их укачали.

Добравшись до трюма, мы обнаружили, что охраны нет. Но были начеку. Путь был свободен. Спустившись вниз, мы устремились вглубь трюма, как оказалась, в трюме был ещё один этаж, так далеко я ещё не заходил.

Внизу царила кромешная тьма, но приближаясь, я видел, как кругом загорался свет разных цветов. Сперва, тускло, едва заметно, а затем, стало видно чёткие образы, это были обезьяны разных цветов. Обезьяны, чья шерсть светилась разными цветами! Это просто невероятно! Они, покорно сложив головы, сидели в своих клетках. Когда Джанило начал их освобождать они не бросились в бегство, они тоже начали отпирать клетки, даруя свободу себе подобным.

Но в большем восторге я был, когда услышал человеческую речь из уст одной обезьяны, шерсть которой светилась, синим цветом. Она тихо поблагодарила Джанило за дарованную свободу, это была девочка с тонким изящным голосом. Я просто обомлел я удивленно раскрыв рот молча следил за происходящем.

Джанило вновь привел меня в чувства, отвесив мне крепкую пощечину. Никогда к этому не привыкну.

Возможно, стук бьющейся о борт шлюпки кого-то смутил, но на палубе раздался сигнальный колокол. Послышались шаги, команда была поднята по тревоге. К тому времени все сорок семь обезьян были на свободе.

Выхода из трюма не было, если бы взорвали стену, то остальные животные могли пострадать, мы решили прорываться. Я не думал о том, что впереди нас будут ожидать, полторы сотни матросов.

Джанило первым устремился на верхнюю палубу, я бежал следом, обезьяны мелкими, но частыми шагами бежали за нами. Он, выбежав на палубу, без единой мысли, без единого сомнения, бросился в бой, в полусонную, полупьяную толпу, в которой все до единого его страшились.

Началась рукопашная драка, я то и дело наблюдал, как Джанило сокрушает всех, кто, попадался ему на пути, я сторонился его, опасаясь, стать жертвой его неистовой ярости. Я в схватке, как и остальные, старался себя защитить. Джанило без устали наступал, будто вовсе, невзирая на полученные удары, бил своими огромными и крепкими кулачищами. Обезьяны набрасывались на моряков, избивая их крохотными лапами. Моряки отбивались от множества низкорослых противников, которым удавалось сбить их с ног.

Те, кому удавалось его ударить, были тут же повержены. Любой удар, достигавший Джанило, словно наполнял его силой, он становился свирепей самого дикого зверя. Когда на палубе безмолвно лежали больше дюжины моряков, команда в ужасе содрогнулась. Нас окружили, но отстранились от нас, никто не смел, вступить с нами в бой. Я видел ужас в их глазах, вселяемый той силой, которой Джанило был наделен. Они боялись его больше смерти.

Раздался выстрел. Я подумал о том, что неужели кто-то додумался выстрелить, и нам предстоит встретить смерть, будучи расстрелянными. Разумеется, если бы мы там погибли, я бы уже не смог сделать этих записей.

Как оказалось, капитан выстрелил из своего мушкета в Джанило. Он целился ему в голову и попал в левый глаз. Тот даже не пошатнулся. Команда смотрела, как пред ними гордо стоит, безумно улыбаясь, свирепый воин. Сами скалы дрогнули от его вопля, который он изверг. Он бросился на капитана и ударил его кулаком в шею. Казалось, его удар способен отсечь ему голову, но капитан, поджав плечи, упал и начал дергаться и кряхтеть.

Джанило стоял над падшим капитаном, прикрыв ладонью раненый глаз. По его щеки стекала кровь. Он прекратил безжалостно биться, сперва, лишь стоял, глубоко дыша и яростно глядя на напуганных матросов оставшимся глазом, затем разбежался и прыгнул за борт. Я и обезьяны устремились за ним.

Лишь глядя на приближающуюся поверхность океана, в моей памяти просочилась страшная мысль о том, что я не умею плавать. Оказавшись под водой, я почувствовал, как моя одежда стала тяжёлой, океан словно хотел меня поглотить, мне было тяжко. Я начал дергаться, ударяя руками об воду, я пытался оставаться на плаву, но попытки были напрасны, я лишь попусту тратил свои силы. Всё происходящее мне стало безразличным, я думал лишь о выживании. Меня окутали паника и страх.

