Ароматерапия

С его лица не сходила придурковатая улыбка. Он разглядывал меня оценивающе.

– Опишите мне ваши ощущения на мои прикосновения?

Я задумалась в размышлениях, тяжело вдохнула, отвела взгляд, ища ответы в витающей атмосфере.

– Прошу вас, это принципиальный момент!

– Чувствовала, что мы можем стать ближе с вами. Пахнуть стали одинаково, в момент воссоединения мы напитались друг другом. Печаль уходящих ваших рук, словно из памяти навсегда. Мы… – я мялась, – могли бы любить!

Доктор беспокойно вздохнул, словно случилась беда.

– Вы правы! Вы говорите много глупостей!

– Ну, если правду можно считать глупостью, то да! Возможно, правы не только я и вы, но и все, с кем мне приходиться общаться. Безнадёжно, доктор, понимаю! Пожалуй, я пойду! Выпишите мне счет!

Доктор еще какое время медлил, уставившись на меня как на нерешённую задачу, потом шелохнулся в сторону записной книжки, черкнул в ней пару строк, при этом безотрывно смотрел на меня, после протянул итог.

Я взглянула, игриво сжала плечо.

– Дурам надо предлагать более демократичные цены!

И я быстрым шагом устремилась за дверь, оставляя свое первое психологическое дефиле с незнанием того, что делать дальше.

Глава 7

К концу недели мы встретились снова в шесть часов. Мне показалась, что между нами возникла платоническая любовь, и я решила довериться – опрометчиво, словно глупая девочка, очаровавшись впервые мужчиной. Я была подавленной, может от длинных мыслей, что было больше обычного или мне хотелось заполнить ту пустоту, что время от времени давала о себе знать, и тогда я могла долго говорить, выражая лихорадочно эмоции. К примеру, когда я выходила из ванной, потом из дома на прогулку, я мало о чём думала, а тут после сверхурочных лекций, невкусного ужина и скучной беседы в перерывах занятий, мне стало дико уныло, и я, словно опьяневшая от изнеможения, выплёскивала непонимание к этому миру. В голове всё крутилось необъяснимое влечение к запаху, будто кто-то потешался надо мной, подкинув это лоскут ткани. Иногда такие вещи происходят неслучайно, ты задумываешься о их значении лишь во второй или в третий раз, некое чередование, повторяющаяся цикличность, и вот уже вынужденная мысль. Как споткнуться дважды о камень и только потом сообразить поднять его и разглядеть. Так вот, не все способны разгадать предзнаменование и в один прекрасный день решиться следовать за ним, не потому что любопытно, а потому что это так часто всплывает на поверхность в сознании, что по-другому никак от них не спастись, а может я настолько была потерянной, что запах был единственным способом пробудить себя. Вот и он, словно камушек, который надо поднять, разгадать, что ведёт к смысловому завершению. Самое страшное, что может случиться в итоге, так это осознание того, что камень – всего лишь камень и не более того, а ты ломаешь голову, потому что ты сам в нём увидел нечто иное.

– Вот, скажите, доктор, когда человек теряет кого-то, он возвращается в начало? Думает, вспоминает какую-то важную деталь, которая понравилась в этом человеке. Это странно скучать по тому, кого и не знал, вроде мимо прошел, а вроде так рядом, что хватило одного дуновения ветра, чтобы почувствовать запах и уже успеть испытать боль разлуки от того, кто покинул или же и не был вовсе. Такое странное послевкусие события, коснувшееся краешком. Я убеждена в одном, люди, которые расстаются, становятся ближе друг другу. Они вскарабкиваются на гору одиночества и понимают всё то, что до этого понять не могли. Мужчины сразу помнят, какие цветы любит их женщина, а женщины будут помнить любимое блюдо мужчины. Все эти социальные отпечатки вызывают у меня приступ дезориентации, от этого я теряю свое личное понимание к этому миру. Вот, например, ужиная, я хочу одно блюдо, но настырный официант советует другое так доверительно, что я задумываюсь, а не ошиблась ли я с выбором. Я соглашаюсь с ним, но мне становится отвратно от того, что моё желание зависит от чужого слова, и это так странно, и так по цепочке, от одного человека к другому, кажется, что моих собственных мыслей и не осталось вовсе, только "доброе утро" и "здравствуйте", а весь промежуток заполнен всем чужим мне. Например, продавец фруктовой лавки говорит о сезоне урожая, и я невольно начинаю думать о его словах, ища в сознании ассоциации. А ведь бывает так, что приходиться вообще уступать людям, в очередях, где женщина выглядит дороже и вызывающе, подчёркивая свой статус в обществе, и как бы своим роскошным видом принижает остальных. Я ничуть не хуже ее, просто скромнее. Социальное неравенство оказывается бедой для человечества, – я лежала на кушетке в полусогнутом состоянии и смотрела на серый потолок в тёмных пятнах от сырости. Из меня выливались различные мысли без перебоя, будто я болтала о каких-то пустяках. Потом добавила: – Глупости опять?!

