Иностранка

– Милостивый государь! – окликнул его дворецкий, бегом последовав за широким шагом молодого человека, который уже достиг порога гостиной. – Надобно доложить!

– Пошел прочь! – огрызнулся Григорий и, рванув дверь, влетел в теплую уютную комнату. Княгиня Д. возлежала на диванчике, который стоял рядом с затопленным камином, зябко кутаясь в шерстяную светлую шаль. У ее ног на полу лежали две борзые собаки.

Едва Чемесов появился на пороге гостиной и, прямо в грязных сапогах прошествовал по светлому ковру, направляясь к княгине, та, округлив глаза от неожиданности, воскликнула:

– Григорий Петрович, Вы так поздно? Я же велела Вам быть только завтра поутру.

– Сударыня! Я не мог ждать! – выпалил Григорий, останавливаясь в трех шагах от княгини и вперив в нее лихорадочный взор, выдохнул. – Озеровых арестовали! Я только теперь об этом узнал!

– Я знаю о том.

– Знали? – опешил Чемесов. – Но их арестовали еще два дня назад! Именно оттого, я не мог найти Марию Кирилловну нигде во дворце! Но, отчего Вы не известили меня?

– Я посчитала, что эта новость слишком возбудит Вас, – кисло ответила княгиня, плотнее кутаясь в шаль и переводя взор с Чемесова на пылающие дрова в камине. – Что теперь и вышло.

– Но, Вы уже что-то предприняли?

– Я? – удивилась княгиня и перевела взор на молодого человека.

– Ну да. Надобно что-то делать, чтобы вызволить Машу и ее родных из тюрьмы, как мы и намеревались, если все пойдет не так.

Несколько раз моргнув и, взирая на Григория, который был бледен словно плотно, а его глаза горели мрачным светом, княгиня холодновато вымолвила:

– Вы слишком возбуждены, Григорий Петрович. Может налить Вам вина?

– Так Вы что-то делаете для их освобождения или нет? – выпалил вновь Чемесов, проигнорировав вопрос княгини.

– Нет, – ответила твердо Екатерина Семеновна, вновь переводя взгляд на огонь.

Остолбенев от ее слов, молодой человек вперил в нее негодующий взор и проклокотал:

– Екатерина Семеновна! Вы же обещали мне! Обещали!

– Перестаньте кричать, поручик! – возмутилась княгиня. – Вы, что себе позволяете?

– Простите, – чуть тише заметил Григорий, но все так же нервно. – Она уже вторые сутки в тюрьме! И мне стало известно, что готовится указ о повешении Озеровой, ее брата и отца!

– И что же? – заметила холодно княгиня. – Пока я не могу ничего сделать.

– Не можете? Но, как же? Вы же говорили, что орден все сделает для их освобождения, если понадобится!

– Сама императрица занимается этим делом, – соврала княгиня. – Она очень недовольна, я бы даже сказала она очень зла.

– А Григорий Александрович? – с неистовством заявил Григорий, нервно дергая пуговицу своего мундира и до крови кусая губы. Молодой человек говорил о князе Потёмкине, который имел на государыню непомерное влияние. – Он же может повлиять на Екатерину Алексеевну!

– Светлейший князь болен. После всей этой истории императрица подозревает его и даже говорить с ним не желает.

– И что же делать? Что делать?

– Нам остается уповать только на Создателя.

– Молиться? – ошалевшим тоном пробормотал Чемесов. Его воображение нарисовало образ Маши Озеровой в зловещей тюрьме, и он дико выпалил. – Но она, наверное, так напугана, несчастна! Я чувствую это. Надо как-то попытаться ее спасти!

– Это невозможно. Ты, Григорий Петрович, должен смириться. Если Озерова погибнет, то надо принять ее смерть, как должное. Ибо, она послужила на благое дело.

– Ее смерть на благое дело?! – вскричал в неистовстве Чемесов. Именно в этот миг он осознал, что любит Машеньку всем сердцем. И вся эта игра в любовь с ней по указке княгини не прошла напрасно. И он действительно влюбился в девушку искренне, горячо и по-настоящему. И, теперь, холодные слова княгини просто по живому резали его сердце. Он не мог отдать это невинное юное существо хладнокровно на казнь. Ведь Григорий яростно понимал, что девушка отдала ему все. Свою невинность, свое горячее сердце и, наконец, свою чистую душу, решившись на убийство. Порывисто он вскричал. – Нет!

– Да! Ты должен понимать это, Григорий. Ты еще молод, но с годами ты поймешь, как я права, – начала увещевательно княгиня.

Не в силах слушать эти лицемерные холодные слова от княгини молодой человек прохрипел:

– Если Вы не желаете помочь ей, я сам помогу ей!

Он взвился с места и устремился к двери, желая только одного – вызволить обожаемую девушку из железного капкана, в котором она ожидала смерти.