Когда мои силы иссякли, я словно смерившись с неминуемой кончиной, медленно погружался во мрак ночного океана. Вдруг предо мной явились две обезьяны, одна была желтого цвета, а другая зеленого, их шерсть ярко светилась, они плавно погрузились и взяли меня под руки. Я испытывал странное чувство, будто уподобившись рыбе, я мог дышать под водой. Они не вытащили меня на поверхность, бережно держа, несли меня под водой. Глядя вперед, я во мраке увидел свет, обезьяны, парящие под водой, светились разными цветами и устремились вдаль, уплывая от корабля.

Над нами раздались глухие пушечные залпы, затем я увидел медленно тонущие ядра. Обезьяны перестали светить, чтобы их не было видно. Надо мною вновь сгустился мрак.

Очнулся я в пещере, лежа в пальмовых листьях. Неподалеку лежал раненый Джанило, вокруг него хлопотали обезьяны, три из которых, склонив головы, сидели около его головы, положив свои маленькие лапы разных цветов ему на лицо. Взглянув на него, мне стало ясно, что дела его плохи. У него был жар, он лихорадил. И ещё, мне показалось удивительным, что у всех обезьян на лицах повязки, которыми они закрыли левый глаз, мне показалось это глубоким и искренним состраданием к Джанило.

Как жаль, что я вовсе не знаком с медициной, как бы эти знания мне могли бы сейчас помочь вылечить Джанило. Эти обезьяны попросили меня не беспокоиться, что вполне возможно им удастся исцелить его. Странно это, слушать, как оранжевая обезьяна, которая представилась как Брикко, сказала, что некие Магаи, называют их Всецветами, и что они, эти обезьяны, то есть Всецветы, могут исцелить ранение Джанило.

Сейчас мне трудно это понять, но взглянув на ранение, я обнаружил, что кровотечения нет. Но на месте левого глаза у Джанило мушкетная пуля. Вынимать её пока опасно, кровотечение может возобновиться. Похоже, что заряд капитанского мушкета был слаб, и пуля лишь нанесла непоправимый урон глазу, не повредив мозг. А может, случилась осечка. Или же Джанило настолько крепок, что даже выстрел в голову его не погубил?

Всецветы поведали мне, что в глубине этого острова находится лагерь, где в плену содержатся ещё около пяти сотен их сородичей. Они весьма дружелюбны, многие из них подходят ко мне, интересуясь, что я пишу. Кто-то даже любопытно заглядывает в тетрадь. Как оказалось, все они имеют читать. На вопрос о том, кто же их научил, они лишь кивают плечами и говорят, что всегда это умели. Но они умалчивают о своем происхождении.

16 марта 1639 год

Солнце взошло надо мною два раза, столько же оно утонуло в океан. Джанило не приходит в себя, но кажется, что ему становится лучше. Всецветы постоянно уходят в джунгли и приносят оттуда много фруктов. Я нарубил больше сотни палок и заточил их, получились острые копья для Всецветов, на случай если нам придется обороняться.

Они очень организованны, действуют сообща. Несколько раз в день я слышу от них, вопрос о том, хорошо ли я себя ощущаю. Они сменяют друг другу сидя у головы Джанило. Цвет его кожи уже не кажется бледным, надеюсь, он поправится.

Я, Имко, Ситко и Рауко сегодня пошли к водопаду. Имко и Ситко фиолетовые Всецветы, а Рауко бежевый. Сегодня у меня состоялся урок плавания. Погрузившись в мелководье, я начал пытаться плыть. Это не так-то просто удержаться на плаву. Я вдруг подумал про придворного охотничьего пса, прозвища я его не припоминаю, но вот помню, как видел его плывущем в фонтане. Ведь собаки не учатся плавать! Они это умеют от природы, хоть не ведут образа жизни, так тесно связанного с необходимостью плавать. Видимо это инстинкт выживания побуждает их плыть. Мой инстинкт оказался слаб, раз я едва не утонул. Спасся благодаря Всецветам, которые, кстати, утверждают, что плавать и дышать под водой они тоже не учились, они всегда это могли.

Отныне я позабочусь о своем выживании, а сперва научусь плавать. Сегодня, когда я терпел неудачи в попытках удержаться на плаву и уже хотел бросить это дело Рауко сказал мне, что я проплыл пару метров, и это заставило меня продолжить начатое. В попытках уподобиться рыбе я вовсе не заметил, как быстро пролетело время. Мы возвращались в преддверьях заката Имко и Рауко сидели на моих плечах, а Ситко перепрыгивал с пальмы на пальму и скидывал нам кокосы.