Ароматерапия

–А тебе что за дело? – не отрываясь от своих забот, буркнула тётка.

Я решила схитрить, старые люди уж очень щепетильны к порядочности.

–Вещи остались, может ничего такого, бумаги и бумаги, но тем они и ценные, что чужие.

Я вытянула шею, с любопытством заглядывая через стойку.

–Может, есть карточка выписки?– произнесла я чуть ли не умоляющим голосом.

–Верно, говоришь! Ценные вещи надо возвращать!

Женщина натянула очки, облизала пальцы и принялась перебирать стопку картонных папок, что были всюду в маленькой тесной коморке, а она сама походила жадную купчиху, что неуклюже ворочала своими боками. Ее косившийся взгляд, полный сомнения, изредка переключался на меня. Может, её смутил мой запах алкоголя? Я отпрянула чуть назад, как бы уловив её вербальный посыл недовольства.

–Вот оно! -вытащила она нужный лист.

–Аркадий В.В

– А фамилии там нет?

–Ну, вот, что имеется, – женщина пожала плечами.

–Ладно, спасибо, – я грустно опустила глаза.

–Постой!– я поспешно вернулась.

–Ты ведь из двадцать второй?

Я кивнула в подтверждении.

– Значит, квартира принадлежала этому чудику, который всё опекал свои чертежи. Бегал с ними, как ошпаренный, и вечно бормотал себе под нос какую-то неразбериху, будто из ума выжил,– тётка помолчала, после добавила:

–На благо – его переезд, – и она отмахнулась, выдворяя из памяти остатки неприятных воспоминаний.

– А фамилия у него такая высокая, – женщина закатила глаза и мялась в сознании, выискивая нужное.

–Горный?

Я предложила первое, пришедшее на ум.

–Не-а!А, Вершилов! Аркадий Вершилов!

–А где мне его сейчас найти, знаете?

–Так он переехал вниз по улице, в большой красный дом. Он там живёт и работает. Поговаривают, домом этим дед его раньше владел, а до него прадед получил за какие-то там заслуги перед родиной. Небось, померли все. И распорядители сразу нашлись, -она ревностно проговорила, словно это ей должны были отписать дом. Ведь самой ей ничего не досталось ни от покойной матери, ни от сестры, которую хватил удар. С тех пор минуло, как лет пять, и всё нажитое отошло государству, так как в свое время никто из них не позаботился о присвоении земли, всё на потом откладывали. Ладно, хоть, их сбережений хватило на покупку квартиры во, вполне себе, престижном районе, и одну из комнат она сдавала в сезон наплыва туристов.

–Работает? – переспросила я с интересом.

–Ой, этого я не скажу, больно мудрёный он.

–Хорошо, спасибо!– я удалилась второпях.

Тётушка надменно сквасила губы.

Дело оставалось за малым. Я набрала имя, фамилию в графу поиска, принялась всё читать про «высокого» человека. Там оказалось много подробностей, кроме тех, что интересовали меня. В основном, доктор психологических наук владел умом. Прием вёл ежедневно с десяти до шести. Он – почти, что современная мать Тереза воплоти. Только дороже в раскаяньях. Жаль, фотографии нет, но мне он, почему-то, представлялся высоким и солидным мужчиной в костюме, вдоволь надушенным и обожаемый всеми женщинами, но нудный и скучный. По факту, я ненамного ошиблась в размышлениях.

– Боже, с таким и в постели будет, о чём поговорить, – мелькнуло у меня в мыслях, и я ободряюще усмехнулась.

Я не жалую умных мужчин. Они то и дело ковыряются в женщинах, подобно во вкусном блюде, но с излишками к его вкусу. Долго присматриваются, взвешивают все качества, там и любви нет места, скорее здравомыслящий расчёт.

