Сеня, жми на тормоза!

– Сень, вот честно, очень будем ждать, ? издёвка и ирония в голосе Новиковой становились всё более явными, а Воскресенский чувствовал, как под её уничтожающим взглядом он буквально растекается вязкой жижой по асфальту.

– Вот и отлично, ? тяжело выдавил из себя Арсений и, резко повернувшись спиной к коллегам, уже хотел пойти прочь, но тут его окликнула Алла, вышедшая на перекур.

– Арс, привет!

Алла. Ильинская Алла Геннадьевна. 45 лет, не замужем, завлит севастопольского театра. У них с Воскресенским никогда не было большой дружбы, но они всегда с теплом и уважением общались на равных. Поэтому он к Ильинской спокойно обращался на «ты». Но в восприятии Арсения она ну никак не была Аллой. Её, полненькую, невысокую (но все же выше Сени), с золотистыми волосами, оформленными в стрижку каре, в невыносимо дурацком платье в цветной горошек, с её жадными до жизни глазами, с этой какой-то искрящейся детской непосредственностью, невольно хотелось назвать Аллочкой. Таким людям надо даже в паспорте писать «Аллочка Ильинская». И ни разу не Алла.

– Привет, Алла, ? Воскресенский сдержанно её обнял, а Ильинская, как всегда, крепко, со всей страстью.

– Давно тебя не видела. Как ты? Ой, слушай, а угости своими, а то эти вишневые уже не могу курить, ? не дожидаясь ответа, Алла потянулась за сигаретой в пачку Арсения.

– На здоровье, если так можно сказать, ? Воскресенский слегка улыбнулся.

– Идешь завтра на «Тартюфа»? ? спросила Алла, безуспешно щелкая зажигалкой, которая потом все же поддалась.

– Да, конечно. ? слегка опущено произнес Воскресенский. ? Как же культурный обозреватель самого читаемого севастопольского СМИ пропустит первую премьеру сезона?

– Не, Арс, что ты, такое пропускать никак нельзя, ? Алла будто и не заметила меланхоличных ноток в голосе Арсения, продолжая прибывать на своей волне. ? Сегодня был генеральный прогон. И ты знаешь, это какой-то совершенно воздушный спектакль. Удивительно, но Алексей Владимирович ни разу за два с половиной часа не отошел от источника, от мольеровского текста, не ушёл в форму, полностью сохранил дух пьесы… И вот ты знаешь, Арс, я была поражена. Я была поражена… При том, что спектакль выстроен очень канонично, ровно, как такой крепкий конструктор, в нём в то же время есть какая-то совершенно обволакивающая лёгкость, смотришь и на душе прям праздник. Это, конечно, большая заслуга наших, не побоюсь того слова, гениальных артистов. Просто гениальных. Ох, Арс, ты бы видел, какая восхитительная, просто космическая Дорина получилась у Катюши Прохоровой. А Тартюф Миши Краснова ? ну это же просто какая-то молекулярная работа над ролью! Понимаешь, там всё, там, я не знаю…, ? сигарета в руке Ильинской почти дотлела, когда она наконец прервала свою восторженную рецензию. ? Да твою ж мать! Арс, дай ещё одну. Я что-то увлеклась, ? Алла с сама себя же громко рассмеялась и, потушив окурок о край урны, взяла у Арсения новую сигарету. ? В общем, приходи, уверена, не пожалеешь. С большим интересом прочитаю твою рецензию.

Воскресенский никогда не испытывал к Алле кого-либо негатива и лишь одна её особенность, если можно так выразиться, вызывала в нем жгучее раздражение, и он ничего не мог с собой поделать. Дело в том, что Алле всегда всё нравилось. Какие бы спектакли не ставил театр, где она служит, ни разу в кулуарных разговорах от неё не прозвучало какой-либо резкой критики. С одной стороны, тут даже странно удивляться: завлит, говорящий дурно о спектаклях своего же театра ? это явная аномалия. Но как быть с восторженными рецензиями на спектакли своего же театра? На страницах Аллочки в соцсетях это уже давно стало доброй традицией. И надо было видеть, в какие яростные перепалки Алла вступала со всеми несогласными, с какой фанатичной преданностью защищала худрука Романовского, и как искусно и тонко нанослоем размазывала каждого, у кого хватало смелости сказать дурное слово в адрес главного режиссера или артиста. Тогда безобидная Аллочка реально превращалась в Аллу Геннадьевну на супертяжелом танке и проезжалась по всем несогласным.

