Торговый дом Гердлстон

Том стал проявлять и другие симптомы своего внезапного недуга. До сих пор он никогда не обращал внимания на свою наружность и не любил франтить. У него были привычки богемы. Вдруг все переменилось. В одно прекрасное утро он посетил портного и сапожника, а, побывав в шляпном магазине, побывал и в бельевом. И все эти почтенные ремесленники и торговцы остались вполне довольны его посещением. Через неделю он был одет так пышно, что ошеломил свою хозяйку и изумил друзей. Приятели с трудом узнавали честную физиономию Тома, торчащую между модным пальто и лоснящейся шляпой.

Было холодное весеннее сырое утро, когда пришла его очередь идти на экзамен. Отец и Кэт подвезли его к университетским воротам.

– Не падай духом, Том, – говорил отец. – Будь спокоен и не забудь того, что знаешь.

– Я, кажется, забыл и то немногое, что знал, – грустно говорил Том, поднимаясь по лестнице. Он оглянулся и увидел Кэт, которая весело махала ему рукой, и на сердце у него стало легче.

Один из студентов подошел к Димсдэлу и погасил последний луч надежды, еще сиявший у него в душе.

– Что вы знаете о какодиле? – спросил он.

– О какодиле? – испуганно переспросил Том. – Это такое допотопное пресмыкающееся.

Студент горько улыбнулся.

– Нет, – сказал он, – это химический взрывчатый состав. – По всей вероятности, вас спросят о какодиле. Шестер всех спрашивает, как делают какодил.

– Диллон, Димсдэл, Дуглас! – громко закричал служитель, и три несчастных молодых человека через полуоткрытую дверь вошли в мрачную залу.

– Диллон – ботаника, Димсдэл – зоология, Дуглас – химия! – еще раз прокричал служитель и подвел экзаменующих к трем столам.

Том увидел перед собой огромного паукообразного краба, который, казалось, смотрел на него с самым злым видом.

– Что это такое? – спросил маленький профессор, протягивая Тому какой-то небольшой круглый предмет.

– Это морской еж, – торжествующе сказал Том.

– Есть ли у морских ежей кровообращение? – спросил второй экзаменатор.

– У них водяная сосудистая система.

– Опишите ее.

Том принялся бойко рассказывать, но в планы экзаменаторов не входило, чтобы они истратили четверть часа, предоставленные для экзамена, на то, что студент хорошо знал. Они стали перебивать его.

– Как движется морской еж?

– Посредством длинных трубочек.

– Сколько зубов у кролика? – спросил ни с того, ни с сего другой экзаменатор, повыше ростом.

– Не знаю, – откровенно ответил студент.

– Он не знает, – насмешливо заметил экзаменатор.

– Советую пересчитать их, когда вам подадут кролика на обед, – сказал третий. Так как он явно пытался сострить, то Том из чувства деликатности засмеялся, но какой невеселый, испуганный был этот смех!

Затем экзаменующегося мучили птеродактилем, разницей между летучей мышью и птицей, миногами, хрящевыми рыбами и амфиоксом. На все эти вопросы он отвечал более или менее удовлетворительно – по большей части менее. И, когда, наконец, зазвонил колокольчик, – знак, что экзаменующиеся должны переменить столы, – профессор, который был повыше ростом, нагнулся над листом бумаги и вывел иероглиф.

Острые глаза Тома живо заметили его каракули, и он удалился весьма обрадованный, ибо получил «удовлетворительно», а на минус ему решительно наплевать. Не все ли равно, отвечал ли он немного хуже или немного лучше? Зоологию он сдал, а это все, что ему было нужно.

Глава VI

Провал

Но он еще не миновал всех препятствий. Когда он подошел к столу ботаники, седобородый экзаменатор указал ему ряд микроскопов. Студент должен был посмотреть в них и сказать, что он видит. Все душевные силы Тома, казалось, перешли в тот глаз, которым он посмотрел в микроскоп. То, что он увидел, напоминало следы, оставляемые на льду конькобежцами.

– Скорей, скорей! – нетерпеливо ворчал экзаменатор. Вежливость обычно блистает своим отсутствием на экзаменах в Эдинбургском университете. – Если вы не можете определить, что находится в первом микроскопе, вы должны перейти ко второму.