Я замахнула ещё бокал вина, как-бы приглушив своё воодушевление. После ещё бокал. Следующее, что я помню, как оказалась в компании соседок. Как вообще можно докатиться до такого состояния, в котором не пошутить по поводу своей личной жизни, и любое слово звучит, как упрёк самой себе. По крайней мере, среди них я чувствовала себя в своей тарелке, такие же никчёмные, изгои собственной жизни, борцы за выживание. Они каждый вечер обсуждали весь дом. Я и сама порой не прочь исправить чужую жизнь пьяным волокущим языком в сторону правильных дел. Тем не менее, я не считалась с мнением других, а вот с собой вела активный счет в разногласии поступков. И вот, три девицы, выказывающие абсолютное равнодушие к каждой, о чём-то болтали. В основном они насмехались над мужчинами. Бурно обсуждая их достоинства и недостатки. Соседка справа, то и дело, маячила мимо меня своим силуэтом, прикрытом одной лишь маечкой, которая то и дело скользила по ее груди внушительных размеров. При хихиканье бултыхалась в разные стороны. И, как только часть её выпадала, я выпячивала глаза в надежде, что в этот момент меня никто не видит. В голове моей было скорее недоумение мужского неведения о том, как это возможно? При такой огромной груди- не замечать ее огромный нос. Левая же соседка поддакивала правой. Лиля, та, что с грудями, работала в табачной лавке среди дорогих сигар и всяких приспособлений, что напоминали скорее что-то интимное, хотя вот название " гильотина" было из разряда пыток и, судя по выражению лица самой Лили, когда она шла на работу, название полностью оправдывало этот аксессуар. Слово "пробойник" звучало вообще пошловато, на мой взгляд, или, быть может, у меня был такой взгляд на вещи, не могу сказать точно. Лиля часто нам рассказывала о богатых клиентах и их чудных пристрастиях.Помню, однажды напившись, она рассказала о случае, что произошёл с ней на одной из вечеринок, где она в костюме Мальвины разносила на подносе сигары в элитном мужском клубе, и ее попросили взять в рот толстую сигару, да не одну, а сразу три, конечно, я тут же представила, как это выглядит со стороны, и мне стало жаль бедную Лилю, хотя опыт у неё в подобных ситуациях имелся, если вы понимаете, о чем я. Ну, а что она хотела? Специально ведь пошла работать туда, дабы выйти замуж за престижного мужчину, и поэтому выучила все сорта и марки табака, чтобы впечатлять своих претендентов на её сердце, но пока у нее выходило плохо. Это тоже самое, как если бы женщина разбиралась во всех тонкостях карбюратора и могла с закрытыми глазами перебрать коробку передач, тем самым утерев мазутный нос любому хорошему технику в сервисе, а еще отсосать бензин из бензобака через шлаг, в знак уж совсем своей профессиональности, как и Лиля, что прикуривала по три сигары за раз. От неё всегда выходили солидные мужчины, от них пахло табаком то со вкусом темного шоколада, то спелой вишни, или просто крепкой горечью, они проносились по нашему тусклому коридору, как по подиуму, и ещё ни один мужчина не задерживался дольше, чем на одну ночь.

Другая соседка просто восхищалась Лилией и пережитыми ей бедами. Про неё я знала лишь то, что она приехала из какого-то захолустья, мечтая увидеть красоту города, больше особо её ничего не интересовало. Я готова спорить, что именно такие тихони в разы выбиваются в люди, чем те, кто горбатятся всю свою жизнь, не покладая сил. Я вообще не встречала в нашем доме счастливых людей с хорошими историями, будто тут собрались одни жалкие дезертиры жизни, имея за спиной множествопричин, остаться именно здесь. Наше сборище разошлось по домам ближе к ночи. Моя голова шла кругом, перед глазами до сих пор вертелись груди Лили. Пошарив по шкафам, найдя плотные полиэтиленовые пакеты, я наполнила их углы водой, закрутив толстым, тугим узлом. Эти две висячие грозди стали напоминать подобие грудей. Я повесила их на видное место возле прихожей. Такая атрибутика позабавила меня. Возможно, даже сама соседка стала мне менее ненавистной. Такие посиделки мне обходились головной болью, в прямом смысле этого слова, и взамен их я предпочитала бары. Интересное общество, будто спиртное пробуждает некие способности и помогает каждому бороться с чем-то своим. С виду всё выглядит одинаково громко, но непременно найдется доброволец, кто будет публично смеяться, словно он смеётся перед лицом ужаса. Такой бесстрашный смех, хоть и малость придурковатый, будто в нем отсутствует понимание, но зато он возносил его в глазах посетителей, и таких героев на неделе был не так уж и много, в основном все сидели, скучно погрузив свои головы в зыбучие мысли, от этого все они подпирали свои тяготы руками, приложив руки к подбородку. Одинокие бары это тоже подобие психоанализа, только рассказчик один, и слушатель и, как правило, оба после молчат.

–Вот видите, Аркадий Вершилов. У вас психология! У кого-то груди, а у меня шиш. Ну, не считая, конечно, отцовского обеспечения. Папенька-то у меня щедрый, особенно на брань, а уж потом и монеткой побалует, – я была изрядно пьяна, и мое тело качало по сторонам, словно я стояла на краю отвесной скалы, а в спину дул ветер. Я доковыляла до дивана, и рухнула лицом в подушку.