Правда смелой Ильинская была только в интернете. В реальной же жизни, попадая в зону какой-либо дискуссии о спектаклях своего театра-кормильца, она спешила немедленно удалиться. Но иногда её задевало. Было достаточно всего пару резких фраз от местной блогерши в адрес спектакля Романовского или даже приглашенного режиссера, чтобы у Аллочки начинало скакать давление и приливать кровь к лицу. Если дискуссия становилась жарче, Ильинская могла и вовсе начинать хватать ртом воздух, видимо искренне удивляясь тому, как в театральном Севастополе может быть какое-либо ещё мнение кроме её собственного.

Её «идейные враги» объединялись в свои небольшие группки на страницах каких-нибудь пожилых городских активисток, не переваривающих творчество Романовского и давали там волю своей желчи. «О, смотрите, Пяточок опять покакала восторженной одой. Как всегда облизала своего Винни Краснова», «А она случайно не спит с Романовским?», «Да я вас умоляю, Романовский вообще не по этой теме», «Наша хрюшка опять в ударе!», «Тише, а то сейчас прибежит Аллочка-людоедка, поднимет тут вонь».

Такая нетерпимость Аллы к объективной критике и являлась для Арсения главным раздражающим фактором. То ли у человека была какая-то детская травма, то ли это просто свойство характера ? бросаться на амбразуру, защищая людей искусства, даже если они откровенно не блистали. Но чего добивалась Ильинская? Чтобы были одни хвалебные статьи? Арсений искренне этого не понимал. Неужели Алла не осознает, что всем вокруг затыкая рот, она таким образом себя выставляет не в самом лучшем свете?

Алла-завлит ? эта одна её грань. Но есть же ещё Алла-зритель. И здесь Воскресенский также впадал в ступор. Если Ильинской нравились спектакли других театров, она всегда могла разродиться километровой рецензией. Но если на странице Аллочки в течение суток была тишина, это значило лишь одно ? Аллочка тактично молчит. Понятное дело: профессиональная этика, её статус, и сам севастопольский театральный мир ? здесь все как под одним одеялом. Но даже в личной переписке Алла максимально соблюдала правила приличия. Алла как-то пришла на премьеру к своему давнему другу Игорю Дворникову ? режиссеру любительского театра при Дворце культуры. В тот вечер Арсений также был среди зрителей. И когда уже после спектакля он спросил в месссенджере Ильинскую о впечатлениях, она ответила максимально уклончиво и размыто: «Молодые люди занимаются тем, от чего искренне кайфуют. И это просто прекрасно, я считаю». Интересно, что бы Алла сказала о спектакле профессионального режиссера, и не её друга? Вряд ли бы суть кардинально отличалась. И в этом вся Аллочка Ильинская. Жанна д’Арк театрального Севастополя. Горя своим делом и идеями, готова сгореть дотла.

– Да, конечно, рецензия будет, уже завтра утром, ? Арсений выдавил из себя усталую улыбку. ? Алла, я ещё вот о чём хотел с тобой поговорить…, ? Воскресенский собирался с мыслями.

– Да, Арс, я тебя слушаю, ? Ильинская замерла в слегка волнительном ожидании.

– Я на прошлой неделе приносил тебе свои рецензии и все необходимые документы для вступления в Союз театральных деятелей…

– Да, я прекрасно помню, ? Алла продолжительно затянулась сигаретой, ? я уже всё отдала Ольге Денисовне, заместителю председателя нашего регионального отделения.

– Так вот… В общем… Алл, я передумал вступать в СТД.

