Кая. Зов Пустоши

– Да, но и отец болеет, и Кассий, и та же Анисия, а я нет, – в отваре четче зазвучали кислые нотки.

– Благодарите Пресветлых, княжна, что у вас такое изумительное здоровье.

– Да, но… – я накрутила на палец абсолютно седую прядь, даже без намека на пигмент, и продемонстрировала лекарю свое «но».

Тот пожал плечами:

– Вспомните наших северных рысаков, заводчики породы – это альбиносы. Возможно, в отсутствии цвета есть особый природный смысл этой местности. В свече явно что-то подмешено, – сменил тему лекарь, – но я пока не могу разобрать что. Признаться, раньше не доводилось так тщательно рассматривать алхимические свечи, возможно, для них эти темные вкрапления и есть норма, – лекарь еще бормотал себе под нос. Соленая слюна наполнила рот. Я сглотнула, отпила пряного отвара, но во рту вновь растеклась соленая горечь.

– Тоби, ты, – я запнулась на полуслове. Тоби уже измельчил свечу в порошок и продолжил крошить дальше теперь уже травы, которые он использовал для отвара. Лекарь, не останавливаясь, вел диалог, только очень тихо, скомкивая слова до едва понятных звуков. Он постоянно наклонялся, вдыхая измельченный порошок и без остановки крошил, его скальпель двигался практически с запредельной скоростью.

– Тоби, что ты, – я подскочила, пол подомной изогнулся, неловко взмахнула руками, стараясь удержать равновесие.

– Проклятье Пустоши! – сначала по изогнутому полу пробежали трещины, разветвились на тысячи рукавов и лопнули расширяясь. Из трещин медленно сочилась вязкая слизь, с каждой секундой ускоряясь, и вот эта бурая субстанция уже выливается пульсирующим потоком. Я вскочила на кресло, до окна было слишком далеко, можно попробовать добраться к двери. Ножки кресла обугливались, оно опасно качалось. Субстанции становилось все больше. Я перепрыгнула на меленький чайный столик, стекло подомной хрустнуло, ажурные чашечки исчезли в бурлящей жиже без всплеска. Со столика прыгнула на второе кресло, от инерции оно покачнулось, падая, я едва успела прыгнуть на тумбу у стены, сбивая все колбы. Ногой задела мерзкую жижу, ступня взорвалась болью, балансируя на одной ноге, стянула обугленный ботинок. Обувь бесследно исчезла в мутном месиве. По руке стекала кровь, уже равнодушно посмотрела на рану, вытянула самый большой осколок и выкинула прочь. Кровь теплой струйкой сбегала вниз. Я даже не попыталась перевязать рану. К чему, если мы обречены?

Бесшумно обрушился пол слева у стены, там, где изгиб был круче всего. Сначала появилось небольшое отверстие, но вот с каждым пульсом вытекающей из моей раны крови оно стало шириться. Кладка пола бесшумно уходила в бездну, мерзкая слизь стала стекать туда же. Я встрепенулась, может быть, все же успеем добраться к двери.

– Тоби, бежим! Пустошь пробила щит храмовников! – я прокричала это на ходу, перепрыгивая на рабочий стол лекаря, его самого я не видела.

– Если измельчить все в первозданную пыль, – его огромный нож мелькнул в сантиметре от моей ноги, – может быть, я смогу найти первоэлемент, ведь должна же быть частица, из которой боги нас создали?

– Какие боги! Тоби! Мы сейчас умрем, к черту эту свечку, побежали!

– Побег в сути своей бесполезное занятие, ты все равно не можешь сдвинуться с мертвой точки константы своего сознания. Бежать от чего? От инстинктов, заложенных природой в наш мозг, или от напыления культуры, которое мы зовем самосознанием?

Я уклонилась от огромного тесака, он рубил уже стол. Кресло, место моего недавнего укрытия, уже ухнуло в пропасть. Я в ужасе встряхнула лекаря за плечи, пачкая в своей крови.

– Нужно БЕЖАТЬ!