– Совсем нет! – отозвался доктор и замолчал. Видимо, чувствуя во мне осадок недосказанности. Он стал внимательно вглядываться мне в лицо, которое в этот момент смотрело в одну точку и не издавало звуков, обдумывая свои же слова. Прервав молчание, я обратилась к доктору:

– Вы тоже так чувствуете? – я оторвала взгляд от заколдованного места, привстала на локтях, опираясь руками о грубую кожаную поверхность кушетки, и перевела глаза на доктора, что сидел рядом в кресле.

– Со мной такого не случалось, но я уверен, подобное действительно бывает, раз с тобой происходит, значит, и с другими может, о таком врать сложно.

– Но вы всё равно не понимаете меня! Вот, смотрите, сколько мы с вами создали таких моментов, что хватило бы с лихвой думать о вас, если бы я не думала о чём-то еще.

Доктор лестно улыбнулся.

– Порой я боюсь из-за этого заводить новые знакомства, -я опустилась опять на кушетку.

– А о чем вы думаете сейчас? – насторожился доктор, выжидая ответа.

– Я и сама точно не знаю, но пока в моей памяти есть, над чем подумать! Как только это становится незначительным, я думаю еще над чем-то, не знаю, почему так получается. Может, те люди, над которыми я думаю, какие-то другие, хотя мы все другие, особенно те, кто говорят на иностранном языке. Так же я признательна всем этим чужим людям вокруг, я ведь благодаря им стала так думать. Бывает, вдруг лопается все в голове мыльным пузырем, и я уже вообще ни о чем не думаю, даже если стараюсь напрячься и вспомнить что-то не получается, словно всё кануло в тёмную бездну и становится страшно, что это навсегда, навсегда стану такой безразличной ко всему. Ведь большая трагедия носить в себе человеческое "Я" и не уметь им самовыражаться, чувство, будто уже прожила жизнь, не начав ее. И это ужасное ощущение пустоты присутствует внутри. И вот я здесь, не для лечения, а для того чтобы привыкнуть к своему такому состоянию, которое бросает меня из одной крайности в другую и с ним невозможно справиться. "Иногда" становится "всегда", в один миг вдруг перетекает в постоянство, и это всё не кажется уж таким особенным, хочу ощутить это чувство в себе. Вот бы людям хватало одного взгляда, чтобы рассказать все то, что внутри, не теряя при этом столько времени.

– Я считаю, ты очень глубокий человек, и в нужный момент сможешь отличить свободу мышления от одиночества. Но, конечно, проблема не решится, если держать ее взаперти. Ты должна проговаривать ее вслух, работать, сглаживать до тех пор, пока сама не услышишь от себя всю ту незначительность, что одолевала тебя масштабами. И если привыкнуть к такому состоянию, то начнёшь относиться к нему, как к чему-то естественному.

– Пока я была ребенком, я была убеждена, что всегда буду любить себя, а сейчас мне есть, за что ненавидеть себя, – произнесла я последнее отчаянье на сегодня и замолчала, словно хлопнула дверью и вышла.

– В этот раз наш разговор состоялся более целостно. Я рад, что тебе удалось открыться мне полностью, согласись, как после молитвы, очистились от душевных терзаний?

– Простите… – я совсем не прислушивалась к словам доктора, будто на мгновение покинула свое тело и улетучилась далеко отсюда. Мне всё же чего-то не хватало или точнее во мне чего-то не хватало, словно вытащили ту ось, на которую моё будущее должно идти и опираться, пока окончательно не окрепнет.

– Ничего, такое бывает! – сказал доктор, заметив мой отрешённый вид. – Я помогу тебе пережить внутреннюю борьбу и обрести прежнее равновесие.

Я вдруг окончательно вышла из этого анабиоза, заторопилась, всполошив мысли: "зачем я здесь вообще?". Неужели я настолько отчаялась, что проговариваю, как дрессированная всё вслух, будто меня это действительно успокаивает. На самом же деле, я ведь пришла к нему для подтверждающего намека того моего запаха, что с каждым днем тлел на лоскутке ткани и исчезал день за днём. Несмотря на это, я вышла от доктора свежей, словно помолодела, и на дворе была вовсе не осень, а весна, и я так, втихаря, внутри себя упивалась своей легкостью и безмятежностью, но во мне по-прежнему сидели занозой – запах и ощущения неполноценности. Кому он мог принадлежать, если не доктору?

Глава 8

Какое-то время я жила вот так вдвоем с запахом, наслаждаясь страстью и падая в его объятия под воздействием чарующей плотской любви. Я почти не покидала свою квартиру, находясь в плену своего желания, и всё насыщалась им до изнеможения, словно мы молодожёны. Чтобы хоть как-то развеяться, я приобрела билет на поэтический вечер. И надо сказать, я любила быть неотразимой вдобавок к своему несчастью. Перед сценой небольшого зала усаживалась оживленная публика. Встреча с поэтессой начиналась. Опаздывающие всё еще тянулись из коридора. Последние две женщины прошли мимо меня и остановились, выискивая свои места, обмениваясь разговором.