– То есть как это? ? глаза Аллочки максимально округлились и в них читался если не ужас, то лёгкий шок от услышанного. ? Арс, ты что такое говоришь? Я не ослышалась?

– Нет, ты не ослышалась. Я считаю, что мне пока ещё рано. Я всего два года на посту редактора раздела культуры, у меня не так много театральных рецензий. И…

– Так, Арс! ? Алла быстро затянулась сигаретой и тут же нервно потушила её об урну. ? Ты мне это прекрати! Что значит ты передумал вступать в СТД? Ты же прекрасно пишешь о театре. Все наши тобой зачитываются. Я вообще планирую скоро запустить в Севастополе курсы по театральной критике и хочу тебя привлечь в качестве постоянного эксперта. У нас до тебя в городе вообще не было никакой театральной критики. Можно сказать, ты первопроходец в этом деле. И ты хочешь всё это бросить? Арс, не пугай меня.

– Алла, послушай, ? Арс устало закатил глаза, совершенно не желая развивать эту тему. ? Мне, конечно, очень приятно, что театральный Севастополь и ты в том числе так высоко оценили мои писательские способности, но пойми…

– Не понимаю, ? глаза Алла продолжали оставаться как пятирублевые монеты и казалось она вот-вот расплачется.

– Алла, и всё же, пожалуйста, попытайся меня понять. Я… Ну, понимаешь, не хочу быть привязанным к какой-либо организации… Это мне всё как-то чуждо… Я птица вольная. От кого-то зависеть не хочу.

– Да ни к чему ты не будешь привязан, ни от кого не будешь зависеть! ? Алла почти закричала. ? Да ты… Ты не понимаешь… Это такие возможности! Ты… Ты сможешь в Москву ездить на лаборатории СТД, учиться театральной критике, смотреть лучшие спектакли, набираться опыта… Это же так здорово… Я не знаю… Как ты…

– Алл, ну, вот так, ? Арсений тяжело выдохнул, но сказал это максимально мягко, словно успокаивая капризного ребёнка. ? Пойми, я не уверен, что в дальнейшем продолжу писать о театре и…

– Так, вот сейчас мне вообще не нужно этого говорить, это что вообще такое, это как? ? Алла занервничала ещё больше и стала зачем-то оглядываться по сторонам.

«Не уж то дерево ищешь, о которое хочешь побиться головой, ? со злой усмешкой неожиданно подумал про себя Воскресенский, ? что, потерял твой театр карманного критика? Сегодняшняя премьера будет моей последней лебединой песней для вас. А потом, всё, на волю, больше никаких театральных рецензий. Репортажи с выставок, с фестивалей, всяких там культурных проектов. И ничего другого. Найду вам какую-нибудь исполнительную критикессочку, которая будет до беспамятства любить театр. Моментально подружитесь. Будете с ней в твоём кабинете чаи распивать и молиться на талант Романовского. Найду, найду. Слава богу, полномочия редактора раздела культуры SevMedia мне позволяют это сделать. Отыщу какую-нибудь студентку-театралку с нашего журфака. Она не то что пойдёт, побежит к нам. И все будут счастливы».

– Алла, ну вот так, ? Арсения уже начинал утомлять этот разговор, ? ну… пожалуйста, просто прими и это и передай Ольге Денисовне, чтобы она не отправляла мои документы в Москву. Может быть, когда-нибудь я и созрею, но сейчас мне это точно не нужно.

– Ну, что ж, раз ты так решил…, ? Ильинская стояла словно пришибленная, ? раз ты так решил, твоё право. Очень, конечно, жаль, Арс.

– Ну, как есть, ? Воскресенский пожал плечами.

– Ладно, ? Алла резко ожила, будто встряхнув с себя весь груз полученной информации. ? Ну, что, тогда увидимся завтра на премьере? ? улыбка на её лице была максимально неестественной.

– Увидимся, ? кивнул Арсений, ? До завтра.