Глава 6

Собираясь на встречу к Вершилову, я думала, как должна выглядеть женщина, нуждающаяся в психологической помощи? Загнанной в угол и робкой, еле-еле мямлить от собственной ничтожности? Или же шикарно, как собирается в последний путь, надев самое лучшее, ведь никогда не знаешь, куда заведёт тебя очередной разговор. Так я и сделала, оделась стильно, сдержанно, изысканно, при этом перебрала всё же несколько вариантов. Чёрная юбка показалась мне слишком официальной и короткой, длинное платье в горошек, скорее для лёгкой кокетливой встречи. Я решила надеть бордовое платье с небольшим вырезом сбоку, внахлест с другой частью, что переходила в пояс по кругу талии и завязывалась сзади. От природы мне досталась стройность и худоба, поэтому укладывать на себе вещи, подходящие под стандарты, не составляло труда.

На часах было пять. Я была заранее записана. Еще утром, собираясь на обеденную лекцию в университет, позвонила и назначила встречу. Фамилию я решила не называть, да и особых данных не спрашивали, так как доктор занимался частной практикой. Поправив свои длинные каштановые волосы в свежей укладке, я накинула бежевый плащ и у зеркала ещё раз отмахнула их от спины и вышла.

Осень ударила в висок, ветер разметал волосы по щекам, качнул край плаща и принялся резвиться с деревьями, под ноги покатилась желтеющая шелуха. Мой слух выхватил приятную мелодию саксофона, играющую неподалёку на площади, точно роняла слезинки, а большой фонтан подпевал им шелестом воды. Улица была усыпана блестящими фонарями, размытых в оранжевом цвете вечера. Навстречу мчалось множество незнакомых фигур. Они то и дело неслись вперед, выдыхая из своих паровых котлов тёплый воздух в осеннюю прохладу. Я терялась среди толпы людей, убывая вдаль. Опускавшийся дневной шар чертил на прохожих свои расходившиеся по сторонам томные лучи. К людям являлись навесы-тени, будто из прошлого, возникали вдруг из ниоткуда и переплетались между собой. Они держались за плечи, подобно двум влюблённым, удлинялись на тротуаре, торопясь быстрей, но не отпускали друг друга. Плещущий шум от колес машин по асфальту будоражил голубей с крыш, чёрная россыпь поднималась в небо и разлеталась на мельчайшие крупинки. Чугунные колеса трамваев сотрясали воздух. Бродячий кот, вымазанный в золе, сидел у остановки в углу. В своих пушистых доспехах, он начищал сжатые кулачища, готовясь к очередному сражению по завоеванию собственной чистоты. Его житейская натура служила захватчиком человеческих сердец. Я наклонилась и потрепала его за ухом, но он был занят, облизывая себя тщательно. Я села в трамвай, прижавшись к окну, и чуть задремала под монотонный грохот колёс. Я, будто легла на самое дно, только там можно ощутить подобный холод. Внутри меня ускользали неоконченные мысли, оконные рисунки увлечённых пар, тусклые тротуары, витрины, разгорающиеся вывески ночных магазинчиков, дома, что меркли, и люди, спешившие укрыться от темноты, а после падения в глубокий сон уходило всё из памяти, будто и не было ничего, только холодные стёкла трамвая. Я очнулась от громкого голоса из динамика, что объявил нужную остановку. Быстро сориентировавшись по местному пейзажу, я вышла и уткнулась в большой, облупленный дом из красного кирпича, с черепичной крышей. Он стоял открыто перед лицом города. Чёрный забор из металлических прутьев разделял территорию между тротуаром и небольшим двориком дома. Отворив калитку, я поднялась по каменным плохо обтёсанным ступенькам. Немного помявшись в нерешительности, я постучала. Дверь открыла молодая девушка, стройная, худощавая, с мелкими чертами лица, в белой блузке, бледная на вид. Она приветливо улыбнулась, как-то неестественно растягивая свой рот.