– Чемесов! – позвала его в порыве Екатерина Семеновна. Молодой человек замер уже у выхода из гостиной и чуть обернул к ней непокорно вздернутую голову. И княгиня, словно приговор, добавила. – Я отвела от Вас подозрение, ибо девчонка будет молчать. Но, если Вы теперь вмешаетесь, то я уже не смогу Вас спасти!

Медленно развернувшись и, прокручивая слова княгини в своей взбудораженной голове, Григорий глухо выдохнул:

– Пусть так. Но, лучше я погибну вместе с ней, чем буду терзаться многие годы, оттого, что я предал ее…

Он быстро вышел прочь, а княгиня злобно, сквозь зубы процедила:

– Глупец. Ну и поделом тебе.

Заячий остров, Петропавловская крепость,

1790 год, Май, 11, вечер

Сумерки окутали неприглядную камеру. Девушка сидела, поджав колени к животу на своем каменном ложе, застеленном соломой. Сегодня первый день, как потеплело на улице и оттого промозглость камеры была не так ощутима. Впервые, за трое суток, которые она находилась в тюрьме, она расстегнула свой влажный от сырости редингот и сняла шаль с шеи. Однако, окружающая сырость и писк мышей были неотъемлемой частью ее теперешнего тягостного существования и, девушка несчастно вздыхая, страдала от неизвестности и одиночества. Все эти дни она не видела ни отца, ни брата и совсем не знала, что с ними и где они. Надсмотрщик, приносивший ей еду, не говорил с ней и девушка даже не знала, приговорена она уже к какому-то сроку, или должен был стояться суд, или же она останется здесь навсегда. Лишь призрачная надежда на то, что княгиня Д., которая посетила ее вчера или Григорий, помогут ей выбраться отсюда, согревала ее страдающее сердечко и девушка искренне по-детски уповала на то, что она еще нужна Григорию и он сделает все, чтобы вызволить ее из тюрьмы.

Все эти дни своего кошмарного и омерзительного существования в тюрьме, Машенька беспрестанно плакала и переживала. Для нее еще такой юной, наивной девушки, почти девочки, с детства выросшей в неге и роскоши, теперь, окружающая зловонная грязная камера казалась адом. В первые дни она пугалась даже мышей, когда они пробегали по ее ногам, но с каждым днем она словно стала привыкать к этим неприятным соседям и сейчас смотрела на них почти безразлично, понимая, что мыши не виноваты, что родились в таком неприглядном теле. Девушка боялась остаться здесь надолго или навсегда. Она не знала, сколько еще выдержит, но понимала, что ей надо как-то примириться со своим теперешним существованием. Иного выхода не было. Ее платье было испачкано, а волосы казались невозможно грязными. Она лишь заплела их в простую косу, ибо у нее не было даже расчески, чтобы причесаться. В углу грязной камеры постоянно сверху, по стене стекала вода, устремляясь между камнями в пол. Именно, эта жидкость и служила для девушки единственным источником воды, которым она умывала лицо, мыла руки. Вода была ледяная, но Машенька была рада и такой, ибо без нее было бы совсем невыносимо терпеть все тяготы заключения. Девушка пыталась не отчаиваться и ежечасно внушала себе, что она здесь ненадолго. Лишь эта мысль успокаивала ее и придавала ей силы.

Заскрипел дверной засов и Маша напряженно посмотрела на надсмотрщика, который вошел в ее камеру. Девушка не понимала, зачем он пришел, ибо вечерний скудный хлебный паек был принесен ей еще два часа назад.

– Эй, барышня, – позвал приземистый и худощавый охранник. – Вставайте. Комендант требует Вас на допрос.

– Комендант? – удивилась девушка и опустила ножки вниз, одернув юбку.

– Ну да, Егор Васильевич требует. Давайте поживее, а то он гневаться будет.

Надсмотрщик проворно распахнул дверь, ожидая пока девушка приблизится. Маша не заставила себя ждать и проворно вышла в коридор. Охранник вышел вслед за нею и, взяв зажженный фонарь, велел:

– Идите за мной.

Послушно последовав за солдатом, девушка уже спустя четверть часа вошла в кабинет Глушкова, находящийся недалеко от главного входа в тюрьму. Пройдя в мрачноватый, пыльный кабинет коменданта, Машенька остановилась у входа, переведя взор на сидящего за столом мужчину, одетого в темно – зеленый китель. Глушкову было около сорока лет. Полное лицо его украшали широкие усы и бакенбарды. Пыльный парик его лежал на столе, а его рыжие волосы были взлохмачены и торчали в разные стороны.

Железная дверь с грохотом закрылась за девушкой и Маша невольно обернулась на этот звук. Комендант оторвался от своих бумаг и поднял голову.