– Пока, ? Ильинская слегка помедлила, растерянно посмотрев по сторонам, а затем быстро пошла в сторону служебного входа, любезно кивая коллегам, выходившим на перекур.

Проводив Аллу задумчивым взглядом, Воскресенский направился в свою журналистскую обитель ? громкий и суетливый мир бесконечных дедлайнов, быстрых как пуля новостей и закаленных в боях добытчиков жареной информации. Уже на подходе в редакцию он увидел своих коллег, стоящих на балконе, и с весёлым задором обсуждающих местную текучку. Доносившийся громкий смех явно свидетельствовал о том, с какой лёгкостью и иронией они научились относиться ко всему, что попадает в севастопольское инфополе и никоим образом не тянуть это в свою жизнь. Это никогда не выйдет за пределы их диктофонов и мониторов ноутбуков.

Но у Арсения видимо была совсем другая прошивка. Тусуясь с театральными деятелями на разных фестивальных фуршетах и закрытых посиделках, он слишком плотно вошёл в этот крохотный и уязвимый мир севастопольской культуры. И сейчас Арсений понимал, какой же это было его фатальной ошибкой. Воскресенский очень остро чувствовал фальш и неискренность, а культурным кругам это всегда было свойственно, как ни крути. Спектакль мог оказаться откровенно провальным, но главные лидеры мнений всегда с широкой улыбкой заявляли режиссеру, что его творение ? чуть ли не шедевр вне времени. И между собой деятели культуры взяли этот принцип как негласное правило ? взаимное восхищение друг другом. Воскресенского это иногда доводило чуть ли не до слепой ярости. И вот за эту фальш, за этот идиотский закон приличий ? «кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку» ? Арсению где-то подсознательно хотелось наказать этот «мир высокого искусства», толкнуть его под холодный душ. Но имеет ли он на это право?

Ещё вчера Воскресенский на окраине Москвы таскал неподъемные коробки с книгами, в тесной и вонючей подсобке забивал товар в базу и проклинал свою жизнь. Если бы не звонок мамы, которой подруга скинула объявление о вакансии в SevMedia, вполне вероятно, что он бы уже давно отдал концы в этой холодной и прожорливой Москве. Севастополь вновь принял Сеню в свои тёплые объятия и дал прекрасную работу, что уж там говорить. Местные театры оценили его писательские способности и быстро взяли под крыло, опекали, давали возможность максимально раскрыть свой талант. Его рецензий ждали, читали, обсуждали, делились ими в соцсетях. Он, Арсений Воскресенский, имеет ли теперь право, следуя своим убеждениям, подставить местной культуре такую подножку?

Тут уже чуть ли не вырисовывалась картина по Достоевскому ? тварь ли он дрожащая или право имеющий? Вспомнился разговор со Светой Новиковой. Уж в её то глазах он точно тварь дрожащая. Хвалит, да хвалит. Нет чтоб набраться смелости и прямо сказать ? а король то голый! Может пора уже начать писать настоящую критику, а не хвалебные оды? В достаточно тонком вопросе о том, что из себя представляет настоящая театральная критика, Арсений пока, увы, недостаточно разбирался. Из-за отсутствия опыта, насмотренности и писательского стажа. Но одно он знал абсолютно точно ? ему нужно перестать хвалить. В любом спектакле есть слабые места. И сегодня на премьере «Тартюфа» он их обязательно найдёт. Даже сходит на спектакль несколько раз, если понадобится.

Провалившись в эту пучину мыслей, Воскресенский и не заметил, как оказался в своём рабочем кабинете. Когда-то это была довольно просторная кладовка для всякой офисной рухляди, но руководство SevMedia решило переоборудовать её под рабочее пространство. Первые полгода Арсений работал в большом общем кабинете, где вечно стоял шум и гам, и в такой атмосфере писать абзац, посвящённый оригинальной сценографии премьерного спектакля было иногда непосильной задачей. Штат SevMedia постоянно расширялся, а Сеня с таким же завидным постоянством вёл свои соцсети, где часто под действием n-ой рюмки коньяка называл себя закоренелым интровертом и чуть ли не социопатом, который устал от мира, людей, работы, культуры и хочет вообще сбежать с этой планеты. Руководство СМИ учло его душевные излияния и когда корреспондентов в SevMedia стало слишком много, культурного обозревателя деликатно попросили переехать в коморку на окраине офиса.