В доме было много пустого пространства и свободного воздуха. Из приоткрытого окна сквозняком сочился запах затхлой воды и сырости, что обычно возникала в залитых углах дождем каменистого фундамента и не сходила долго из-за непроходимости туда солнечных лучей. Я задрала голову к потолку и медленно спускалась по стенам, огляделась, будто это было просветительское учреждение. Я заметила следы недавно стоящих тяжёлых предметов. Видимо, некоторый антиквариат покинул свои склепы, отправившись на аукцион для нуждающихся богатеев. Эти любители подлинности готовы и человеческие клетки раздербанить, доставая сочно отбитый кусок сердца из груди, дабы разглядеть в нём достоверность искренней любви. Ох, уж мне эти скупщики прекрасного, порой ни перед чем не остановятся. В одном из углов я наблюдала ужасающее зрелище. Стена была изъедена ненасытным огнём. Легковерно подчиняясь инстинкту поглотить самое ветхое место, он набросился неожиданно, властно пожирая всю сухость, пока влага, копившаяся внутри стены, не дала отпор, тем самым поубавив его горящий аппетит. Ещё немного и пришлось бы ходить по пепелищу, искать израненные вещи, спасать одноногие стулья, кушетки, кресла. Бежать за лекарем, брать в свои руки жестокие инструменты, не понимая то ли лечить, то ли добивать ветеранов борьбы. Некая разруха придавала очарование дому, я чувствовала себя свободно, словно под открытым небом.

Девушка проводила меня в кабинет, пообещав, что доктор скоро подойдет. Кабинет имел пустоватый вид. В нём стоял один стеллаж с редеющими книгами, массивный стол, позади вафельное окно, на полу красовался ковёр эпохи возрождения с неясным орнаментом. Меня привлекла старая печатная машинка на подоконнике. Конечно, доктор записывал свои мысли – подумалось мне. Я бы сказала, забивал их до смерти, судя по клавише буквы «Л», которая изнемогла. Она боролась с силой руки, что так настырно втоптала её основание внутрь. Наверное, не выдержав, она всё же успела выскочить на последнем издыхании и впиться ему прямо в палец. (Улыбнулась я своим мыслям). Он её так стукнул сердито, что надломил металлический стержень. Теперь она пряталась в железный ворот машинки. Почему «Л»? Любовь или ложь? Что пытался он вытащить из неё? Может, ей не хотелось допускать ошибку в строке жизни? Поэтому она погибла на дне жестяного колодца. Я наклонилась, хотела было ощутить знакомый запах, как вдруг дверь хлопнула. Я резко разогнулась и обернулась. В кабинет вошёл хорошо сложенный мужчина с опрятно стрижеными, короткими волосами, треугольными скулами, прямым носом и с выразительными голубыми глазами. Для подобного запаха он был уж слишком безупречен. Свеженький костюм сидел на нём, как влитой.

– Здравствуйте! У вас в записи указанно – Дороти, – он опустил глаза в журнал, задержавшись у двери. – Довольно редкое имя, – он нахмурился и поднял голову на меня.

Голос был монотонно-спокойным, без хрипоты и грубости, не те, что обычно звучали в гитарных барах, надрывая связки.

– В молодости мой папенька мечтал стать изобретателем. К сожалению, дальше моего имени так и не продвинулся. И да, это единственная моя особенность, в остальном, как у всех: фамилия, отчество.

Конечно, это было враньем, как и цель моего визита. Я ничего не знала о своем имени настолько, чтобы из него сложился какой-то семейный рассказ, и я никогда не спрашивала о происхождении его возникновения.

Доктор вежливо улыбнулся и зашагал ко мне навстречу, отбросив журнал на стол, предприимчиво сунул руки в карман и остановился подле меня.

– Смотрю, вас заинтересовала машинка. Вы её так тщательно разглядывали. Что же в ней вас привлекло? – доктор держался смело и не боялся прямого зрительного контакта, в то время, как я прятала глаза, ища подходящее место примкнуть их.

– Мне нравятся старинные вещи, в них полно историй, а эта… – я провела по корпусу машинки, содрав тонкую кожицу пыли, и растерла её пальцами. –Уникальная вещь, уверена из-под неё выходили отличные идеи, обрисованные значительными мелочами, творя интересную композицию из слов, – я мечтательно озарилась улыбкой.

Мы оба были обращены к диковинке, завладевшей нашим вниманием. Из окна сочилось убывающее солнце, и поэтому мягкий свет вечера подсвечивал нам лица, освещая только их части.

– И какую же историю может рассказать вам эта рухлядь?

Я на миг шевельнула губами, в возможности припомнить из своего прошлого, но со сказанными его словами я всё позабыла, словно соскользнула с ледяной поверхности, потеряла опору и рухнула в пустое пространство и стала парить в невесомости. Дальше провал и звук разразившейся велосипедной трещотки у меня в голове. Мое выражение сменилось на уныние.

– У всех одна история, история любви. У кого-то счастливая, у кого-то несчастная, – я отстранилась от машинки, словно теперь она ассоциировалась с чем-то плохим.