– Некуда бежать в бесконечной пустоте, – он обреченно вздохнул, убирая мои руки. – Открой глаза, здесь ничего нет. Ты же видишь, я измельчаю, измельчаю, и что в итоге? ПУСТОТА. Лишь воображение пространства. Если посмотреть вокруг, здесь ничего нет! И никого нет! И меня тоже нет! Я улетевшая мысль отзвучавшего света.

Его очки покрылись миллиардом трещин, я смотрела на них в ужасе, боясь, что вот сейчас они лопнут, и из них тоже побежит эта мерзкая все разъедающая слизь.

– Тоби, – почти простонала я. Мы не успевали, бездна ширилась быстро.

– Включи на максимум ретранслятор в своей голове, он способен ловить лишь заданные узконаправленные волны, преображая энергию, превращая в то, что ты называешь реальностью. Наши реальности никогда не совпадут! Каждый мозг – ретранслятор, работает со своей погрешностью. Тебе никогда не увидеть реальность. Тебе не увидеть даже реальность другого ретранслятора. Мы все в пустоте.

Его очки лопнули, разлетаясь на миллиарды крошечных осколков. Стол провалился в бездну, туда же улетел и гигантский тесак лекаря.

Глаза мужчины светились кристально-голубым светом пустоши, он улыбался. Осыпалась кладка перед нами. Из бездны бил белый свет, и сквозь этот свет ко мне шел волк. По-прежнему в бездонную воронку ссыпалось все пространство, но на Дыма эти законы не действовали, волк уверенно шел ко мне через пустоту, в его зубах была потухшая свеча.

– Дым! – успела прокричать я, прежде чем пол подо мной осыпался, и я провалилась в белое ничто.

– С ней все в порядке, только рука повреждена, – голос отдалился. К постели подошел кто-то еще.

– А ее сознание? – это отец, в его голосе слышно беспокойство.

– Внешних признаков тревожности нет, она спокойно спит, зрачки реагируют на свет, дыхание в норме. После такого отравления нормальный человек приходит в себя около двух суток. Более точное заключение смогу дать когда она очнется.

– Тоби? – спросил отец.

В голосе незнакомца послышалась задумчивость:

– С Тоби хуже. Он беспокоен, бредит, его лихорадит. Пока также не могу сказать ничего конкретного, но скорее всего, предстоит длительное лечение.

За дверью раздались звуки возни и сдавленные крики.

– Да чтоб вас твари драли, – прорычал отец. – Что там опять случилось?

Я уловила звук тяжелых шагов и открывшейся двери. За ней слышался топот и рык.

– Волк, сир, – виновато произнес один из охранников. – Он больше не хочет сидеть смирно и рвется в покои к княжне.

Раздался предостерегающий рык.

– Видите, он рычит и не дается, будто взбесился. Что прикажете с ним делать?

Сердце пропустило удар. Видимо, пора прекращать разыгрывать беспамятство и время вмешаться.

– Размотайте его из гардины и верните ее на место, нечего мне имущество портить, а волка пустите к дочке.

– Сэр, но он скалится и бросается.

– Если меня бы кутали в гардины, я тоже был бы не рад.

Вновь послышалась возня. Быстрый стук лап, и вот уже заметно потяжелевший волк запрыгнул на кровать.

– Князь, – запнулся голос, видимо, нашего нового лекаря. – Ей сейчас необходим покой.

– Вот и оставим их вдвоем, – хмыкнул отец.

Врач еще задержался, гремя склянками, спустя минут десять они вместе вышли из покоев.

Я открыла глаза только когда перестала различать звук их шагов.

Два кристалла прозрачных глаз смотрели весело. Я тоже невольно улыбнулась, пригладив белую шерстку.

– Ты почувствовал, что я пришла в себя?

Дым смешно дернул ухом в ответ.

– Мне еще нельзя показывать, что со мной все хорошо, наверное, нельзя.

Я усмехнулась. Слишком все странно закручивается. Ощущение, что со мной не все в порядке накрыло надежнее северного льда, сковывающего землю.

– Давай не будем добавлять это в копилку моих странностей, – шепнула я волку. В глазах его читалось понимание. И это меня пугало внешне, но на самом деле внутренне я ликовала.

Чему только?