На столе Воскресенского хаотично были разбросаны пресс-релизы культурных мероприятий, программки недавних спектаклей и рекламные флаеры различных концертов. Арсений сгрёб все бумаги в одну кучу и положил на край стола. Включил ноутбук. Как всегда, загружался целую вечность. Открыл почту. В «Непрочитанных» накопились уже десятки неактуальных рассылок от пресс-секретарей, афиши от театров, приглашения на фестивали и прочие культурные «письма счастья». Воскресенский понимал, что уже не даст всем этим прекрасным людям обратную связь и одним кликом отправил письма в корзину. В последние три месяца он откровенно запустил свою работу и тянул культурный раздел SevMedia уже больше по инерции, чем по желанию и элементарному чувству ответственности. «Хоть бы Маша не узнала, что я всё это проворонил», ? подумал Арсений, удаляя письма из корзины.

Маша Барановская. Главред SevMedia, выпускница литинститута имени Горького. Писала запредельно талантливые рассказы. Размещала их на «Проза.ру». Сеня ими просто зачитывался и читал маме вслух за вечерними винными посиделками. Но Маша зачем-то решила уйти в журналистику и стала главным редактором общественно-политического издания. Воскресенский искренне не понимал такой метаморфозы. Маша, зачем? Зачем тебе вся эта грязь? Ты же литератор от Бога. Ну да ладно, каждый человек волен выбирать свой путь.

Арсений никогда не забудет собеседование с Барановской. Перед этим он отправил ей на почту свои откровенно детсадовские рецензии на фильмы, написанные ещё во времена студенческой практики. Давая оценку его опусам, Маша отводила глаза и говорила, что всё это на слабую троечку. Тогда у Сени моментально испарился весь боевой настрой и он, чуть ли не заикаясь, начал перечислять всю свою трудовую историю. Почти сразу после университета устроился администратором в Центр йоги. Не срослось. Ушёл. Далее ? работа менеджером по рекламе в кафе, находящимся на стадии запуска. Что-то не заладилось. Попрощался. Потом устроился копирайтером в рекламное агентство. Тоже что-то не то. Всех поблагодарил и ушёл. После этого уехал себя искать в Москву, но не нашёл и от отчаяния устроился приёмщиком товара в книжный магазин на окраине столицы. Через два месяца работы позвоночник приказал долго жить. Написал заявление по собственному и вернулся в Севастополь.

Маша многое повидала на своём веку и казалось, что по невозмутимому и спокойному взгляду, которым она поначалу смиряла Воскресенского, её практически ничем невозможно удивить. Но в какой-то момент она начала растерянно хлопать глазами, стремительно покидая свою зону комфорта. Выражение лица «я всё знаю и понимаю в этой жизни» испарилось за считанные секунды.

– Арсений, как я вижу, вы взрослый и вполне здравомыслящий человек, ? Барановская долго собиралась с мыслями, прежде чем начать говорить. ? Скажите, пожалуйста, вы сами не задумывались, почему ваша трудовая история складывалась таким образом? ? она подняла на него серьёзный взгляд.

Сеня опустил глаза в пол и долго не решался что ответить.

– Честно, я не знаю, ? наконец выдавил он из себя.

– Понятно, ? это слово Маша уронила тяжёлым камнем и Воскресенскому показалось, что на этом собеседование завершится, но Барановская продолжила. ? Давайте так… Мы сейчас обнулим всё, что было до сегодняшнего момента и начнём вашу профессиональную историю с чистого листа. Как вы на это смотрите?

Минуту назад все надежды и чаяния у Арсения упали в пятки, а теперь вспорхнули вновь, стремясь навстречу ко второму шансу.