Этот почтенный профессор ботаники по натуре был добросердечный человек, но, несмотря на это считался одним из самых придирчивых экзаменаторов. Он принадлежал к тому разряду профессоров, которые полагают, что на экзамене происходит борьба между профессорами и студентами. Студент старается выдержать, а профессор должен стараться провалить его. И в большинстве случаев ему удавалось выходить из этой борьбы победителем.

– Ну, не задерживайтесь, – понукал он.

– Это клочок листа, – сказал студент.

– Совсем нет, – закричал ликующий профессор. – Это грубая ошибка, сэр, очень грубая. Посмотрите в другой микроскоп, рядом.

Сбитый с толку, Том взглянул во вторую медную трубку.

– Это препарат стоматы, – сказал он: в его учебнике ботаники было точно такое же изображение.

Профессор уныло покачал головой.

– Вы правы, – сказал он, – посмотрите в третий.

Третий препарат был так же неизвестен студенту, как и первый. Он собирался уже мужественно перенести свою участь, как вдруг дело неожиданно обернулось в его пользу. Случилось, что один из экзаменаторов был немного меньше похож на ископаемое, чем его собратья. Он сохранил в себе еще живой интерес ко многому, помимо своей специальности. Он узнал в студенте героя, который пострадал на футбольной площадке, защищая честь своей родины. Он сам был жарким патриотом в футболе, и вот в его сердце пробудилось сострадание к несчастному. Заметив, что студенту грозит неминуемая опасность, он, задав несколько наводящих вопросов, поставил его на более твердую почву и ухитрился держать его на ней до тех пор, пока не прозвонил колокольчик. Этот экзаменатор знал, что нужно было спрашивать, и не выходил из круга очень ограниченных познаний студента. А его коллега, весьма недовольный исходом дела, принужден был поставить на лежащем перед ним листе бумаги: «удовлетворительно». Том, облегченно вздохнув, подошел к третьему столу, уже уверенный в своих силах, как наездник, которому осталось преодолеть последнее препятствие, правда, самое трудное.

Увы, через это-то последнее препятствие часто и не может перескочить наездник. Подходя к третьему столу, Том, к несчастью, вспомнил, что говорил ему его коллега о какодиле. Он почувствовал, что у него кружится голова. Когда он сел, ему захотелось сказать экзаменаторам, что он превосходно знает все, что они спросят, но что он не в состоянии отвечать на их вопросы. Главный профессор был благодушный, краснолицый старичок в очках. С ласковой улыбкой он обратился к Тому:

– Не случалось ли вам когда-нибудь кататься в лодке на пруду?

Том ответил, что случалось.

– Может быть, – продолжал экзаменатор, – ваше весло иногда задевало тину на дне?

Том сказал, что, возможно, случалось и это.

– Может быть, вы при этом наблюдали, как со дна подымались пузырьки? Так вот, из какого газа эти пузырьки состоят?

Несчастный студент, у которого бродила в голове одна и та же мысль, чувствовал, что погибает. Не колеблясь, не обдумав ответа, он выразил мнение, что пузырьки состоят из какодила. Никогда еще не было в мире двух столь удивленных людей, как два экзаменатора, услыхавшие такой странный ответ. И никогда еще эти серьезные ученые не хохотали так искренно. Услыхав их веселый смех, Том пришел в себя. Он понял, что ему нужно было ответить: из болотного газа.

Увы! Теперь было слишком поздно. Уже ничто не спасет его. Ведь, по ботанике и зоологии тоже отметки неважные. Встав со стула, он почтительно поклонился экзаменаторам и медленно вышел из комнаты к величайшему удивлению служителя, который никогда еще не видел такого нарушения приличий. Отворяя дверь, он услышал за собою громкий хохот. Очевидно, профессора нашли его чрезвычайно забавным. Но ум Тома был занят одним решением, к которому он склонялся уже довольно давно.

Димсдэлы и Кэт Гарстон томительно ждали его в гостинице.

– Он уж, должно быть, вышел, – говорил доктор. – Он обещал прийти прямо к нам. Отойди от окна, дорогая. Мы не должны показать этому щенку, как мы волнуемся из?за него.

Кэт села рядом с дядей.