– Мне так нравится ее голос, у меня даже есть ее автограф, а сегодня возьму ещё и для сестры. Она не смогла прийти. Бедняжка на днях подвернула ногу, такая жалость, – покачала женщина головой, собрав лобную морщину в кучу. Её выражение лица явно было поддельным.

Другая женщина сочувственно поджала губы и, молча взглянув еще раз на билет, стала медленно продвигаться меж рядов к нужному месту, вторая женщина, словно за поводырём, шла за ней. Они сели. Отголоски затихли. На сцену вышла щуплая женщина, черноволосая, простенько одетая, с блокнотом в руках. Складывалось такое впечатление, что сейчас она будет раскаиваться перед зрителями, а мы, будто присяжные, выносить вердикт. Она села перед публикой и немного помолчала, чтобы воцарилась полная тишина. Все замерли в ожидании. Она меня вдохновляла быть ближе к себе, некая вкусная пища, которая стройнила душу, и никаких там калорий от жизни в виде незнакомцев не заставят меня усомниться в себе.

Боже! Я не поверила глазам, но передо мной мелькал Вершилов с белокурой пассией, усевшись в передних рядах. Ну, всё! Считай, вечер испорчен! С последней нашей встречи минула, как неделя. Я только сейчас это осознала.

Вы гляньте, как она кокетливо стелется перед ним, обращая свой профиль на него, а он смеётся, да так громко, так громко, что его голос прокатывается раскатами по моей спине, вызывая шероховатость кожи. Тем не менее, встреча выдалась спокойная, монотонная, без каких-либо восторженных возгласов и оваций. Женщина с нервными руками сидела на стуле против публики и говорила глубоким, проникновенным голосом, впиваясь цепко в самую душу. Мне казалось, ей было тесно на этом маленьком островке, который сдавливал её волнительные метания, вытесняя рвение рассказать всё и сразу не за час или два, а ежеминутно выплеснуть из себя невзгоды жизни, тяжесть бремени, не сводя глаз с обидчика, приковывая его своей болью к месту, освобождаясь от чар мучения, но она продолжала разбрасывать свою улыбку, робко благодаря обаянием ответчиков темже символизмом, в непроходимом угаре воздуха. Когда ее взгляд упал на меня, по моему телу пробежался холодок, мне почудилось, словно она просит помощи, рыдая через стихи, через те, которые так точно отображали суть всей проблемы. Мне казалось, что из всего зала это ощутила только я. Покидая сцену, она как-то странно выделила меня взглядом, будто понимала то, что поняла я. Многое из чужих слов мы воспринимаем лучше, через стихи, музыку, пересказы, тексты, и разоблачаем свой панцирь. Находим хорошие объяснения чему-то необъяснимому раньше, невыносимо трудному. Мы развиваем в себе чужое слово, учимся новому, учимся правильно себя воспринимать и всё потому, что кто-то однажды это сказал. Передал нам некий символизм объяснить происходящее следующему. Узнать себя лучше, позволить другим показать правильность своего мышления более точно, тем самым осчастливить.

Я поспешила ускользнуть от нежелательного столкновения, но поторопилась, пришлось воочию выказывать дружелюбие.

–Дороти! – меня окликнули, и я услышала знакомый тембр и обернулась на голос, уже с улыбкой.

–Доктор, какими судьбами? Я и не предполагала, что вы ходите на подобные вечера.

Я обратилась к Вершилову, встретив его в проходе в суматохе покидающихся людей, которые двигались потоком, словно торопились к спасательным шлюпкам. Он был один. Его спутница болтала с какой-то женщиной.

– Дороти, так рад тебя видеть! – он учтиво улыбнулся, не скрывая истинного восторга.

–Мне хочется верить, что я могу стать лучше, так сказать, понять всех женщин сразу через одну, а ты здесь одна?

Доктор переключился на зал, ища в лицах чужаков встречный взгляд, обращенный на нас. Я и сама стала думать, будто меня кто ждет, и выследила взгляд доктора.

–Вы хотите меня осудить за это? -переключилась я обратно на Вершилова.

–Ну, что вы! У меня у самого плохая репутация.

–Ну, это ещё полбеды, хуже этого может быть человек незаинтересованный ей вообще, – я не заметила, как процитировала слова отца и даже ужаснулась, насколько на него стала походить, перенимая его отвратительные качества.

Создалась неловкая пауза.

– Не могу не заметить, вы прекрасно выглядите, -Вершилов отступил на шаг назад и бегло оглядел меня.

–Ну, так я хожу к самому лучшему доктору на свете, – я изобразила на лице притворство.

–Вы мне льстите!

–Вы правы, – я лукаво сузила вырез губ, сияя улыбкой.